Вспомнить всё

– Имею, – проворчал Вилар. – Вот постановление на обыск и на ваш арест, подписанное префектом полиции. И кстати, на вашем месте я сейчас думал бы не о моих правах, а о том, как спасти свою шею, дорогой граф… Увести!

Глава 5

Si on vit sans but, on mourra pour rien

На улице была уже глубокая ночь, а в доме графа Тюренна все еще продолжался обыск. За четыре часа полицейским, в том числе и комиссару Вилару, не удалось найти ничего, что могло бы послужить подтверждением причастности Ренарда к совершению преступления. Кроме злосчастного револьвера, обвинителю больше нечего будет предъявить в суде в качестве вещественного доказательства. Осмотр личных вещей графа и графини также не принес никакого результата.

– Ничего, совершенно ничего, – бормотал себе под нос комиссар, просматривая документы графа. – Вместе с тем могу с уверенность сказать, что не зря Тюренна называют серым кардиналом Франции. В его руках сосредоточена огромная власть. Все, буквально все наши властители, как они себя называют, хотя лично я назвал бы их «властелинами мира», находятся в руках этого человека. Поразительно! Теперь я понимаю, почему префект полиции не хотел огласки. Да только вряд ли удастся замять дело. Главное, чтобы русские не связали смерть сотрудника посольства с убийством эмигрантки. Тогда поднимется такой шум, разразится такой скандал, что в отставку уйдут многие-многие люди.

В дверь кабинета, где сидел комиссар, постучали.

– Да! Кто там еще? – недовольным голосом отозвался Вилар.

Он был рассержен тем, что его оторвали от построения умозаключений.

– Что тебе надо? – спросил он вошедшего инспектора Легара. – Нашли что-нибудь?

– Никак нет, господин комиссар, но…

– Тогда ради чего ты отвлекаешь меня? – проворчал его начальник, с осуждением поглядев на Дидье. – Посмотри, сколько еще мне предстоит разобрать!

И комиссар кивком указал на кресло, стоявшее рядом со столом, на котором были свалены в большую кучу различные папки, конверты и документы.

– Возможно, вам не придется их просматривать, – произнес инспектор с видом победителя.

– Чертов осел, объясни толком, – нахмурился Вилар. – Что за книгу ты держишь в руках?

– Это не книга, а дневник мадам Тюренн. Мы обнаружили его совершенно случайно в потайном месте, в стене за спинкой кровати.

– Как тебе пришло в голову отодвинуть кровать? – удивился Вилар, который считал Легара ограниченным и несообразительным.

Несмотря на такое нелестное мнение о подчиненном, комиссар в то же время очень уважал Дидье, считая его самым бесстрашным и решительным жандармом во всем Париже. Инспектор обладал бульдожьей хваткой и чутьем и был незаменим в погоне за преступником и при его задержании.

– Если честно, – смутился инспектор, при этом густо покраснев, – у меня под кровать закатилось яблоко… время-то позднее, целый день на ногах… без ланча и обеда… ну, а когда я и два полицейских отодвинули…

– Отлично! – вспыхнул комиссар. – Вместо того чтобы искать улики, наши доблестные полицейские разыскивают яблоки под кроватями. Тогда я не удивляюсь, почему вы ничего не нашли до сих пор.

– Господин комиссар! – развел руками Легар.

– Ладно, ладно, – смягчился Вилар. – В конце концов, не будь этого яблока, вы вряд ли нашли бы тот тайник… Ну что там у тебя? Давай сюда и иди продолжать поиски. Граф очень умен и необычайно хитер. Но я уверен, что он не все предусмотрел.

– Есть, господин комиссар, – отрапортовал повеселевший инспектор и вышел из комнаты.

– Так-так-так, – протянул Арно Вилар, листая дневник убитой днем женщины. – Графиня явно что-то скрывала от мужа, поэтому и соорудила тайник. Она очень не хотела, чтобы ее записи попали в руки супруга. Так что же убитая хотела утаить? Свои грехи? Какими тайнами мадам поделилась? Измена? Безусловно! Видимо, мадам знала, что муж не простит ее и выгонит на улицу. А графиня-белоручка не привыкла к труду… А Тюренн все-таки что-то разнюхал и, наверно, нанял детектива. А когда его предположения подтвердились, то разделался и с женой, и с любовником. Все складывается. Но при всем при том… уж больно как-то очевидно. Чутье подсказывает, что что-то тут не так… Дело не такое простое, как кажется на первый взгляд.

Удобно устроившись в кресле, комиссар открыл первую страницу и начал читать. По мере того как он погружался в повествование, его лицо становилось все серьезнее и серьезнее. Через несколько минут комиссар осознал, что у него в руках не просто душевные излияния избалованной женщины, не пустое бесполезное бумагомарание la paresseuse

, а трагическая исповедь человека, пережившего боль, страх и ужас.

