Вспомнить всё

Сонечка, в отличие от меня, отличалась живым задорным характером. Изящная блондиночка среднего роста с курносым носиком была полной моей противоположностью. Может быть, именно поэтому мы с детства легко находили общий язык и стали не разлей вода.

– Софи, дорогая! – вскричала я, обрадовавшись приходу подруги, которую не видела уже больше двух месяцев. – Как же я рада видеть тебя!

– Ах, если бы ты знала, сколько всего мне надо рассказать тебе! – восторженно затараторила она, присаживаясь на кровать. – Ты не представляешь… Мари Яковлева нагрубила Карловне, и ее вызывали к начальнице. Посадили даже на хлеб на неделю… А Нати сломала ногу, готовясь к балу… Но его вообще может не быть из-за войны… Елку ставить запретили, так жалко! А я так люблю искать подарки под елкой.

Я наблюдала за любимой подругой с улыбкой. Каким же она была, в сущности, еще ребенком. Из-за смерти отца, лишений и недостатка средств, вынудивших меня пойти работать в госпиталь, я быстро повзрослела. Мама была настолько больна, что нуждалась в хорошем уходе и питании. Фамильные драгоценности я берегла на самый крайний случай, который мог наступить не сегодня-завтра. Все заботы о матери, о доме, о тех немногочисленных жильцах, которые еще остались проживать у нас скорее из сострадания, легли на мои хрупкие плечи. Для шестнадцатилетней девушки ноша оказалась весьма трудной. Но я смогла выстоять тогда. Невзгоды только закалили мой и без того бескомпромиссный, твердый характер.

– Почему ты улыбаешься? – вдруг спросила меня подруга. – Я слишком много болтаю? Ох, ну прости меня, дорогая! Просто я так рада видеть тебя! Как же мне не хватало нашего общения. После твоего отъезда все стало серым, скучным, неинтересным… Ты не поверишь, но институт уже не тот без тебя… Ах, ну вот! Я все говорю да говорю, а о самом главном так и не сказала! Какая же я бестолковая!

Она вскочила с кровати и закружилась в вальсе, напевая при этом популярную в то непростое время мелодию, которую сочинил капельмейстер Джигиль

.

– Софи, – засмеялась я, глядя на детскую непосредственность подруги, – сядь уже, наконец, и расскажи обо все. Я сгораю от нетерпения!

Сделав еще несколько па, девушка плюхнулась на кровать и залилась звонким заразительным смехом.

– Прости, прости, прости! – немного отдышавшись, промолвила она. – Радость переполняет меня!.. Итак, ты ни за что не догадаешься, куда мы завтра пойдем с тобой…

– Дорогая, перестань говорить загадками, – перебила я ее. – Говори уже скорей!

– Мы приглашены на новогодний бал, – выпалила она. – На самом деле, я предполагаю, что он будет мало похож на те великосветские балы, какими славился Петербург в начале века, да и война сейчас идет, из-за этого Святейший Синод запретил рождественскую елку как вражескую затею, но тем не менее в городском собрании организуют настоящий праздник. И мы приглашены туда!

Заметив на моем уставшем лице грустную улыбку, она замолчала и вопросительно посмотрела на меня.

– Ты разве не рада? – удивилась она. – Странно, но мне казалось, что ты будешь счастлива, узнав о новости… я сказала что-то не то?

– Нет-нет, дорогая, – поспешила заверить я подругу, – однако…

– Что «однако»? – не понимая причины моего странного поведения, переспросила Соня.

– Понимаешь… я… – По правде говоря, мне было очень горько от того, о чем я собиралась поведать подруге. – Боюсь, тебе придется пойти без меня, Софи… Только не обижайся, дорогая. Я очень ценю твою заботу и доброе расположение вашей семьи. Тем не менее…

– Я не понимаю тебя! – Соня надула губки. – Papa с таким трудом достал билеты… мы так давно не виделись и не танцевали. Нет, в моей голове это не укладывается.

– Хорошо, – спустя какое-то время продолжила я. – И хотя говорить об этом мне очень больно, но постараюсь объяснить тебе. Я отказываюсь пойти по одной простой причине: мне просто не в чем пойти на бал. Мы едва сводим концы с концами. Посмотри на мои руки! Они похожи на руки той Катрин, которую ты знала в институте? Нет?.. Я работаю в госпитале, чтобы иметь возможность ухаживать за матерью и обеспечивать ей нормальную жизнь, к которой она привыкла: я веду ведомости, готовлю еду, убираю комнаты. Бесспорно, нам помогают друзья, в частности, твои родители. Но лечение мамы, врачи, лекарства и многое другое стоит больших денег… Не сердись, Софи. Поверь, я не хотела тебя огорчить.

– Ох, я уже думала, что случилось что-то серьезное, – беспечно заявила подруга, в силу возраста и отсутствия денежных проблем так и не сумевшая вникнуть до конца в смысл моих слов.

Ее семья никогда не бедствовала, поэтому Соня не знала лишений (даже в Смольный постоянно приезжал слуга Тимофей и привозил из дома разные сладости, фрукты и пряности), а ее руки не знали тяжелой работы.

– Не стоит волноваться, душечка! – защебетала она. – Я уже обо всем позаботилась. В гостиной ты найдешь все, что понадобится для бала…

– О, только не сердись! – увидев, как мои брови сомкнулись на переносице от гнева, она умоляюще сложила руки.

