Перевернутое сознание

«О не-эт,– протянул я. – Опять какая-нибудь чернуха вроде той, что была в прошлый ра-аз». – Мне захотелось блевануть.

«Хлеще, еще хлеще».

И в этот раз это было действительно кровавее. Вначале показывали совокупляющихся теток с огромными титьками, которые были потные как лошади, стонали и трахались в разных позах, но потом одна, когда половой акт был почти завершен незнамо откуда достала нож и разворотила брюшину – та так и скончалась, пребывая в кайфе от сношения.

«Сам смотри эту хернь. Я пошел лучше полежу, и то пользы больше».

«Да ладно тебе, Диман. Это ж круто, первоклассный товарец. Кому ты это продаешь может так и щитает, но не я. Так насмотришься так вообще котелок снесет, он у меня, на мой взгляд, и без того на соплях держится».

«Погодь, сейчас тут аж в пятером будут!».

«Счастливого дрочения».

«Муда-а-к!».

Когда я направлялся в другую комнату, чтобы полежать на койке, то вспомнил снова деревню, где я был когда-то был счастлив и где я действительно жил. Вечерние летние дни, когда небо бледно-оранжевое вдалеке, точно солнце оставило свои отпечатки; когда ощущаешь вечерний холодок и слышишь попискивание ночных маленьких вампиров. Идешь с бабулей за компанию, когда она идет кормить куриц или свинью. Кругом нет суеты, которая повсеместно в Альпвилле, все словно пребывает в полусне. Хочется остановить этот момент, который озвучивают кузнечики и голоса ребятни, которая играет в вечерний футбол перед тем, как разбежаться по хатам, и прокручивать его снова и снова. Перед сном мы с дедом почти каждый день ходили купаться. Он говорил со мной, и я чувствовал удовлетворение внутри. Это не были заумные тупые разговоры, как могли подумать некоторые. Дед говорил о сенокосе, о том, когда лучше купить угля или комбикорма для свиньи, которую звали, естественно, Борька, но я звал его Пердунок, потому что у него как специально было черное пятно на заднице, точно он перданул когда-то и последствия остались на его заднице. Дед спрашивал меня про учебу. Само собой я говорил, что ненавижу ее. Он улыбался приятной добродушной улыбкой и порой взъерошивал мне волосы (это было не часто в отличие от бабули, наверно, потому, что сердце мужчины не такое мягкое и пористое, как женщины, хотя не стоит отрицать, что есть и женщины, которые настоящие тиранки и которых называют бой-бабами или сучками). Перед купанием мы с дедом окольными путями (так чтобы нас не заметили наши соседи и тем самым не заложили деда бабуле) отправлялись за бутылочкой самогона деду. Он выпивал немного перед заплывом, а потом чуток после – «для сугрева». Хоть в основном дед и запомнился мне суровым и не слишком разговорчивым (он разговаривался лишь к концу дня или после пару глотков самогоныча), но в то же самое время он запомнился мне как рассудительный, сдержанный и мудрый человек, с которым я чувствовал себя хорошо и мне казалось, что я учусь от него больше, чем мог бы почерпнуть во всяких там учебниках, написанных долбанными докторами, доцентами и иными ублюдками, которые умеют лишь выражаться заумными гребаными терминами, чтобы их учебник выглядел более престижным, и они срубят побольше бабла, чтобы скататься за границу.

«Только бабушке молчок, сделал засечку на своем рту?» – говорил дедушка, набрасывая на плечи мокрое полотенце.

Я показывал, как сжимаю губы, делая их похожими на утиные, и мы отправлялись по глинистое дорожке, вдоль которой высилась осока, вдали были участки с капустой и картофелем, мост и фабрика, которая сбрасывала в реку всякое говно. Я был действительно счастлив и чувствовал себя свободным, не скованным долбанными цепями рутины и тоски. Что нужно чуваку лет десяти-двенадцати, чтобы у него было нормальное детство? Природа, друзья, которые бы, как он полагал, будут с ним всегда, мудрые и понимающие большие друзья (бабуля и дед). Это у меня было и я был счастлив. И у меня есть, что вспомнить. Пусть я и смотрю на этот период по-другому (не с той детской наивностью, когда видишь все в розовом свете и веришь в сказку и доброту), но несмотря на весь скептицизм, которые порой хочет прорваться в моем разуме и показать мне, что этот период очередная иллюзия, в которой я живу в настоящее время, но я посылаю его куда подальше, и мое период в деревне остается целым, продолжает жить, подобно хорошему старому фильму, которые приносит сладостные воспоминания, вызывает улыбку, а порой и приятные слезы.

«Что это вы долго?» – Спрашивала бабуля.

«А ты шо распереживалась?» – С язвой спрашивал дед, сбрасывая обувь.

«Да не-ет, просто…».

«Во, видал, Дим? – Дед хлопал меня по плечу для привлечения внимания. – Ее суженный красавец ее не волнует, она даже не переживает, вот те на! Ее просто… что тя просто?»

