Времена

Ветер подул на нас и звуки изменились, приобрели иные обертона. Теперь из лагеря явственно слышались женские и детские голоса, плач младенца или даже нескольких. Вот те на! Оказывается, это вовсе не войско, а очередное переселение народов. Интересно, почему они всегда движутся с востока на запад? Неужели на востоке выше рождаемость? Или все эти гунны и татаро-монголы просто следуют вращению земли, идут по каким-то неведомым им самим магнитным линиям?

Муромец ткнул меня пальцем в плечо и показал влево. Оттуда надвигалось нечто непонятное и страшное, с трудом, но все же различимое в ярком свете лун. Чудовище подковыляло поближе и я разглядел огромную ящерицу с морщинистой, обвисшей кожей на морде. Но размеры, размеры! Существо было невероятно большим, огромным, как самый большой из виденных мной крокодилов. И все же я едва сдержал нервный смех. Несмотря на гигантские размеры, «Змей» был именно ящерицей, а не сказочным драконом, не аллигатором или тому подобным чудовищем. Он и двигался как варан или игуана, смешно выбрасывая вбок когтистые лапы и двигая из стороны в сторону острой змеиной мордой. Да это и был варан типа тех, что можно было найти в мое время на островах Комодо и Ринча, но, пожалуй, покрупнее. Змей высунул длинный и тонкий раздвоенный язык и повернул морду в нашу сторону. Я вспомнил, что ящерицы и змеи имеют органы обоняния на кончике языка, анализаторы молекул воздуха. Только тут я заметил нечто вроде упряжи или ошейника, надетых на Змея, причем концы поводка держал человек в плаще с капюшоном. Двое венгров отпрянули и что-то испуганно прокричали на своем языке. Человек в капюшоне им ответил, наклонился к Змею и что-то ему сказал. Чудовище рвануло вперед так, что поводырь едва удержался на ногах от сильного толчка. Теперь варан несся к нам, а за ним бежали трое: поводырь и два давнишних венгра. В месячном свете сверкнули лезвия то ли длинных ножей, то ли коротких мечей. Решение пришло мгновенно…

– Тебе людей, мне Змея! – крикнул я и увидел кивок Муромца.

Он уже вскочил резко, как подкинутый пружиной и в его руке тускло сверкнул короткий клинок. Но что он делал дальше я не видел, сосредоточившись на Змее. Огромный варан несся на меня, размахивая лапами как иноходец, от чего его тело и голова болтались из стороны с сторону. Я подкинул копье и перехватил его снизу. Змей остановился, оперся двумя передними лапами о березу, открыл зубастую пасть совсем близко от меня и высунул язык, наверное не доверяя своему зрению и пытаясь убедиться, что жертва близко. Зря он это сделал. Я отскочил в сторону и воткнул копье ему в голову. В самый последний момент я сообразил, что наконечник может отскочить от черепа и снизил удар. Острие вошло под подбородок Змея, в складки кожи под мордой и пригвоздили его к смутно белеющему стволу березы. Он задергал всеми лапами, завертелся, размахивая во все стороны длинным хвостом, но вырваться не смог – копье держало крепко. Я выхватил меч и ударил туда, где острая голова переходила в худые плечи. Раз, другой… Я рубил и рубил… Вскоре голова чудовища отделилась от тела и висела теперь только на складках кожи, но лапы и хвост не переставали безумствовать. От лап мне удавалось увернуться, а вот шершавый хвост несколько раз ощутимо прошелся мне по лицу.

– Арье! Угомонись! – орал Илья – Уходим!

Я оставил в покое несчастного Змея и огляделся. Неподалеку лежали тела обоих венгров и змеиного поводыря, а к нам от костров уже бежали услышавшие шум вооруженные люди…

Мы уходили от погони по руслу Смородины, чтобы не оставлять следов. Впереди, полупрыжками несся Муромец, все время подпрыгивая и посматривая во все стороны. За ним тяжело бежал Добрыня, разбрызгивая воду и спотыкаясь на скользких камнях. За Добрыней следовал я, задыхаясь от непривычно долгого бега в тяжелом тигелее. Мое копье осталось в морде Змея, а обнаженный меч приходилось держать в руке, потому что вложенный в ножны, он мешал бежать. Замыкал наше бегство Алеша, со стрелой наложенной на Куркуте и постоянно оглядывающийся назад. И все же уйти нам не удалось…

Наперерез нам из леса выскочили несколько всадников. Некоторые в пластинчатых латах, некоторые в кольчугах, а один и в таком-же, как и у меня тигелее, они держали в руках кавалерийские пики, а их длинные, не прикрытые шлемами волосы развевались по ветру. Выглядели они именно так, как по моему книжно-киношному представлению и должны были выглядеть средневековые венгры: темноволосые, со свисающими вниз усами и густыми, надвинутыми на глаза бровями. За стремя каждого мадьяра держался пехотинец, в которых, по топорам и заросшим бородами лицам я признал соловьевцев. С одного из коней в воды Смородины соскочил человек, сидевший ранее за спиной всадника. Он подошел к нам, разминая ноги и было заметно, что твердая земля для него привычнее качающегося седла. Не торопясь он потянул из ножен кривую саблю.