«Я долго думала, стоит ли рассказывать кому-то о моей жизни, посвящая в тайны? – так начинала свой рассказ графиня Тюренн. – Хотя, с другой стороны, кто будет читать эти покаянные строки? Я скрою мой дневник от посторонних глаз, так как изложенное в нем вызовет бурю негодования и подвергнет жестокой критике мои действия и поступки. Но я не могла поступить иначе тогда и не могу сейчас. Мне нужно высказаться, с кем-то поделиться воспоминаниями о тех событиях, участницей которых я стала не по собственной прихоти и вопреки моим желаниям, объяснить самой себе жестокость, с которой я совершала преступные деяния. Господи! Как страшно об этом писать, и как горько осознавать, что моя жизнь полностью изменилась в ту страшную осеннюю ночь. С той поры прошло уже почти девять лет, а мне порой кажется, что это было только вчера, так явственно встают передо мной картины прошлого. Из-за постоянных кошмаров я не могу спать. Мой муж удивляется, почему я не выключаю свет по ночам и довожу себя до измождения чтением книг, засыпая с ними в руках. Наверно, следовало все рассказать Ренарду. Вероятно… Но как объяснить человеку, который не перенес и сотой доли страданий, выпавших на мою долю, причину совершенных мною чудовищных поступков? Это так же невыполнимо, как рассказать слепому о том, как прекрасен и разнообразен мир. Он не поймет… Да и с какой стати ему знать правду? Ах, как же я хотела бы обо всем забыть! Как я стремилась к этому! Но судьба-злодейка посмеялась надо мной, вновь напомнив мне о моем кошмаре. Да, только теперь я понимаю, что не могла поступить иначе. В противном случае совесть мучила бы меня до конца дней. В моем сердце не осталось ничего: ни жалости, ни сожаления. Да, как бы ужасно это ни прозвучало, но я не испытываю угрызений совести. Они все получили по заслугам. И если бы мне представился случай пережить заново последние месяцы, я поступила бы точно так же. Надеюсь, история нас рассудит»…

Комиссар поднял голову от дневника, достал трубку и закурил. Ему нужно было время, чтобы прийти в себя: он был ошеломлен. Что скрывается за страшными словами графини? О каких греховных поступках она не жалеет? И о каком ужасном событии упоминает? И кто же на самом деле эта Екатерина Сергеева-Тюренн?..

«Для того чтобы объяснить, кто я есть на самом деле и оправдаться в глазах тех, кто, прочитав случайно мой дневник, вероятно, посчитает меня преступницей, – как бы отвечая на немой вопрос комиссара Вилара, продолжала графиня, – мне следует начать повествование с рассказа о себе и о тех страшных для меня и для многих людей временах. Сейчас некоторые говорят: «Ах, если бы можно было вернуться в прошлое, вновь почувствовать его сладость». Я не люблю общаться с эмигрантами. И не потому, что я не хочу поддерживать связь с Россией. Нет! Моя многострадальная родина всегда будет жить в моем сердце. Тоска по прежним временам снедает меня с каждым днем все сильнее и сильнее. Но, увы, они прошли безвозвратно. Мы не смогли защитить свою Россию, не смогли спасти от гражданской войны, когда брат шел на брата, а отец поднимал руку на сыновей и дочерей. Повсюду кровь, голод, ужасы и страдания. Мечтая о свободе, о братстве, о равноправии, люди не чаяли взамен царского гнета получить того монстра, который появился в образе Красного Дьявола во время русской революции. Это страшно! Господи! Сколько пострадало людей, скольких убили или сослали в Сибирь, а скольким еще предстоит сложить головы ради чьих-то амбиций!

Но я отвлеклась… Я не могла общаться с эмигрантами, которые чаще всего погибали на чужбине либо от голода и безденежья, либо от распутства и пьянства. Бывшие военные – штабс-капитаны, хорунжие, майоры, урядники, полковники, генералы… Сколько в них было спеси, сколько надменности, когда они утверждали, что в состоянии защитить Россию от горстки разношерстной толпы под предводительством большевиков! А извечная борьба за власть Керенского и Корнилова… И где они сейчас? Одни побираются на турецких рынках, другие пьяно разглагольствуют о своем величии и о желании восстановить в разоренной России монархию. Но это только слова, одни пустые слова. Именно поэтому, когда я волею судьбы оказалась в Париже, я не искала встреч с теми, кто пропил и продал Россию. Вы скажете, а где была я? В 1917 году мне исполнилось только семнадцать лет. Что бы я могла сделать в столь юном возрасте? Я работала в госпиталях, помогая облегчить боль и страдания раненым, поступавшим на лечение сотнями с никому не нужного фронта… Это все, что я могла тогда сделать для несчастной любимой России.

