Когда часы пробьют вчера

– Ё-моё, точно! У меня ж продуктов нет! – села назад. – Сашка, а может… займёшь…

– Займу. Если есть что, пойду посмотрю, осталось ли чего.

Я искала в сумке кошелёк, когда, сперва в отдалении, но потом всё ближе и ближе стал слышаться вой жандармских сирен.

Потянулась за чипом-паспортом. Медленно, внимательно прислушиваясь, сунула его в карман домашней юбки, во второй сунула два тотема с клятвами. Всякое-чего, надеть тёплую юбку могу и не успеть.

Возможно, пронесёт.

Мне уже целый год, как везёт, и облавы нелегалов проходят мимо.

Должно повезти – думала я, а руки действовали: сумку отбросила, потянулась за первостепенно важным – курткой. Без неё, ночью можно и окачуриться.

Вой приближается.

Похлопала – моё зеркальце в кармане.

– Сашка! – абсолютно трезвая Тесса влетела в комнату.

– Сюда?

– Похоже.

На всякий случай я начала открывать окно в маленькую дыру между нашим и соседним бараком.

– Фавела номер 2153, проверка документов.

Громкоговоритель не врёт.

– Я пошла, – уже одной ногой я вылезла в окно. Тесса щёлкнула выключателем.

Помоги мне, Господи.

“Человекам это невозможно, Богу же всё возможно”.

глава 7. Отличный парень за хорошие деньги

Дальше, отработанная схема: стук в окно на первом этаже:

– Это я.

Ставни распахнул дед Михай. Я сняла два браслета, протянула ему:

– Это вам. А за этот…

Несмотря на старость, двигается ростовщик удивительно бодро, наличка была у меня через секунду. Дед Михай открыл дверь своей комнаты, и я взбежала на лестницу, чтобы по крыше, ползком, перебраться на соседний дом.

Шум отсюда слышен преотлично! Гомон, ругань – всякое-чего, работяги протестуют: им вставать через несколько часов, чтобы оказаться в своих доках, барах, на заводах.

– Стоять! – я, напротив, услышав крик, поползла быстрее, собирая всю грязь с крыши. Подняла голову: слава Господу, ни одного мазмобиля в воздухе. Это внизу.

Жандармы снова прибегли к рупору:

– Фавела 2153! Работает миграционный корпус жандармерии Сова. Плановая проверка документов. Всем оставаться на своих местах и приготовить документы. При попытке бежать, приказываю открыть огонь!

Конечно-конечно. Как скажете, господин офицер.

Дальше хода по крыше нет – у жителей этого дома слишком большой дворик. Гавёные деревья! Гавёная Сова, гавёное вечное лето! Спускаюсь по деревянной лестнице, держащейся у стены на честном слове, рука так и тянется почесать нос – нет времени. Нельзя тормозить. Не тупи, Сариша, надо драпать как можно дальше. Убираться отсюда. Звуки выстрелов – кто-то побежал, бедолага. Сразу стало тише. Чёрт возьми, – не утерпела, чихнула от гавёной акации. Осмотрелась – никого. Только я и гавёный куст, воняющий на всю округу. Тупик. На бегу яростно потёрла нос, чтобы не вздумал больше шуметь. Два рёбрышка в стене тяжело потянулись вверх, боком пролезла, грудь пришлось пропихивать. Соседний квартал. Можно выдохнуть, но лучше идти. Как можно дальше. Слушаю, как истерично бьётся сердце. Пронесло. Всегда проносит. Сейчас нужно выйти как можно ближе к центру. Миграционщики не дураки – мазурики уже облетают остановки и тёмные дыры, в поисках самых прожжённых ходоков. Хоть бы сегодня они ушли ни с чем. Пригнувшись, вошла в старую калитку, в кустах её не сразу и увидишь, здесь можно двором. Лупу зря волновался. Не о том. Прижми меня за кражу – суд обяжет возместить убытки – денег у меня нет – буду возмещать трудом. Тогда я до конца смерти буду драить унитазы и полы в богатенькой семье. Переживу. Переживу, сказала! Сцеплю зубы и как смогу стану маскировать своё презрение. Но, если меня осудят как нелегалку, проведут расследование и выявят, сколько и как я наживилась на Сове, не отчисляя налога тетрархам – буду корячиться на общественных работах, пока не покрою долг. Скоро подземка, черта между фавелами и приличными спальными районами. Вот там уже точно можно будет сесть на ночной автобус. Если не поймают. Потому что, если поймают… можно ещё что-то сделать, уймись сердце – не поймают, чтобы наказание ужесточили. Чтобы мне не как воровке и нелегалке выплачивать долги, а чтобы меня, как опасную, переправили на Беркут. Тогда нужно вызвать как-то Совина, в камеру, и попытаться его убить. За убийство Влада его отец будет вправе убить моего старшего ребёнка, которого у меня нет. Всё по закону. Всё по гавёному талиону. Только не работать на их благо. Лучше гнить в каменном мешке. Талион – прекрасный и жуткий в своей справедливости. Око за око. Не страшно. Ничего не страшно. “Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережёт ее”. Я сберегла. Сберегла. Вот он вроде самый старый дом в трущобах. Как стоит – непонятно. Дунешь ведь – посыпется. Два выхода. А сразу за ним – магистраль.

Свет фар, рукой закрыла глаза – потеряла драгоценные секунды, чтобы развернуться назад, в калитку чужого дома. Обман. Ничего бы не вышло. Сто пудов, у второго входа ещё один служебный мазурик.

– Проверка документов. Предъявите ваш чип-паспорт.

Лейтенанту жарко – в одной рубашке, без кителя, ночью.

Я натянула поглубже капюшон.

Нужно попробовать бежать. Просто, хотя бы потянуть время. Вдруг случится чудо. Уже очевидно – они увидят мой паспорт, в нём и фамилию, и ауру терхи, и то, что терха эта не платит налоги уже много лет.

Всякое-чего, но вдруг драить унитазы я буду в белоснежном дворце тетрарха?

– Стоять! – напарник лейтенанта выстрелил вверх, стоило мне рвануть вниз по улице. Быстро он, держал меня на прицеле.

Плевать, пусть убьют.

Возвращение домой, в собственную спальню, где до сих пор одна стена обклеена снимками Влада – я содрала бы их первым делом, не разбирая вещей. Руки с дороги помыла бы только после.

Возвращение было лишь призраком.

Столько чудес нет в запасе даже у Господа. Наверное, сегодня он уже сделал для меня всё, что мог.

– Стой, стрелять буду!

– Не жди, стреляй! – я запетляла зайцем. Если уж попадёт, главное так, чтобы не ранил, а наверняка застрелил.

– Стой! – одновременно с выстрелом и ветром в ушах, пронёсшим пулю мимо меня.

Куда деваться, когда добегу до забора, что закрывает тупик, я придумать не успела. Литая капсула чёрного спортивного мазмобиля приземлилась едва ли не мне на ногу.

Ну вот и всё, добегалась.

И ни разу не попали, даже не ранили, не сложилось поваляться в тюремном госпитале.

Водительская дверь поехала вверх, и прямо на свет ржавого фонаря выскользнул человек. Точнее, Хорёк.

– Тыковка, я тебя обыскался. Чего не берёшь трубку? – мотор не заглушил, лениво облокотился о бок мазурика.

– Я же просила! Какая, к чёрту, тыковка? – выплюнула и согнулась, тяжело дыша.