Вдруг Тоня, до этого хранившая вид мраморной глыбы, спросила каким-то очень странным, почти заботливым, тоном:
– Ответь, зачем сбрасывать?
Я злобно на нее зыркнул.
«Тебе-то какое дело?» – подумал я.
– Не могу палиться. Я же типа в поезде. А никаких «чучух» не слышно.
– Насколько я помню, в поезде не очень слышится этот твой «чучух». Внутри достаточно тихо, – ответила Тоня после долгого молчания.
– А ты так часто ездила на поездах?
– А я, по-твоему, не могу ехать на поезде?
Она все еще смотрела вперед. Сосредоточенная, погруженная в мысли, будто и не человек вовсе. Мне казалось, что Тоня, чей профиль красиво обрисовывался солнечными лучами, ставшими за полдня уже какими-то совсем сливочными и мягкими, никогда бы не заговорила со мной просто так. Это не для нее, нет. Тоня могла разговаривать только с тишиной.
Я невольно ей залюбовался.
– Если честно, я тебя в плацкарте даже представить не могу.
Тоня холодно улыбнулась, постучала пальцами по рулю, словно наигрывая какую-то незнакомую мне мелодию и спокойно поинтересовалась:
– И почему ты так решил?
Я снова разнервничался.
– Просто ты не похожа на человека, который стал бы прыгать между вытянутыми ногами, чтоб донести чашку кипятка и не разлить его по дороге.
Первым ответом была тишина. Голос моей спутницы, не замаскированный под человеческую речь. А потом Тоня рассмеялась. Что же это был за смех! Голос ее разбивался, дрожал горным камнепадом. Что-то неприятное, будто бы отчужденное и давным-давно замерзшее было в этом смехе, словно Тоня была роботом и смеялась механически. Смех ради смеха. Ради того, чтобы заполнить пропуск, в котором смех и должен быть.
– Возможно, ты и прав.
И не успел я ничего добавить, как она включила магнитолу и из колонок полилась песня на английском языке. Красивая, но непонятная. Я тоже музыку на английском любил, но никогда не смотрел даже ее перевода. Понимал только отдельные слова. А так, просто слушал и все, не вдаваясь в уточнения.
За окном пробегали машины, а мы летели мимо них, обливали пыльными брызгами. Стекла нагрелись настолько, что одно только прикосновение к ним обжигало.
Тоня слушала внимательно. Стучала пальцами по рулю, чуть кивала головой в такт. Наверное, если я бы сумел посмотреть ей в глаза, увидел бы, как в них крутиться воображаемое музыкальное видео.
Я вслушивался, пытался разобрать слова, но понял только парочку.
«Найти что ли перевод», – подумал я и включил «Shazam».
Тоня увидела. Взглянула на меня так презренно, словно я был раздавленным на дороге жуком.
– Это же классика уже. Неужели не знаешь этой песни?
Я погасил экран еще до того, как иконка поиска исчезла.
– Она о возвращении домой. – Сказала Тоня, а потом, словно нехотя, добавила: – К матери. О любви к матери, о прощении и о возвращении домой.
У меня внутри все вскипело от восторга. Она ответила! Ответила, хотя я, в общем-то, ее и не спрашивал.
– Ты говоришь по-английски? А помимо английского что-то знаешь?
– Что-то?
Колеса скользнули по темно-серому асфальту и завизжали, покрутились еще быстрее.
– Ну, чем интересуешься. Какие языки там знаешь, чем еще занимаешься, – пискнул я и вцепился в натянутый ремень безопасности, который натянул и, судя по всему, не зря. Меня прямо-таки вжало в кресло.
– Языков я знаю несколько.
Тоня свернула на «встречку», обогнала фуру, и резко перестроилась в нашу линию, чуть не врезавшись в другую машину. Но сделала это так мастерски и уверено, будто бы была настоящей гонщицей.
– Много какие понимаю, но говорю не на всех, – добавила она и переключила песню. Все тот же непонятный мужской голос, уже быстрее и зажигательнее, будто бы что-то выкрикивал, а не пел.
– Прикольно, – только и мог сказать я.
– А ты что знаешь? – в тон моему вопросу вдруг спросила Тоня.
– Ну… Я учил английский в школе…
– Учил?
– Учил.
– А выучил?
– Ну как сказать…
– Как есть.
– Ну так. Немного…
– Немного? Как можно выучить немного?
– Ну… Что-то понимаю, а что-то нет.
– Значит не выучил.
– Ну почему сразу не выучил?
– Потому что ты – совершенно заурядный и достаточно бестолковый парень, для которого любые, даже самые незначительные, усилия кажутся титаническими. Судя по твоим восхищениям, еще и ленивый. Поэтому ты и ничего не знаешь. И не нужно быть ясновидцем, чтобы это понять, – холодно изрекла она и вжала педаль газа почти в пол.
Навигатор с антирадаром вновь пискнул, предупреждая о чудовищном превышении скорости. Но Тоня не слышала его. Она, кажется, вообще не желала слушать никого на свете, кроме себя и надрывавшегося в колонках мужчины.
Я бы, наверное, должен был что-то ответить, но даже тихого писка протеста не вырвалось. Да кто она такая, чтобы обвинять меня в чем-то? Разве ж она меня знает?