Блуждающий

Она не ответила, но задала новый вопрос:

– И что же такого в твоем друге, что вы до сих пор не рассорились?

– Он очень… Он всегда готов к веселью. Иногда Костик вытаскивает меня на улицу, когда я очень не хочу этого, а потом понимаю, что прогулка-то мне и была нужна. Нам вместе весело, Костик умудряется развеселить и меня, и себя. Он понимает, никогда не обвиняет и всегда поддерживает. И в школе поможет и отмазку какую-то придумать, он вообще умный очень. На врача будет учиться. Мы друг за друга горой, всегда поможем. Так и дружим.

Я вдруг почувствовал острую нужду задать ей тот самый вопрос, задавать который мне запретили. Но отчего-то понял: если не сейчас, то никогда.

– Тонь, а какой он, твой друг? Почему он такой плохой?

Мой вопрос почему-то поставил ее в тупик, а не разозлил. Тоня грустно хмыкнула, отхлебнула энергетик. Она даже не выпустила его из рук, продолжила держать банку тремя пальцами, а двумя – вести. Как настоящий гонщик.

– У меня… Последними у меня было двое друзей. Один был большим, чем просто другом. Хотя, и другого тоже язык другом не повернулся бы назвать.

– Это была особая дружба какая-то?

– Ага, особая, – хмыкнула она и потонула в задумчивости. – Мы очень близко дружили. Так, наверное, и не дружит никто, как мы дружили. Душами дружили, не меньше.

Я прямо-таки видел, каких трудов ей стоило открыть рот.

– А почему вы поссорились?

– На то были причины.

– Какие?

– Не многовато ли вопросов для одного болтуна?

Я поднял руки в примирительном жесте и дал ей возможность задать свой вопрос. Но вместо этого Тоня, словно превратившаяся в кого-то другого, очень тихо ответила:

– Если вкратце, то мы напарниками были. Вместе работали, вместе отдыхали, вместе… Да многое вместе. Ничего мы не скрывали друг от друга. Но когда-то они слишком многого от меня захотели. Того, что я уже не могла им дать. Я бросила их и уехала. И больше обо мне ничего не слышали.

– И не пытались услышать?

Она, чуть подумав, ответила кивком.

– Знаешь, это, наверное, и не друзья. Друг многого требовать не будет и точно не бросит. Вот Костик от меня ничего не требует, он мне и друг, – сказал я, поразмыслив. – А как их звали, друзей твоих?

– Не скажу.

– А новых друзей ты не пыталась найти? Все-таки без друзей туго…

– Они… Они бы мне не позволили.

– Не позволили бы? Это как?

Тоня, видно, и сама пожалела, что завела эту тему. Но огрызаться или юлить почему-то не решилась.

– Один из двух друзей моих… – вздохнула Тоня и дрожащей рукой заправила выбившуюся из хвоста прядь за ухо. – Очень он следил за тем, с кем я общалась. Советы давал, говорил, как себя вести, с кем общаться стоит, с кем нет. Я слушала его, верила, а потом перестала. Не знаю, почему перестала. Все хорошо было, когда я его слушала. А тут просто ушла. И потом все покатилось к чертям…

– Что случилось потом? – Я вздрогнул.

– Что да что, то же мне, заладил… Ничего. Как видишь, в Москву я еду в гордом одиночестве. Пораскинь мозгами.

Я сделал вид, что не расслышал.

– А как его зовут?

Она как-то кисло улыбнулась.

– Ты таких не встречал.

– Он иностранец?

– Иностранец? Как же. А хотя черт его знает… Он скорее человек мира. Везде и всюду чувствует себя как дома. Он тебе и человек всеобщего возраста, и всеобщих убеждений, и всеобщей любви. Он для всех, но и ни для кого. Он везде есть, но его нигде нет. Позовешь – придет, но может и не прийти, а все равно все узнает, что звал. Им восхищаются, ему повинуются. Он может стать лучшим другом, но легко превратится в злейшего врага. Он и во мне есть, и в тебе такой человек есть. Мы все как он, а он – как мы. Он как зеркало, в которое смотришься и себя в его чертах находишь. В нем все наши мечты, все желания наши воплотились. Он – само отражение мечты. Вот, какой он был… – вдохновленно проговорила Тоня.

Она долго смотрела вперед, не моргая, и о чем-то думала. Прикидывала, говорить ли дальше. Но человеческое, что-то истерическое, желающее внимания, впервые в ней пересилило, и она прошептала:

– Не представляешь, как мы много раз пытались разойтись, исчезнуть из жизней друг друга, но все равно встречались в самых необъяснимых местах, словно не можем расстаться, будто бы нас что-то притягивает друг к другу… Я так долго убегала от прошлого, а оно снова и снова мне являлось. И я не удивлюсь, если он окажется в Москве, когда мы туда доберемся. – Последнюю фразу она словно боялась произнести и скорее ее выдохнула, чем сказала. Я еле расслышал.

Тоню было не узнать. Она казалась задумчивой, расстроенной, перепуганной, но и, к моему удивлению, воодушевленной.

– А почему ты со вторым не хочешь видеться? Со вторым другом? – прошептал я.

Тонино лицо, освещенное фонарями, будто бы посерело, скрылось в пелене грусти и задумчивости.

– А этот другой, совсем другой. Он не человек мира, не человек вовсе. Он другое. Смотришь на него и не понимаешь, что он. Его жизнь – не та жизнь, которую должен проживать человек. Его жизнь – сплошные картины, написанные под его строгим контролем, пейзажи, где каждый сантиметр им расчерчен, тексты, реплики, которые он тщательно выверяет. Он говорит с тобой, ты ему отвечаешь, думаешь, что у вас диалог. А оказывается, что это он сам с собой говорит, ведь ему не надо спрашивать тебя, чтобы узнать, что ты думаешь. Он все видит, все знает. Он прекрасно научился играть в человека, но все в нем фальшиво. Он пытается казаться искренним, умеет впечатлить, даже влюбить в себя, но никогда, никогда ему не нужно верить на слово… Но он куда сильнее, чем может показаться. Сложно ему противиться.

– Сильнее? Он качок? – Голос мой дрогнул.

Тоня хохотнула.

– Он? Он скорее фарфоровая статуэтка. Столкнешь случайно – и разлетится на кусочки. Только вот у обычной статуэтки кусочки вновь не собираются. А этот гад из пепла восстанет.

Я сидел ни живой ни мертвый, не понимал, так ли много в ее словах правды.

«Это так сейчас о друзьях рассказывают? Если это ложь, то из чего она родилась? У всего же есть причины. Бог ты мой, да что же у нее в голове…»

– И правда, гады какие-то, – прошептал я.

Тоня посильнее обхватила руль уже двумя руками. Затянулась и, закашлявшись, выпустила облако дыма в окно. Я чуть подался вперед, словно чтобы усесться поудобнее. А сам взглянул на нее. И возликовал. Глаза ее улыбались.

– А можно еще вопрос? – спросил я.

– Не устал еще вопросы насущные выдумывать?

Тоня с наслаждением затянулась и выдохнула целый туман, которым можно было накрыть поле, дыма в мою сторону. Я закашлялся, чувствуя, как маленькие частички горького табака цеплялись за мое горло и, казалось, даже грудь изнутри царапали.

– А говорил, что нормально переносишь дым, – сказала она и отвернулась.