Тут мне вспоминается эпизод из «Кавказской пленницы»: Да, что тут пить!
Марк хмурится. Но мне наплевать. Я жду, пока он наполнит бокалы.
– Чин-чин!
– Выпьем за встречу, – поправляю я.
Марк удивлен. Он не понимает, как можно пить за что-то. Однако на сей раз не возражает и выпивает свой бокал молча.
Наконец, нам приносят спагетти. В длинных макаронных проводах как будто случайно запутались три креветки. Вид у них весьма жалкий. Я даже сначала не решаюсь их есть, но голод оказывается сильнее. Переодически прошу Марка наполнить мой бокал, он хмурится с такой же переодичностью. Когда он недоволен у него на лбу явно проступают морщины, в которых отпечатался каждый год его жизни, и он не выглядет ни на день моложе своих 38. По мере убывания вина в бутылке, эти морщины становятся менее заметны, и Марк в целом заметно хорошеет. Я прошу его рассказать о себе. Он мямлит что-то про свои четыре образования.
– Нет, – возражаю я, – про личную жизнь.
– Про личную жизнь и рассказывать нечего, – отпирается он, – У меня было очень мало отношений.
– Но были же! – настаиваю я. Не девственник же он в свои 38! Или все-таки…
– Были, – успокаивает меня Марк, заглатывая длинную макаронину.
Ладно, не хочешь, как хочешь. Я завожу канитель про свою трагическую раннюю молодость.
– Aha, you had a broken heart, – замечает Марк, когда я замолкаю, чтобы глотнуть вина.
Broken heart. Разбитое сердце. Нет, мой американский друг, ничего же ты не понял. Не только сердце, я вся тогда превратилась в тысячу крошечных осколков. И сколько усилий потребовалось, чтобы снова склеить эти осколки воединое. Впрочем, как может Марк постичь всю глубину моих тогдашних переживаний. Он сам рассказывал мне, что никогда по-настоящему не любил. Мне грустно от того, что он не понял меня. Я молча допиваю вино.
Марк платит по счету, и мы выходим из ресторана. Я немного пьяна, и мне нравятся пестрые толпы народу на улицах и неприкрытое внимание мужчин.
– Они смотрят на тебя! – возмущается Марк, шагающий рядом.
Я пожимаю плечами: «ну, и что?» Посреди тротуара загорелый мужчина целует девушку. Он держит ее за талию и, не прерывая поцелуя, провожает меня глазами. Мне становится смешно, и я смеюсь. На деревянном заборе красная надпись «Буш, прекрати бомбить Ирак!» В витрине магазина продавщица снимает с манекена белье, чтобы поменять. Прямо в стекло торчит голая пластмассовая грудь. На площади пожилая пара кормит голубей. Напротив неприметного облупившегося дома столпились японцы и щелкают фотоаппаратами.
Марк останавливается на углу какой-то улицы, чтобы спросить у прохожей итальянки, как добраться до нашего отеля. Я тем временем разглядываю темноволосого мальчика на мотоцикле. Он подмигивает мне. Я развожу руками и указываю взглядом на Марка. Итальянец смеется, надевает шлем, и его мотоцикл срывается с места. Марк подходит ко мне.
– Ты видела, как она на меня смотрела? – светится он
– Кто?
– Девушка, которая объясняла мне дорогу.
– Как?
– С интересом. Мне кажется, я ей понравился.
– А она тебе?
– Что?
– Она тебе понравилась? Может, я лишняя?
– Нет, что ты. Просто все мужчины обращают на тебя внимание, а эта девушка обратила на меня.
– Все равно счет неровный. 1: 100 в мою пользу, – парирую я.
– Ты права, ты права.
И вот мы в номере. Я скидываю сапоги и разваливаюсь на диване. Марк роется в своих вещах.
– Слушай, у меня есть одни пижамные штаны. Может быть, они тебе подойдут?
Я удивленно вскидываю бровь.
– Ты мне в подарок привез?
– Нет, мне одна девушка подарила. Но мне красные штаны ни к чему.
Я медленно сползаю с дивана.
– А мне что прикажешь с ними делать?
– Носить. Мне кажется, они женские.
Марк вытягивает из чемодана атласные кальсоны размера пятидесятого. Представляю, что подумают мои родные, если я вернусь домой с таким презентом. Да, Марк, что называется, угодил. В самую точку. О чем еще может мечтать женщина кроме как о красных безразмерных широварах, к тому же мужских, к тому же не новых, к тому же подаренных другой женщиной! Марк принял мое замешательство за немой восторг.
– Ты можешь в них спать.
– А можно, я буду ходить с твоих трусах и бриться твоей бритвой? – наконец, обретаю дар речи я.
– Зачем? – искренне удивляется Марк.
К этому времени он разделся до трусов, и я мысленно отмечаю, что в этих трусах я ходить не стала бы, будь я трижды мужчиной. Трусы, что называется, семейные (подразумевается семья, в которой муж валяется на диване, смотрит футбол с пивом и время от времени ударяет сухой соленой рыбиной по столу. Секса в этой семье нет и никогда не было). Однако, мама учила меня, что главное в мужчине это не его нижнее белье и даже не то, что под ним, а мозг! Потому, вспомнив, его четыре образования, простим Марку трусы.
Тем временем мозговитый носитель несексуального белья устраивается рядом со мной на диване и включает телевизор. По какому-то каналу идет шоу Дэвида Копперфильда. Он закручивает женщину в простыню и машет руками.
– Красивая женщина, – делится впечатлением Марк.
Ох, ведь наблюдательный. Мне он перестал делать комплименты, решив, очевидно, что первого дня было достаточно. Программа загрузилась, зачем заново перегружать, может и зависнуть! К тому же он подарил мне свои кальсоны! Каких еще доказательств любви может требовать женщина?
К очевидному разочарованию Марка знаменитый волшебник не разделяат его мнения по поводу внешности помощницы, и потому уже через секунду красавица исчезает вместе с простыней. Марк отрывается от телеэкрана и переключается на меня, решив довольствоваться чем осталось. Меня его поведение возмущает. Неужели он думает, что я готова отдаться за красные пижамные штаны! Как пели гардемарины «была бы честь, была бы честь», а без красных ползунков прожить можно. Потому я борюсь с Марком, но он проявляет настойчивость. Очевидно, девушка в простыне пробудила в нем дремавшие десятилдетиями инстинкты. Я отталкиваю его и вскакиваю с дивана.
– За кого ты меня принимаешь?
Согласна, ужасно замшелая фраза. Сколько Марий-Кончит произносили эти пафосные слова своими напомаженными губами в ухо непритязательному зрителю. Сколько Хосе-Фернандесов покаянно опускали буйны головы, услышав их. Однако на первых порах знакомства проверенные мыльные методы дают небывалые результаты.
Как я и предполагала, Марк, подобно своим мексиканским собратьям, мгновенно устыжается. На всякий случай я изображаю полное смятение и даже выпускаю две скудные слезинки. Марк суетится вокруг меня.
– Я больше не буду, обещаю, – бубнит он, – Только после свадьбы.
Я молчу. Я оскорблена в своих лучших чувствах. Теперь Марку предется вымаливать прощение. Очень полезно обратить ситуацию так, чтобы мужчина чувствовал себя виноватым. Им тогда гораздо легче манипулировать. Рядом с Марком мне предстоит прожить еще 3 дня. Так что пусть лучше тяготится бременем вины.