Торговец отражений

– Вы говорили сегодня о новом человеке. Зачем эту тему? В плане курса ведь совсем другая.

– Я искал таких, как вы, – ответил Френсис и закусил губу. – Ведь Джексон слушал об этом с восторгом. Он знал, что это – правда. Он чуствовал, что особенный. Вы тоже это понимаете. Но больше никто не хочет поверить.

– Я это давно поняла, когда пыталась пригласить других людей к нам, но никто не соглашался. – Грейс вздохнула. – Я думала, что Джексон расстроится, что я никого не привела, но он…

– Сказал, что всему свое время?

– Да. Он вам тоже такое говорил?

Френсис кивнул. Он словно раставил себя замолчать.

– Скажите, а вы ведь честно ответите, если я задам вопрос?

– Конечно. Отныне и впредь я буду честен.

– Вы ведь не просто так ходили в кафе на окраине за круассанами? Я видела вас там несколько раз, но не решалась заговорить. Вы же тоже ждали?

Профессор Френсис улыбнулся, посмотрел на Грейс чуть сощурившись, а потом тихо рассмеялся.

– Неужели ты что-то не знаешь, Грейс?

– Джексон не всегда был рядом, чтобы подсказать, – прошептала Грейс.

– Ну, я верю, что ты и сама настолько умна, чтобы догадаться. – Он чуть повернулся и смотрел уже прямо, улыбаясь.

– Профессор…

– Грейс, никаких профессоров. Пусть то отражение навсегда останется там, в университете. Зови меня Луис. Или Луи. Как тебе удобно.

– Луис…

– Может, Джексон говорил вам обо мне. Это он сказал, чтобы близкие называли меня только по имени. Мы давние знакомые.

Грейс замолчала. Страх придавил. Страх перед кем-то более возвышенным, сросшимся с Джексоном намного больше.

Шелдон все еще стоял на самой высокой точке холма и смотрел на Ластвилль, который как расплавленная магма укрывал землю. Джим суетился у багажника, что-то проверял, а Лиза с Сабриной протирали дверцы. Все были заняты.

– Из вас вышел неплохой организм. Каждый на своем месте. Джим – ваш ум, Лиза – ваши руки, Лиза – ваши ноги. А вы – сердце, душа и нечто большее, чем все, о чем можно помыслить, – начал разговор Луис.

– Спасибо. Хорошо, что вышло так. Мы ведь были совсем разные.

– Но в этом и суть – любить друг друга вне зависимости от различий. Все ради благого дела.

Грейс улыбнулась. Она часто думала об этом. Никто, кроме Джима, , не желавшего возвращаться в Бирмингем, не хотевшего проводить каникулы в отдаленном лагере в США, где они когда-то познакомились, из них не был богат. Но в Ластвилле они обогатились. Никто не был так свободен, как Лиза, проводившая много времени в лесах Иллинойса, но они обрели свободу. Никто не был близок к религии кроме Сабрины, познавшая ее с рождения, но все обрели веру. Никто не был мечтателем, как Шелдон, но все обрели мечту.

Луис тоже улыбался.

– Ты ведь хочешь спросить меня.

– Я не знаю, могу ли.

– Ты можешь спросить что угодно. Мы все равны, помнишь?

– Как вы познакомились с Джексоном? – спросила Грейс, чуть подождав пока успокоится ветер.

Френсис ответил не сразу. Он долго всматривался в горизонт, спрятавшийся за черными зубчиками крон, думал.

– Это было на Великих Озерах, – сказал он мечтательно. – Я тогда переживал кризис во всем, что только можно представить. Меня оставила жена, уволили с работы. Я впервые остался один на один с собой и испугался. Я не знал, кто я. Подходил к зеркалу и понимал, что не вижу себя. И ведь я профессор философии! Кому как не мне понимать! Но ни одно знание не спасает от страха. Оно его только множит. И годы ничему не учат. Ты только больше осознаешь собственную беспомощность.

