Занимаю место у окна и смотрю на мирно плывущие перламутровые облака, такие торжественные, словно из сказки сюда прилетели. Ещё немного, и мы в неё попадем.
Рядом с рукой чувствую движение, нехотя оборачиваюсь. В соседнее кресло усаживается парень.
– Простите, если я вас задел, – да уж, не только на вид очень культурным выглядит.
– Не задели, – говорю и тут же отворачиваюсь обратно к иллюминатору.
Взлётная лёгкая тряска привычна. Будучи пристёгнутой, я ни капли не боюсь. Возможно, действуют успокоительные, которые пью последний месяц. Они подавляют во мне странное чувство неправильности происходящего.
В какой-то момент чувствуется толчок, по салону проходит вибрация. Кто-то тут же начинает верещать во всё горло. Открываю глаза, в правом ухе играет премилая песня. Первым в глаза бросается один из двигателей. Вернее его остатки. Крайняя часть, видимо, отлетела. Середина болтается, так сказать, на соплях.
«Та часть, что отвалилась, на земле никого не убьёт? – мелькает некстати в моей голове мысль. – Это самое важное сейчас, Саяр, определенно».
Люди встают со своих мест, чтобы снять произошедшее на видео. Бедные бортпроводницы стараются усадить их по местам. Безуспешно.
Кто-то молится, беззвучно, только движения губ характерны. А кто-то плачет и воет. Честное слово, наихудший из вариантов. Градус накала растёт.
Обращаю внимание – парень рядом сгибается, упирается лбом в кресло, находящееся перед ним.
– Вам плохо? Позвать персонал? – уточняю у него. Не хватало мне тут ещё покойника.
– Нет, не нужно, – поворачивает голову в мою сторону и смотрит в упор. – Мне не плохо, мне страшно. Эмоции соответствуют ситуации, – кивает на иллюминатор.
Не знаю, как так выходит, но отчаянье в его голосе меня отрезвляет. Седативное действие препаратов прекращается. Страшно не становится, но появляется какое-то осознание. Неужели я такая бесчувственная? Быть такого не может. Я ведь тоже люблю. Папу, Диму, мелкого очень. И Данияра.
Прикрываю глаза и вспоминаю своё детство. Нет, это не жизнь перед глазами летит. Это я целенаправленно перебираю самые приятные из воспоминаний. В то время атмосферу любви и заботы можно было руками потрогать. Мне за день раз двести говорили, как меня любят. Два человека двести раз – это немало?
После смерти мамы любви меньше не стало, она слегка видоизменилась, наполовину. Первые годы я себя ругала за моменты большой радости: её нет, а мне хорошо. Казалось неправильным испытывать счастье. Детский мозг так воспринимал. Когда папа узнал, очень расстроился, но к психологу меня не повёл. Тогда уже это было модным в определённых кругах.
Мы вдвоём полетели с ним в отпуск. На родину мамы – в Якутию. Ему хватило двух недель на то, чтоб мне всё объяснить. С тех пор схожих чувств не возникало. А вот сейчас появилось. Папа не переживёт, если ещё и меня потеряет. Нет, точно нет. Поэтому пока поживём.
Прокручиваю в памяти наш последний совместный отпуск в Альпах. Хочется повторить, однозначно. Можно будет сделать снежного ангела, тогда постеснялась, большая ведь тётя. Сейчас понимаю, что зря. Плюс одно приятное воспоминание было бы.
– Девушка, можно вас за руку взять? – обращается ко мне сосед.
Киваю.
– Берите, если хотите.
Он тут же хватает. Ладонь слегка влажная, на ощупь приятная. Сжимает так крепко, что я шумно выдыхаю.
Он понимает намёк и тут же ослабляет хватку.
– Простите, – произносит смущённо.
Снова киваю.
Пытаюсь воспроизвести в памяти картинку заснеженных горных вершин, свежий воздух почувствовать.
– Вы тут самая спокойная. Я всех обсмотрел, только вы улыбаетесь.
– В жизни я не часто это делаю. Сейчас подходящий момент, – говорю тихо, голос звенит.
– Вас, видимо, любят, – произносит, слегка наклонившись ко мне.
Не сразу улавливаю смысловую нагрузку.
– Вы сейчас выглядите счастливой. Даже сейчас. Я думаю, в вашей жизни есть любящие люди.
– Мне хотелось бы на это надеяться. У вас таких людей нет?
Качает головой отрицательно, задумчиво глядя куда-то поверх моей головы.
– Значит, вам повезло меня повстречать, – сжимаю его ладонь крепче. Непроизвольно начинаю поглаживать большим пальцем. – У нас четыре двигателя. Было при взлёте. Если это единственная наша потеря, то сядем отлично.
Впервые он улыбается искренне.
– Вы лучший психолог из всех мне известных.
– Это всё потому, что я юрист, – свободной рукой делаю беспечный взмах рукой. – Часто приходится импровизировать.
С виду мы выглядим странно, готова поклясться. Крепко держимся за руки. Так проходит весь остаток пути. К счастью, аэропорт места назначения – ближайший для нас.
Отвлекаю его болтовней сквозь окружающий шум ровно до тех пор, пока мы оба не слышим:
– Пассажиры приглашаются к выходу, – голос бортпроводницы ровный, спокойный. Час назад она таковой явно не выглядела.
Уже на выходе парень, приблизившись ко мне, произносит:
– Мне Вас Бог послал, сам бы я не справился.
– Рада была помочь, – легко быть сильной, когда в тебя верят, так было всегда.
Глава 4
Грусть от того, что встреча с папой переносится на несколько дней, компенсирует приезд к Диме. И знакомство с новыми членами семьи Спириных.
Маленький комочек настолько сладкий и нежный, что я близка к взрыву эмоций в виде солёного потопа. Эмоциональное перенапряжение даёт о себе знать.
Когда Маша предлагает взять Колю на руки – теряюсь. Он слишком маленький, страшно. С малышами я не имела дел до этого дня.
– На тебя похож. И внешне, и спокойный такой же, – обращаюсь к мелкому.
– Серёжа спокойный?
– Ты точно о нём?
Маша и Тимофей говорят одновременно. Лица у них удивлённые.