– Ну, здравствуй, Илиас – сказал он.

– И тебе не хворать, Соловей – негромко отозвался Муромец и я заметил, как он отставил носок левой ноги, готовясь к прыжку.

Я с интересом взглянул на его противника. Соловей был не стар, но и не молод, лет пятидесяти, если судить по мерка 21-го века. Был он совершенно лыс или гладко выбрит, а его густая седая борода была, в отличии от остальных соловьевцев, аккуратно подстрижена. На груди его туники был намалевал белой краской сложный символ из множества соединенных крестов и ветвистых свастик.

– Хочешь биться, съзоротай князев? – насмешливо спросил разбойник, перебросив саблю из правой руки в левую так ловко, что мог бы заслужить похвалу голливудских режиссеров.

– Надеешься сразить меня? – продолжал Соловей – А каган не заругает ли? Что тебе наказывал Владимир?

– Не помню – спокойно ответил Муромец – С памятью у меня плохо стало. А ты что, теперь Киеву служишь? Сколько же тебе Владимир платит? Надеюсь, ты не продешевил?

Лицо Соловья потемнело, в этой словесной дуэли он явно проигрывал.

– Мне никто не платит, ты, христов прислужник! Я бьюсь за наших старых богов!

– Что-то твоими трудами народ от твоих богов к кресту потянулся – вставил Алеша.

– С девками и бабами сражаешься? – добавил Добрыня – А не боязно ли с малыми детьми воевать? Ну, Змей тебе в помошь, поборник старой веры. Так вот почему ты помощи у угринов запросил.

Угринами здесь, по видимому, называли протовенгров: оказывается моим товарищам это народ тоже был известен. Пока происходила эта перепалка, мы, вчетвером, встали плечом к плечу, а соловьевцы начали окружать нас полукругом. Было их человек десять и столько же венгров, но последние не вмешивались, так и оставшись верхом и держа свои пики вертикально. Соловей с соловьевцами угрожающе надвинулись и Добрыня положил руку на меч за спиной. Рука Муромца дрогнула на поясе и я понял, что еще мгновение и его кинжалы взлетят. Напряжение, и без того высокое, достигло своего предела. Мне показалось, что даже воздух над рекой звенит от невидимых, натянутых нитей. Сейчас! Я сжал обтянутую кожей рукоять…

Внезапно, что-то начало меняться. Нет, напряжение не ослабло и моя рука все так-же судорожно сжимала рукоять меча, а клинок Добрыни даже начал выползать из ножен, показывая верхнюю часть своего жала. И в то же время мы почувствовали, что куда-то исчезло то ощущения рубежа, после которого нет возврата и есть только вихрь схватки. Мы все еще были готовы биться, также как и наши противники, но уже понимали шестым чувством, что боя не будет. Но почему?

Она шла по воде между нами так, как прогуливаются по дорожкам бульвара Ротшильда в Тель-Авиве: легко и безмятежно. Женщина медленно пересекала реку как раз посередине между двумя отрядами. Высоко подняв голову, она, однако, не смотрела ни на кого из нас, устремив свой взгляд куда-то вперед и немного вверх, как будто она видела там что-то недоступное кому-либо из нас. Соловьевцы медленно опускали свои топоры и рогатины, и медленно, очень медленно опускалось острое лезвие сабли их атамана. Добрынин меч тоже скользнул обратно в ножны и рука ушла с рукоятки на затылок, как будто он собирался в недоумении почесать его. Алеша за моей спиной глубоко вздохнул, снимая напряжение и я увидел затылком, как расправляется туго натянутая тетива Куркуте.

– Веда – прошептал Муромец.

Это прозвучало как имя и я всмотрелся в лицо женщины, которая как раз остановилась и обвела нас всех внимательным, ничего не выражающим взглядом. Черноволосая, с удивительно бледным лицом, она, казалось, не имела возраста. Гладкая кожа лица говорила о молодости, а необычно светлые, глубокие глаза могли принадлежать и старухе. Темные волосы были заправлены под налобную повязку, а не скрыты платком, как у полянских женщин. Нет, на полянку она не была похоже, да и ни на кого иного. Казалось, что у нее отсутствует не только возраст, но и национальные черты. Вот только глаза, огромные белесые глаза… «Чудь белоглазая» вспомнилось мне. Да, было в ней, пожалуй, что-то финно-эстонское, этакое внутреннее спокойствие северного народа.

– Здравствуй, Илиас – произнесла Веда низким, насыщенным обертонами голосом – Зачем опять пожаловал в наши края?

– То не ваши земли, а северские да вятские – угрюмо возразил Илья.

– Здесь тоже земля наших богов, а не вашего Христа. Сам-то ты в княжего бога не веруешь. Зачем же чужому богу служишь?

