Блуждающий

– Но ты засыпаешь, Тонь. А так хоть не уснешь.

– С твоей постоянной болтовней разве уснешь? – хмыкнула она.

Вдруг Тоня крутанула руль, и машина быстро свернула вправо. Под колесами захрустели сухие травы и взрывались пылью ломкие камушки. Тоня остановилась, включила аварийку. На заволоченной густой тьмой дороге мы казались единственным оплотом цивилизации, а те, кто проезжал мимо нас, – обезумевшими светлячками.

– Зачем мы встали?

– Воздухом подышать хочется, – сказала Тоня и вышла на улицу.

Я покидать машину боялся – в четырех стенах всегда как-то спокойнее. Мне всего-то нужно было высунуться из окна, чтобы все видеть.

Тоня уселась на капот, подложила ногу под себя и закурила. Фитилек сигареты зажегся, заискрился словно маленькая взрывающаяся на фоне видневшихся впереди фонарей, а звезды, висевшие над нами, померкли. Огонек осветил бледное лицо Тони мягким апельсиновым цветом.

Тоня думала. И только в моменты, когда она страдала от собственного ума и размышлений, им порожденным, когда лоб ее прорезала почти незаметная морщинка, Тоня казалась живой. Ее кожа переставала быть мертвецки-бледной, глаза разгорались кострами неведомых мне празднеств, и даже сережки в ушах и носу казались веселее, чем просто кусками белого металла.

Я любовался ей, не в силах ничего сказать. Тоня была прекрасна в своей загадочности и отчужденности. Ее очень хотелось превратить в раскрытую книгу, в одну из тех известных всем историй, которые лежали в коробке.

– Красивая ночь, – сказал я.

– Да, очень даже неплохая, – чуть погодя согласилась Тоня.

– Неплохая? Я думал, ты придумаешь сравнение политературнее.

– Не для такой ночи высокопарные речи толкать, – фыркнула она и сделала затяжку.

– А ты видела лучше?

– Видела. В мертвых полях и далеких деревнях куда красивее, чем в серых от копоти человеческих муравейниках. В пустоши все прекраснее. Везде, где людей мало. В городах звезд не видно, все мертвое и сгнившее под тяжестью человеческих пустых дел, – величественно произнесла моя спутница, а я вновь восхитился ее словам. Такие они были красивые и ладные. Я так говорить не умел.

Тоня курила и смотреть в даль. Поле тихо шумело сухими стебельками ржи, а машины, летевшие на огромных скоростях прямо за нашими спинами, будто бы испарились, забрав с собой отвратительный гул.

Было в той ночи что-то по-настоящему магическое.

– Ты больше любишь ночь или день? – спросил я.

Ветер донес горьковатый запах дыма, будто бы он и был мне ответом.

– Ночь, – ответила Тоня нескоро.

– А почему?

– Потому что в ней можно спрятаться, – ответила она и, затушив докуренную сигарету носком кроссовка, направилась в машину.

Мы, чуть не зарывшись в сухую траву, выехали на дорогу и вновь пустились в путь, а Тоня отхлебнула энергетик.

– Вот видишь, ничего страшного в ответах на вопросы нет, – сказал я, когда мы въехали на освещенную часть дороги, которая лимонными фонарями разрезала ночную тьму и прятала звезды от людских глаз. – Теперь ты тоже можешь задать мне вопрос.

– Мне нечего у тебя спрашивать, – ответила она и тряхнула головой.

– Но ты засыпаешь. Тебе нужно говорить, чтобы не заснуть. Мне папа так советовал…

– Папа ему советовал… Мог просто сказать, что снова хочешь устроить допрос.

– Ну, я же предлагаю обмен вопросами. Ты – мне. Я – тебе. Все честно. И поговорим, и ты не уснешь. Все же логично.

Тоня хмыкнула вновь, хотела было что-то сказать, но даже рта не открыла. Молча продолжала вести машину, не отрывая взгляда от дороги. Я ждал. Честное слово. Но спустя минут пять молчания Тони я отвернулся к окну. Дохлый номер. Видимо, и в самом деле наплевать.

Но, как оказалось, я был не совсем прав.

– У тебя есть друзья? – вдруг спросила Тоня, когда вновь открыла окно, чтобы закурить.

– Конечно. А у кого же их нет?

– И как вы познакомились?

– Так нечестно. Теперь спрашиваю я.

Тоня ничего не сказала, но видно было, как моя настойчивость ей не понравилась.

– А у тебя есть друзья? Ну, или были там… Когда-то, – решил-таки спросить я.

– Тебе это так важно знать? – пробурчала она.

– Ну, если спросил… Не просто же так спрашиваю.

Непоколебимость моя ввела Тоню в заблуждение. Она будто бы даже немного растерялась.

– Сейчас нет. Когда-то был. Мне казалось, что был, – протянула она, словно слова вырвались, а потом опомнилась, сморщилась и бросила: – Не хочу о нем. Давай о другом.

– Дальше спрашиваешь ты, – аккуратно напомнил я.

– Как вы с другом познакомились? – все еще в отвращении к себе, спросила Тоня.

– Приятно, что тебе это интересно, – в шутку сказал я, надеясь, что Тоня улыбнется.

– Ты же просил вопрос. Вот, пожалуйста. Отвечай. Мне неинтересно. Но ты же хочешь рассказать именно об этом. Рассказывай. Или ты не хочешь играть?

Я принял это за оскорбление – невозможно же отказаться от игры, в которую сам играть и предложил. Это ведь некрасиво и неприлично. И ответил:

– Мы учились вместе с первого класса. Подарили букеты директору на первое сентября, сели за одну парту, на второй день разбили горшок цветочный, получили по выговору и как-то сдружились. Потом все годы вместе просидели, вместе на физкультуре бегали, из школы ходили. До сих пор дружим. Хотя, у нас и не так много общего.

– И это вся история? – удивилась Тоня и одарила меня злым взглядом.

– Ну, это же просто дружба.

– И все так просто? Просто сели, просто разбили, просто сдружились? Никаких даже испытаний? Никаких трудностей?

– А как же должно быть? Это ж дружба.