Над Доном-рекой

Дворник пригладил усы, отставил лопату в сторону:

– Не беспокойтесь, Варвара Платоновна, сделаю.

Опустившись на колени, сорвала с себя платок, положила солдату под голову, взяла руку, чтоб проверить пульс, не удержалась, прижала холодную ладонь к губам…

– Что, ещё один неизвестный? – заскрипел снег под сапогами врача. – Варвара Платоновна, почему вы здесь? Я же вас вчера отпустил.

– Помогите, Николай Алексеевич, пульс еле слышен…

– Сейчас, сейчас…

В смотровой хирург огорченно развел руками:

– Обидно сознавать себя не волшебником. У пациента гангрена в результате осколочного ранения ноги. Недавно перенесенный тиф дал осложнение на сердце. Да и не молод уже. Боюсь, шансов нет.

– Ампутация? – вздрогнула Варя.

– И ампутация не поможет. Я вообще не понимаю, как он дошёл сюда. Не мог он с такой ногой и шага сделать, падал бы, кричал от боли… А для операции – время упущено.

– Николай Алексеевич, – Варя не заметила, как схватила доктора за рукав, развернула к себе лицом, – я вас очень прошу, не отказывайтесь, давайте попробуем. Я буду вам ассистировать. Он сильный, раз дошел сюда, выдержит.

– Думаете? – хирург вздохнул, размял кисти рук. – Может, вы и правы. В конце концов, очереди в операционную у нас нет. И раз уж дошёл… Записывайте в операционный журнал: неизвестный солдат, возраст за шестьдесят… Господи, кто же его воевать взял в таком возрасте…

– Степцов Харитон Трофимович, – поправила Варя, – пятьдесят восемь лет.

– Варвара Платоновна, это ваш знакомый? – догадался хирург и помрачнел. – Но вы же понимаете: шансов на то, что мы ему поможем – почти нет.

– «Почти» – уже что-то, – Варя упрямо посмотрела собеседнику в глаза, – давайте оперировать, Николай Алексеевич.

– Ну, будь по-вашему…

***

«Помнишь Митьку, Варюша? Летал воробушек по холерному бараку, крошки клевал… Почему-то думалось: он – та ниточка, которая между нами протянулась, а оказалось – наоборот… Как больно, Варя… Почему я всегда терял тех, кого больше любил? Тебя, Дашеньку…

Серый туман заволок глаза. Едва видны плоскодонки на реке. Но восход ведь будет, правда, родная? Бледно-розовые, нежно-оранжевые, палевые… чем выше, тем светлее небеса…Может, и душа: пройдет сквозь боль, и, чем ближе к небу, тем спокойнее… Так ли?

Увезти бы тебя с собой. Чтобы студил щёки рассветный ветер, легкими всплесками шептала река, вдалеке кулики посвистывали, а из камышей, вытянув длинные шеи, подсматривали за нами любопытные цапли…

Как думаешь, Варенька, воробейка наш выжил?..

***

Сколько времени прошло после операции Варя не знала. Ей казалось: всю свою жизнь она вот так сидела рядом, читала молитву за молитвой, по-бабьи взывала: «Господи, умоляю тебя, спаси его», – и быстро-быстро крестилась. Такое родное, любимое лицо казалось безжизненным: пожелтевшая сухая кожа, впалые закрытые глаза, разбросанные по подушке отросшие седые волосы, седая, давно нестриженная борода… Время от времени крылья носа, заострившегося на истощенном лице, вздрагивали, губы приоткрывались, вырывалось какое-то бормотание, и опять лишь едва заметно вздымалась грудь.

Несколько раз заходил Николай Алексеевич, щупал пульс, вздыхал. Последний раз сказал:

– У нас, к сожалению, не осталось лекарств для стабилизации сердечной деятельности. Хорошо бы, когда придет в себя, несколько глотков шампанского – поддержать сердце, да где же взять…

Варя побежала в дворницкую, высыпала в руку Акимыча все деньги, которые были в сумке:

– Акимыч, родненький, найди…

– Попробую, Варвара Платоновна, – почесал затылок Акимыч, – но не обещаюсь. Непростое дело. А к вам давеча, как вы на операции были, племянник заходил.

– Да… – Варя вспомнила, что ее, наверное, ждут. – Акимыч, если вдруг опять зайдет, скажи, пусть едут без меня. Я тут останусь.

– Да что же… Сказать – не трудно, – кивнул головой Акимыч, – а по вашей просьбе, Варвара Платоновна, я расстараюсь.

– Варенька… воробейка выжил? – едва различимо донеслось с койки, когда Варя вернулась в палату.

Лавиной прорвались слезы. Непрошеные, нежданные они струйками текли с Вариных щек на лицо Харитона. Склонившись над раненым, Варя то пыталась вытереть их, то целовала, шептала:

– Где же ты был так долго, где же ты был…

Да разве в двух словах перескажешь, где был… По распоряжению Николая Елпидифоровича поднялись на палубу чужие люди, объявили: баржа переходит в Донскую флотилию ВВД[9 - Всевеликое войско Донское], установили на борту трехдюймовки, пулеметы… Морские офицеры, пробравшиеся в Ростов из Севастополя, с Балтики рвались воевать «за единую и неделимую», отношения между командой баржи и экипажем из добровольцев накалились до предела… Бывший капитан – лишь хотел сохранить судно, на котором плавал, да не сумел… Баржа села на мель, горячие флотские офицеры обвинили его в диверсии, грозились расстрелять, сжалившись, отправили в деникинский лагерь для пленных под Азовом… В лагере всех валили с ног тиф и голод. Охранники, приняв потерявшего сознание пленного за умершего, просто выбросили Харитона из барака в ров, а ночью он встал и пошел… Вслед стреляли; он падал, поднимался и шёл, сколько мог…

Пересохшими губами с трудом шепнул:

– Я шел к тебе, Варенька.

Как же много им надо сказать друг другу. То, о чем молчали всю жизнь…

– Варенька… – насколько хватило сил, сжал когда-то тонкие пальцы, огрубевшие от постоянной работы, попытался поднести к губам, но руки не слушались.

Пронеслась перед глазами степь с её долгими пыльными дорогами да сивым ковылем, закачалась утлая плоскодонка на волнах… Неужели закат всё-таки? И больше никогда уже не увидеть, как цветет татарник в степи?

Самое главное бы успеть сказать. С трудом выдохнул:

– Прости, родная. Любил я тебя. Всю жизнь любил…

Посмотрел в испуганные широко распахнутые Варины глаза, слабо улыбнулся:

– Нелепо жизнь прожил, да уже не изменишь. Не плачь обо мне, любимая.

Пальцы разжались…

– Варвара Платоновна, не поверите, нашел!

Хлопнув дверью, в палату, помахивая зелёной бутылкой, ворвался Акимыч. И тут же неловко отступил назад, увидев, как вздрагивают от беззвучного плача Варины плечи, перекрестился:

– Неужто опоздал?

Варя обернулась:

– Оставь себе, Акимыч, помяни раба божьего Харитона.

Медленно стащила с головы косынку, вынула из ушей серьги, подарок бабиньки, протянула: