Когда часы пробьют вчера

Ускоряюсь – он напрягает бёдра, входя в меня ещё глубже. Мой стон заглушает его, и мужские пальцы смыкаются на цепочке, заставляя меня опуститься на него животом. Он входит под другим углом, и я теряю контроль, плавясь от остроты ощущения.

Руки скользят по спине – я легонько прикусываю солоноватую кожу ключицы. Он принял это, как новый раунд: томно огладил мои бёдра, не прекращая движений внутри, я с упоением зализываю укус – его пальцы поигрались с цепочками на ягодицах. Мягко он надавил мне на попу – я опять застонала, от глубины проникновения и своего ощущения.

– Тшш, расслабься. Я сам, – не соврал.

Мне только и осталось, что хвататься за остатки себя, плавиться в этом заглушающем здравый смысл удовольствии.

Когда он снова победил – я закричала, содрогаясь, чувствуя, наполняющее меня семя.

– Останешься? – спросил, когда попытался переложить меня на другую руку.

– Ты же знаешь, что нет, – голос не дрогнул, чего не скажешь о сердце. Самая глупая мышца. Никчёмная. Гавёная.

Чмокнула его, куда пришлось – в бицепс, и стала одеваться.

– Что, уже?

– Да, завтра рано вставать.

– Мне тоже, – он поморщился. Дела, запланированные на утро, ему, явно, не по душе.

Мне, в общем-то тоже, но…

– Над чем работаешь? – кивнула на бумажки, сваленные на столе.

Негу с него как рукой сняло – рывком подхватился с постели, и, как был, так и подошёл к столу. И садиться не спешит – красуется подлец.

Как тут удержаться? Я только и успела поправить украшения и надеть бельё, подошла вплотную, разглядывая там всякое-чего.

– Ты знаешь, что у тебя очень красивые глаза?

Я фыркнула:

– Это не мои глаза. Это глаза, которые видишь только ты, – отбрила без намёка на сожаление.

– А мне кажется, нет, – он прикусил кончик карандаша, просто-таки вынуждая меня пялиться на его рот, – мне кажется, что глаза у тебя, как раз таки настоящие…

– Чего только не померещится впотьмах! – я всё же поцеловала его. – Рассказывай, а не то…

– Угрожаешь?

– Предупреждаю, что не бывать тебе завтра бодрым и свежим.

– Ой, напугала-напугала, – ненадолго он задумался, чтобы спросить: – ты, случайно, не с Вороны?

Я даже не дрогнула.

– Нет. Почему ты спрашиваешь?

– Да так…

Как мило.

– Так что там? Будешь рассказывать?

– Да всё как всегда, – голый, он сел за стол. – Опять…

– Прикройся уже, – сунула ему на колени подушку – первое, что попалось под руку.

– Тебя отвлекает моя неземная красота?

Меня, ты, в принципе, отвлекаешь. Но я буду не я, если признаюсь в этом. Облезешь.

– Так, я пошла.

– Стой! – чужие пальцы – гавёный наручник на моём запястье. Я только выгнула бровь.

– Прости! Останься, мне, и правда, не помешает твоя помощь. Грёбаные воришки…

Ну вот, а сразу нельзя было?

Меня окатило злостью: никаких всяких-чего! Никакого флирта! Никаких нежностей! У нас договор – секс и ничего больше! Никаких привязанностей!

– Снова обчистили дом, на котором стояла моя система.

– Кто?

– Полиция считает, что та же грёбаная банда. Я думаю так же – слишком филигранно. Чересчур тонко. Твою мать, никаких зацепок! Они на раз-два… играючи! Обезвредили все мои камеры!

– Ты злишься? – я изучала знакомую схему охранки.

– Да. Нет. Нет! Не то что злюсь… с одной стороны – они, эта банда…

– Уверен, что преступник не один?

Встал, заходил по комнате:

– Сто процентов! Один бы не справился физически. Это была новая, последняя грёбаная охранка. Консорциум только презентовал её как беспрецедентно-безопасную. Член совета тетры покупает её тут же – вся Сова знает, что в его дом не пробраться… Да что Сова! Каждый магвизор мира транслировал репортаж! И, проходит семь недель с установки, твою мать, как они вскрывают и её, ладно предыдущие! Но эта! Одиннадцать камер нужно было отключить одновременно, только тогда отключились бы остальные по периметру…

Он вцепился пальцами в собственные волосы, сжал голову.

– Они мешают тебе?

– Они… с одной стороны – они стимулируют меня. Заставляют работать лучше, сильнее, следующую систему выпустить более совершенной…

– Какая другая?

Некоторое время он молчал. Встал и не подумал одеться, сделал несколько шагов.