«Просто слишком ты уж разговорчив, просто вот что». – Говорила бабушка, глядя на веселого деда.

Она знала, что он под кайфачком, но как всегда спрашивала:

«Дим, дедушка ничего не пил?»

Повисало молчание. Бабушка глядела на меня (я отводил чуть в сторону взгляд), я знал, что сейчас на меня смотрит дед.

«Нет, бабуль».

«Что убедилась, Фома неверующий! – Радостно восклицал дед. – Сгоняй-ка чайку нам сбацай, или тебе кофейку?» – Обращался ко мне дедушка.

«Чаю крепкого».

«Слышала. Действуй!» – Дедушка на моих глазах превращался в мальчишку.

«Я тебе щас дам «действуй», старый! – Трескала бабуля деда с размаху по плечу. – Видишь, Дим, с кем живу. Не женись никогда внучок».

«Ладно». – Отвечал я, смеясь.

«Именно. Не женись. А то будут тебя допросу подвергать да пилить то и дело. А то и съесть смогут, смотря какую найдешь. Вон твоя баушка чуть не съела меня. Сплю себе и чувствую, как кто пристраивается к моей ступне. Хотела мясца с ноготкмаи отведать – так-то!»

«Полно врать-то, старый! У меня тогда нога зачесалась, я тебе говорила».

«Да-да. Мы так уж и быть поверим!»

Бабушка уходила на кухню.

«Круто мы с тобой ее обхитрили». – Шепотом говорил дедушка, выуживая из кармана фуфайки бутылку, которую он успел засунуть туда до появления бабули.

«Да, дед».

«Да, дед! Надо сказать круто, дед, или как вы там выражаете высшую степень восторга?!»

«Супер или кайфово».

«Вот это дело!» – Дедушка трепал меня по волосам и уходил в маленькую комнату, чтобы спрятать бутылку в коронушку (в старую бабушкину сумку, висевшую на крючке за дверью) или же за кровать или за комод.

Я перевернулся на диване, морщась от небольшой боли в ребрах. Воспоминания пронеслись в моем сознании молниеносно, но было ощущение, что я прожил целую полноценную жизнь.

КАК ЖЕ Я СКУЧАЮ ПО ВАМ, РЕБЯТА!

«Э-эй, Диман!» – Мне показалось спросонья, что меня тормошит не рука, а здоровенный ковш трактора. Потом до меня докатило, что это лапа Серого.

«Чё?»

«Время. Без десяти двенадцать. Пойдем хавнем да пора отчаливать!»

«Это дело. – Я потер глаза, поднимаясь. Желудок у меня был пуст. – Все свою кровуху досмотрел?» – Я сам не знаю почему спросил – внутри, просто непонятно с какого фига проснулся голосок, который принадлежал моему вонючему приятелю ДЕМОНУ: Зря ты не посмотрел такое веселье. Еще не поздно! Давай же! Грязь это приятно – давай-давай-давай!!! Возникла сцена того, как две эти потные лошади сношаются – в позе валета, как раз перед моментом, когда у одной потной тетки появляется нож. Грязь, попавшая в разум, надолго остается там, периодически давая о себе знать, порой и без всякой на то причины. Поэтому и следует держать решетку на разуме, но мне это не всегда дается, а порой я прилагаю не достаточно усилий – я грешен и порочен.

«Ага. Ты много пропустил, чувак, поверь мне».

«Не сомневаюсь». – Я поднялся, стягивая грязную футболку с себя и направляясь в ванную, где висело мое выстиранное шмотье.

«Подваливай на кухню. Мы с Юлькой будем тебя там ждать».

А ну да, конечно, зачем после просмотра своих красочных киношек руку рвать – за тебя все может сделать другая любительница потрахаться или поработать ручкой… а то и ротиком, – Посетила меня извращенная мысль, когда я надевал футболку цвета крема брюле, которая приятно пахла свежестью и хозяйственным мылом, и что было еще приятнее, так это то, что выстирал ее я, а не мамаша, как это было раньше, или же стиральная машина, когда мамаша уже стала ДУБЛИКАТОМ окончательно и бесповоротно.

Направляясь по проходу на кухню, я услышал разговор Серого и Юльки:

«Смогла бы это сделать?»

«Что-о?» – Как же меня бесил этот ее голосок.

«Сделать то, что ОНИ хотят давно сделать с Диманом».

«Наверно, этот придурок давно меня бесит. Мнит из себя что-то, хотя сам полный чмошник. ОНИ доконают его – это их задачка, которую им нравится разрешать». – Внутри у меня все похолодело. Я с трудом верил тому, что слышал.

«Но все же… – пауза, которая в моем сознании растянулась в милю. – Как бы ты это сделала?» – Я ощутил сильную злобу к этому говнюку. Меня обуревало огромное желание ворваться на кухню, долбануть этого ублюдка об батарею, а затем когда он рухнет добить табуретом.