Я никогда ни у кого ничего не просила, так как мне претила роль «бедной родственницы», поэтому слова Сони я восприняла враждебно.

– Душечка, это все papa. Это он сделал подарок. Также в гостиной есть сюрприз и для твоей maman. Пойдем, – вскочив с кровати, быстро заговорила подруга и, схватив меня за руку, потянула к двери.

В ярко освещенной гостиной, посреди которой стоял стол, уставленный коробками, уже находились моя мама и нянька Прасковья. Они рассматривали привезенные Соней подарки, то и дело ахая от восхищения.

– Regarde ma chеrie! – вытаскивая из коробки бальное платье, проговорила мама. – C'est tr?s beau, n'est-ce pas

?

– Да, матушка, – отозвалась я безжизненным голосом.

– Тебе не нравится? – спросила она, удивленная моей реакцией.

– Нет, ну что вы, – натянуто улыбнулась я. – Оно великолепно.

– Ах, я всегда говорила, что у Надежды Кирилловны отличный вкус… Милочка, – обратилась она к Сонечке, – поблагодари от меня и моей дочери свою maman et papa. Мы будем молиться за них!

– Непременно, Наталья Николаевна, – сделав книксен, отозвалась подруга.

Затем Соня обернулась ко мне и сказала:

– Прости, душечка, но мне уже необходимо бежать. Родители заждались. Я ведь с поезда прямо к тебе поехала…

Мы обнялись и распрощались, договорившись, что завтра она заедет за мной перед началом бала. Я скрепя сердце согласилась. С одной стороны, мне страстно хотелось развлечься и окунуться хотя бы на несколько часов в беззаботную атмосферу, но с другой стороны, гордость не позволяла мне принимать милости от подруги и ее семьи. Но юношеская потребность в празднике пересилила, и я все же отправилась на бал.

Несмотря на то что шла война и Россия остро нуждалась в деньгах, бал, устроенный в канун Нового года, был великолепен. Устроители не пожалели ни сил, ни денег. Несомненно, он отличался от знаменитых балов, которые устраивались в Зимнем и Николаевском дворцах. Не было такой роскоши, да и столы не ломились от изысканных яств, шампанское не лилось рекой. Тем не менее дамы, одетые по последней парижской моде, блистали драгоценностями в свете искусственных огней, а благородные кавалеры в строгих смокингах и вестонах были галантны и учтивы. Звучала музыка, повсюду слышались смех и веселый гомон. Пары не только кружились в вальсе, но и танцевали венгерку, краковяк, падепатинер, падекатр. Царила сказочная непринужденная обстановка. Ничто не напоминало об ужасах войны. Но, несмотря на видимое спокойствие и безмятежность, легкость общения, все же чувствовалась напряженность, которую присутствующие старались не демонстрировать.

– Душечка, не правда ли, тут великолепно? – с восторгом во взоре спрашивала меня подруга. – Ах, как здорово! Сколько людей!.. Какие все красивые, нарядные! А какие мужчины… ты не находишь?.. Ах, как жаль, что твоя maman не смогла пойти с нами.

– Да, в самом деле жаль, – согласилась я с ней. – Праздник пошел бы ей на пользу. Но она очень упряма. Не хотела быть обузой для нас.

– Что за глупость! – передернула плечами Сонечка. – Мы все любим ее… Твоя maman такая чудесная!.. Ой, смотри, papa зовет нас. Побежали?.. Ах, нет. Барышням не следует вести себя как глупеньким девочкам.

С этими словами подруга быстро, но грациозно прошла вдоль ряда сидевших пожилых женщин, склоняясь в изящном поклоне перед ними. Я уже хотела последовать ее примеру, но тут мною овладело такое чувство безысходности, навалилась такая тоска, что стало не по себе. Неожиданно я почувствовала, что присутствую на бале в последний раз. В голове стучало: «В последний раз… в последний раз… больше никогда не повторится! Я никогда больше этого не увижу».

– Вам плохо, сударыня? – услышала я за спиной мужской голос.

– Что, простите? – я резко обернулась и увидела возле себя молодого человека, одетого в черный смокинг фрачного покроя с белым пикейным жилетом.

– Прошу извинить меня, если напугал вас, но вы покачнулись, и мне показалось, что вы внезапно почувствовали себя дурно. Рад буду услышать, что я ошибаюсь.

– В-все в порядке… Слегка закружилась голова… душно, очень много народа, видимо, поэтому… Простите, мне надобно идти!

Сделав реверанс, я отошла от него, сгорая от стыда из-за того, что не смогла сдержать чувств при посторонних.

– Душечка, ну где ты? – возмущенно произнесла подруга. – Papa хочет нас познакомить кое с кем… Пойдем! Нас уже ждут.

Мы прошли в соседнюю гостиную, и увидели родителей Сони, рядом с которыми стоял весьма импозантный мужчина лет тридцати пяти, крепкого телосложения и с уверенным взглядом.

– Александр Федорович, разрешите представить вам мою дочь, Софию, и ее подругу Екатерину Сергееву.

– Весьма рад знакомству, – несколько наигранным тоном проговорил мужчина, галантно склоняясь перед нами. – Очарован!