– Не лукавь, ведунья – возразил Муромец – Ты же и сама ни в каких богов не веришь.

– Верно говоришь, съзоротай, лукавлю я. Не в богах тех суть, а в мудрости. Ваш князев Христос несет свою мудрость, да и пусть бы нес. Беда в том, что он иную мудрость отвергает. «Ведовство суть бесовство» кричат ваши попы и добро бы только кричали, а ведь того и гляди жечь начнут.

И начнут, с горечью подумал я, ничего ты не поделаешь. Прогресс, черт бы его побрал. Женщина, как мне показалось, тоже это понимала, а может она читала мои мысли. Теперь Веда смотрела только на меня, кидая другим свои слова не глядя на них, через плечо:

– Не велю вам более кровь проливать. Разойдитесь в разные стороны, не гневите меня, а то сами знаете, что будет.

Я-то как раз не знал, но и «соловьи», и венгры и киевляне были, по-видимому, осведомлены лучше меня. Медленно-медленно, опасливо поглядывая друг на друга, бойцы обоих отрядов начали расходиться по обе стороны реки, стараясь держаться подальше от Веды.

– Хазарин пусть останется – заметила она, по прежнему смотря только на меня – У меня к нему разговор.

Я успел заметить тревожный взгляд брошенный на меня Ильей. Веда повернулась к соловьевской ватаге:

– А ты, Соловей, охолонил бы своих людей, больно уж они охочи кровушку проливать да девок портить. Как бы северяне, вятичи да радимичи не побежали креститься, лишь бы от твоих молодцев подальше.

– Кровь к крови зовет, великая – сказал Соловей, глядя ей прямо в глаза – Не я ту кровь проливать начал и не в моих теперь силах то прекратить. Будь что будет, а я свою жизнь уже прожил и не изменишь теперь ничего. Но я за свое отвечу.

Он повернулся и исчез со своими людьми в лесу. За ним, повернув коней, медленным шагом проследовали мадьяры.

– Арье, мы будем ждать тебя здесь – с легким оттенком угрозы в голосе сказал Муромец.

Веда едва заметно усмехнулась:

– Не тревожься, Илиас, верну я твоего хазарина обратно на это место. Не вздумайте только здесь железом бряцать.

Она повелительно махнула мне рукой и, не оборачиваясь, углубилась в чащу. Я, поколебавшись лишь мгновение, поспешил за ней. Мы шли довольно долго, причем Веда двигалась совершенно бесшумно, как будто плыла в сантиметре над землей, а я грохотал за ней, ломая ветки и распугивая медведей. Почва становилась все мягче и мягче и вскоре под моими ногами начало хлюпать. Хорошо еще, что я догадался обуть кожаные постолы а не легко промокающие лапти. Наконец, перед нами открылась небольшая полянка и на ней… Не может быть! Но нет, это не была избушка на курьих ножках, наверное мне это лишь показалось со страху. Однако, маленький сруб об одну комнату действительно стоял на огромных выкорчеванных пнях, напоминающих могучие птичьи лапы. Наверное, в этой болотистой местности только такой дом на сваях и мог обеспечить крышу над головой. Веда открыла скрипучую незапертую дверь и пригласила меня войти.

– Садись – сказала она и указала мне на лавку под полкой.

Полка была заставлена пыльными склянками всевозможных размеров и форм с подозрительным, порой шевелящимся, содержимым. Женщина осталось стоять и я смог рассмотреть ее фигуру. Пожалуй и в мои будущие времена, она смотрелась бы адекватно где-нибудь в глухой русской провинции. Темная, черно-бурая ее одежда состояла из кофты на тесемках и длинной юбки из-под которой виднелись такие-же как у меня постолы, перевязанные тесьмой. На шее у нее висело два оберега на ожерельях из мелких косточек, с продетой в них ниткой. В одном из них я с удивление узнал кельтский крест, а в другом примитивный магендовид.

– Что смотришь, хазарин? – мне послышалась насмешка в слове «хазарин» – Ты не смотри на форму, ты смотри на то, что люди в тот оберег вкладывают.

Идеолог хренов, подумал я, но благоразумно промолчал. Впрочем, Веда нравилась мне своим спокойствием и уверенностью и я испытывал к ней какое-то необъяснимое доверие, возможно и наведенное ведуньей. Внезапно, что-то щелкнуло у меня в мозгах и я, сам толком не понимая, что говорю, спросил:

– Это ты дала ей Зеркало?

Она пристально посмотрела на меня и тихо сказала:

– Ты задаешь неправильные вопросы, Лёва.

В этом мире даже Аня не звала меня так, да и в том мире кроме мамы не осталось уже никого, кто звал бы меня Лёвой. Откуда же она знала? Но выяснять это было бы, пожалуй, неразумным и я спросил:

– А какой вопрос правильный?

– Ты должен спросить меня, зачем я его дала твоей Ингимюнде.