Когда часы пробьют вчера

Каждая клеточка моего тела готова была вырваться, прорваться сквозь толщу кожи. Невыносимо заболели рёбра – я обхватила себя руками.

Прошло несколько секунд под столом, но их хватило, чтобы мой мир лопнул.

Инцест запрещён даже на Вороне. Либо она не сестра, либо…

Что из этого страшнее, я даже не могу представить: даже всей моей любви не хватит, чтобы замолить такой грех моего жениха и его сестры. Их души уже не спасти.

Перекрестилась по привычке. Я попробую, очень постараюсь. Все силы приложу, день и ночь стану поститься.

Женские пальцы с длинными ярко-алыми ногтями оторвались от своего занятия и сложились в такую комбинацию… вызывающе вытянутый средний палец из ряда сложенных в кулак.

“Если же рука твоя или нога твоя соблазняет тебя, отсеки их и брось от себя: лучше тебе войти в жизнь без руки или без ноги, нежели с двумя руками и с двумя ногами быть ввержену в огонь вечный”.

Я не думала всякого-чего. Я просто сжала вилку посильнее и со всего размаху всадила её зубцами в эту мерзкую руку.

Прости меня, Господи. Я знаю, что нельзя причинять боль своему ближнему, но, будем честны: нас слишком много и на всех тебя не хватает. Я побуду твоей карающей дланью. Теперь она не сможет грешить, ни с собственным братом, ни с чужим женихом, чем бы это ни было.

Глава 3. Этих встреч мне будет не хватать

Наши дни.

Я нетерпеливо свайпнула по экрану мазфона: 00:00 – пора!

Сердце ухнуло в живот, лишая меня возможности дышать спокойно.

Ещё раз глянула на себя в зеркальце, тряхнула шоколадными кудрями, потушила свет и сняла платок с красивого, круглого зеркала в тяжёлой раме.

– Ну наконец-то! – шагнул мужчина в темноту моего жилища. – Ты где? Твою мать…

– Тшш, – я ногой откинула стул, о который он споткнулся. – Я здесь, пойдём.

– Пойдём, – мужские пальцы на диво безошибочно нашли мою руку, переплелись с моими пальчиками. – Грёбаная темень! Вот зачем!…

Он продолжал нудить всякое-чего, ругаясь сквозь зубы, шагнул в зеркальный портал, я юркнула за ним. Не оглядываясь, он чуть притормозил, сжал мои пальцы.

– Пойдём, кто знает, на сколько хватит, не стоит рисковать.

А когда переход закончился, и мы шагнули в мужскую спальню из напольного зеркала, я оказалась у него на руках.

– Привет, – улыбнулась и потянулась к его губам.

– Привет, – выдохнул, как только я ему позволила.

Стекла с мужских рук, и в полной тишине, держа его взгляд в освещённой бра спальне, потянула пояс плаща. Откинула ставшую ненужной тряпку, осталась стоять в белье.

Рывок и он смёл меня, бросил на постель. Пальцы путались во множестве тонких цепочек: на талии, от шеи до груди, бедра… Путались, запинались, но каждое сбивчивое касание будило сокровенное, где-то внутри, в самых недрах меня.

Ведомая его рукой, я согнула ногу в колене… медленные поцелуи потянулись сладкой нитью от пальчиков, через браслет на щиколотке, вверх по гладкой коже, когда горячие губы коснулись внутренней стороны бедра, я дёрнулась, зазвенев тонким переливом.

Он усмехнулся, ткнулся носом в то место, где лямка трусов перечерчивает бедро, и продолжил поцелуи.

А я дышу через раз, ожидая, что каждый новый раз его губы коснутся меня не так, не здесь. Нетерпеливо хватаю жёсткие волосы, пытаюсь направить… слышу смешок.

Одна нога, другая… нет сил терпеть!

Я, в конце концов, не железная!

Собрала остатки воли и опрокинула его на спину. Поёрзала по мужскому паху – теперь моя очередь!

– Ах, так, – скольжение руки по моей спине – я выгибаюсь дугой, больше не чувствую давления лифчика, а вместо него, мужской рот вбирает в себя сосок, и тут же другой, под мой всхлип.

Ёрзаю, пытаюсь расстегнуть его брюки.

– Так нечестно, – всхлипываю, пальцы дрожат, не слушаются.

Он делает вид, что не понимает. Что, кроме моей груди, ничего на свете его не заботит. А как только я верю, расслабляюсь, тут же снова оказываюсь на спине.

Единственная одежда – трусы из золотистого кружева – уже смялись в его кулаке и выброшены долой, теперь шершавые ладони крепко фиксируют ноги.

– Вот теперь всё честно, – последнее, что я слышу, пока мужской язык не скользнул в меня.

Больше нет звуков, нет ничего, ни всякого-чего, есть только горящие глаза – я вижу их, изредка выныривая из блаженства. Владелец глаз жесток – он не церемонится, не готовит меня. Резко и всеоглушающе он погружает меня в эту пучину наслаждения, на границе с безумием.

Мне он недоступен – стоит только протянуть руки к голове между моих ног, он тут же ловит их, фиксирует, не даёт коснуться. Мне только и остаётся, впиваться в шёлк простыней, подушек, извиваться, не имея ни шанса вырваться.

Пальцы впиваются в кожу на бёдрах так, что не будь мне так хорошо, было бы больно. Как пить дать – останутся синяки. Плевать!

Если бы не эти пальцы, которые всё меньше и меньше контролируют силу, можно было бы подумать, что ему всё равно… на мои крики, на вопли, на смятые под ногтями простыни и искусанную подушку, но я открываю глаза и вижу – он горит. Слушает, впитывает…

Подчиняюсь его воле, позволяю векам закрыться, и, наконец взлетаю. По пути разрываюсь на тысячи ошмётков.

Он не даёт мне опомниться, уже чувствую его внутри. Он входит, наполняя собой лоно, накрывая губы поцелуем. Долгим, глубоким, деля со мной мой собственный вкус… Под сильные толчки я забираю всё, до капли.

Хрипы, что вырываются с его дыханием, оседают сладкой музыкой в ушах.

Мужчина во мне нетерпелив – он слишком долго терпел, теперь намерен получить своё. Тяжесть большого тела, кожа, влажная от пота, толчки горячего члена внутри меня, его тяжёлое дыхание, мои стоны, в которых всё сладострастие мира – музыка, перекликающаяся со звуками ночи.

Два спаянных диких зверя.

Потому что животного во мне едва ли меньше, чем в нём.

Стоит ему только излиться, я не даю ему времени отдохнуть, зная, ему и не надо. Как только член наполняется, оживает под моей рукой – я сама седлаю его.

Теперь будет, как я хочу!

Теперь можно не спешить.

Я начинаю двигаться медленно: привставая, опускаюсь, вращаю бёдрами, наслаждаюсь своими ощущениями и тем, как он не сводит прикрытых глаз с золотой цепи, идущей от шеи, вдоль груди, замыкающейся на талии.