Я родилась в прекрасное время: в Германии тогда осуществили первый испытательный полёт дирижабля, Джакомо Пуччини представил широкой публике новую оперу «Тоска» в Teatro Costanzi в Риме, в журнале «Русская мысль» была опубликована пьеса Чехова «Три сестры», стремительно развивались наука и техника. Мой отец через два года после моего рождения оставил судейскую практику в Санкт-Петербурге и, купив на доставшееся ему наследство несколько домов в Москве, стал домовладельцем. Когда я подросла, меня оправили учиться в Смольный. Не могу сказать, что учеба доставляла мне большое удовольствие, хотя меня считали талантливой и прилежной ученицей, у которой впереди большое будущее. Мое существование в институте скрашивали любимые книги по криминалистике. Это были не только детективные произведения Эдгара По, Уилки Коллинза и Агаты Кристи. Я любила читать и работы австрийского судебного следователя Ганса Гросса

, Гершеля

, Гальтона

и многих других. Моя подруга Сонечка Заварская всегда удивлялась, как я могу читать такую белиберду, и старалась приучить меня к французским любовным романам. Ах, милая Соня! Где ты сейчас? Что проклятая революция сделала с тобой? Во время моего последнего визита в Москву я так и не смогла найти тебя, чтобы отблагодарить за помощь и поддержку в трудное для меня время.

Моя жизнь покатилась под откос в тот день, когда я получила письмо из дома. Прошло уже столько лет, а я помню его наизусть.

«Моя дорогая дочка, мое сокровище, моя гордость, – так оно начиналось. – Мне очень жаль огорчать тебя, но, к сожалению, я вынуждена это сделать. Мы долгое время скрывали от тебя правду: твой отец смертельно болен. Врачи, увы, ничем не могут ему помочь. Большая часть состояния ушла на процедуры и лекарства, однако улучшение так и не наступило. Нам пришлось даже продать дома, оставив только тот, в котором мы живем. Твоему отцу с каждым днем становится все хуже и хуже. Серж просил не беспокоить тебя, убеждая меня, что все пройдет, и он обязательно поправится, но я-то вижу, что дни его сочтены. Поэтому я прошу тебя вернуться домой как можно скорее. Любящая тебя мама».

Трудно описать словами, что я почувствовала, прочитав письмо матери. Это было как гром среди ясного неба. Я не могла поверить: как такое возможно? Отец? Болен? Это не могло быть правдой! Нет-нет-нет! В моей памяти papa всегда был сильным, смелым, основательным человекам, немного суровым (профессия накладывала свой отпечаток), но никак не больным. Представить его немощным, прикованным к кровати, я не могла.

– Моя дорогая, – услышала я голос одной из учительниц, – идем, тебя ждут. Надо поскорее собрать твои вещи.

– Кто? – недоуменно посмотрев на нее, спросила я. – Кто ждет меня?

– Вера Васильевна

поручила Леопольде Карловне проводить тебя на вокзал и посадить в самый первый поезд, идущий на Москву.

– Я… я не понимаю, – потупив взор, пробормотала я.

– Милая девочка, – обнимая меня за плечи, со слезами на глазах проговорила учительница математики, – увы, нам все уже известно. Мне так жаль… Но ты должна быть мужественной! Крепись, и Господь да поможет тебе!

Прощание со Смольным, в котором я уже не могла продолжать обучение из-за финансовых проблем семьи, прошло тихо, без эмоций. Я видела сочувствующие взгляды, слышала перешёптывание девочек за моей спиной, охи и ахи учительниц, всхлипывание подруги Сонечки. Но я не нуждалась в их сострадании. Сказать по правде, мне вообще ничего не нужно было в ту минуту. Я хотела лишь одного: чтобы мой обожаемый отец поправился. Я молилась всю дорогу от Санкт-Петербурга до Москвы, трясясь в вагоне второго класса. Однако… чуда не произошло. Он скончался за час до моего приезда. Мне так и не удалось ни поговорить с ним, ни проститься…

После похорон начались трудные времена. Оставшихся денег хватало лишь на то, чтобы еле-еле сводить концы с концами. Жильцы съехали, и квартиры пустовали. Наши друзья помогали, чем могли. В ту пору мы стали особенно близки с семьей Сонечки Заварской. Наши родители знали друг друга долгие годы, беда же сблизила их еще теснее. Благодаря связям Сергея Константиновича я и попала на новогодний бал, где произошла та судьбоносная встреча, которая, как позже выяснилось, и положила начало концу.

Глава 6

Tout commence par un choix

.

– Кэти! Кэти! – услышала я звонкий голос подруги однажды вечером. – Посмотри, что papa достал для нас!

В комнату с шумом ворвалась моя подруга Соня, приехавшая из Санкт-Петербурга на Рождество и Новый год к родителям. На ее покрасневшем от мороза жизнерадостном лице изумрудные глаза сияли от восторга.

– Ты не представляешь, куда мы пойдем завтра! – затараторила она, бросаясь мне на шею.