Луис поднял руку и указал вдаль, туда, где не горели фонари и мрак поглотил мир. Грейс проследила за его движением.

– Он подошел ко мне со спины. Я стоял на помосте и смотрел на то, как в искрах на воде исчезают облака. Тогда мне показалось, что Джексон мой ровесник. Тридцать лет, а ему ведь было меньше, намного меньше. Но он встал рядом, облокотился на перила и смотрел на водную гладь со мной. Он говорил. И честно, Грейс, мне никогда не было так спокойно. Я чувствовал, что встретил человека, который может мне помочь. Его слова, интонация, даже взгляд – все вселило в меня надежду на лучшую жизнь.

Грейс понимала. Иногда ей казалось, что Джексону миллионы лет. Что он создал мир и людей. Что слепил Землю и вдохнул в нее жизнь. Он знал все, даже то, о чем другие даже помыслить не могли. Когда он говорил, нельзя было ему не верить.

– Я до переезда в Ластвилль даже не слышал об этом городе, но Джексон убедил меня, что здесь будет лучше. И ведь так и оказалось, конечно, когда он был рядом. Но потом Джексон пропал, а когда вернулся, то первое время делал вид, что не узнает меня. А ведь прошли годы. Не было ни дня, чтобы я не вспоминал его. Но так нужно было. Нельзя, чтобы кто-то понял, что мы знакомы.

Луис зажмурился, убрал руку. Грейс посмотрела на него. Ей в миг стало жаль Луиса.

– Ластвилль страшный город. Не зря его называют городом последних желаний. Те, кто хотят загадать его, загадывают всенепременно. А те, кто не задумывались, хотят загадать. Джексон спас меня от необдуманного поступка. В тот день я ведь достал веревку. Но он пришел раньше и отговорил меня навсегда.

– Когда-то он отговорил и Шелдона, – прошептала Грейс.

– И отговорит всех. Жизнь прекрасна и нет ничего ее важнее.

Он вновь замолчал, задумался, а потом сказал:

– Он ушел раньше, чем я успел понять. Лишь одно знал точно – у меня появилась миссия и цель. И когда-то знак явится. Он вернется, и все встанет на круги своя. И вот, я здесь.

– Поэтому вы встречались с Джимом в кафе? Вы ждали знака?

– Всего однажды. Я увидел его и понял, что время пришло. И начал ждать.

– Он… Когда Уайтхеда не стало, когда зла стало меньше, он сказал мне, что пора бунтовать. Но бунт для него всего был подчинением.

– Джексон любил философию экзистенциализма. Но понимал ее все-таки немного по-своему, – усмехнулся Луис Френсис. – Но он прав. Вы не должны сомневаться в его правоте. Все, что он говорил, – истинная правда, мысли, которые не открылись обычным людям. Но он ведь не человек, он знает лучше. – Профессор улыбнулся. – Бунт подчинением – лучший бунт. Каждый ждет пушек и криков, но только чужое спокойствие для людей становится настоящим кошмаром.

– А в чем ваш бунт?

– Мой смысл и бунт – быть тем, кем я являюсь. Наша жизнь порой и есть – величайший протест. Жить несмотря ни на что.

– Признаюсь честно, иногда мне бывает вас жаль, – ответила улыбкой Грейс, – но потом я напоминаю себе, что необходимо.

– Не стоит жалеть меня, Грейс. Я все прекрасно понимаю. Я ведь вижу, кому просто неинтересно, а кто ненавидит меня. И дело даже не в моем предмете. Дело во мне самом. Меня не терпят только из-за того, что я – такой. Я – сам себе абсурд, но в этом абсурде я умудряюсь видеть смысл.

– Тогда все, что мы делаем, – тоже абсурдно.

– Такова жизнь, милая Грейс. В конце ты обернешься и поймешь, что все было не зря. А смысл жизни не в том, чтобы жить, а в том, чтобы после нее стать тем, кем должен. Самим собой.