Чуждость

– Не встану, пока не извинишь.

– Шон, какое извинение? Ты не извиняешься, ты ищешь способ управления мною… Думаешь, не вижу? Перебираешь как плохой картежник: ах пиковый туз не прошел, попробуем зайти с дамы червей…

– Мила, любовь моя, какой способ управления? Это ты всю жизнь мною управляла, а я подстраивался и принимал все твои правила игры и перенимал ценности. Ты считала, что жизнь только тогда имеет смысл, если посвящена служению науке и я согласился, согласился с этой твоей аксиомой… И старался, всегда старался соответствовать… через обиду упреков в ограниченности, тупости я все равно старался дотянуться, чтобы ты хоть раз похвалила и искренне восхитилась, не окуная очередной раз с головой в дерьмо снисходительной жалости фразами: ну да, где тебе это понять, хорошо что хоть в элементарных вещах разбираешься… Ты не представляешь сколько раз я представлял себе такую картину, что когда-нибудь ты все же оценишь мои достижения и поймешь, что недооценивала всю жизнь… Но видимо это утопия… мне всю жизнь предстоит стоять перед тобой на коленях, восхищаясь тобой и внутренне кляня собственную неспособность мыслить столь же глобально, сколь ты…

– Шон, прекрати… Какое дерьмо снисходительности? Ты о чем? Когда это я кичилась тем, чего достигла?

– Ты кичилась не тем чего достигла, а тем какая ты есть, дорогая. Сейчас вот у тебя нет практически ничего, кроме статуса моей жены, но это не мешает тебе с пренебрежением относиться ко всем, кто не обладает подобными тебе умственными способностями… Ты почему-то ценишь лишь их… ты ведь даже к этому бывшему заике относишься лучше, чем ко мне и похоже именно из-за того, что вбила себе в голову, что он что-то смыслит в науке… Хотя, по правде говоря, он туп и в научных вопросах, не говоря уже о житейских…

– Сколько обиды и претензий… Шон, а ты не допускаешь мысли, что ошибаешься?

– В чем?

– В том, что неправильно трактуешь мое отношение. Это элементарные комплексы. Ты мне приписываешь то, в чем убежден внутренне сам.

– А кто эти комплексы взрастил? Я встретил тебя мальчишкой без комплексов и обид. А ты, пользуясь тем, что полюбил тебя безумно, насадила во мне эти комплексы.

– Вот только не надо белой и пушистой овечкой прикидываться, ты ей не был никогда, даже при первой нашей встрече. Ты был безосновательно амбициозен и нацелен на достижение статусного положения любой ценой. Любовь ко мне была не более чем способом продвинуться вверх по карьерной лестнице и не более того. Так что не передергивай.

– Зачем ты все опошляешь? Вот взяла и все, что было меж нами хорошего, облила помоями, обвинив меня в меркантильности и карьеризме, забыв, что у каждой монеты две стороны. Две, Мила! Да, я был и сейчас остаюсь амбициозным, но исключительно для того, чтобы ты видела во мне героя и достойного спутника жизни!

– Ты хочешь сказать, что считал и продолжаешь считать меня самкой, оценивающей партнера по его статусности?

– Ты опять все опошлила… ну никакого романтизма в тебе нет… Какие самка и самец? Рыцарь и его прекрасная дама сердца, ради которой он готов на подвиги.

– С рыцарями и прекрасными дамами ты явно не по адресу, мне до них и их взаимоотношений как до луны, так что ты изначально ошибся в выборе, и это не моя вина, что я оказалась не способна оправдать твои ожидания.

– Ладно, ладно, тебя не переспоришь, ты все равно при любом раскладе считаешь себя правой и ни в чем невиновной. Пусть так, моя дорогая, но я все равно тебя люблю, и буду бороться за тебя, как бы ты к этому не относилась. Тебе все равно рано или поздно придется начать и меня уважать и считаться со мной как с равноправным партнером! Ясно тебе?! – он с силой сжал её ноги.

– Шон, мне больно, отпусти…

– Извини… – он разжал руки и, опустившись ниже, сел на пол у её ног, – ты сводишь меня с ума, Мил… порой вообще перестаю контролировать, что делаю. Прекрати так меня мучить.

– Шон, ты можешь конкретизировать претензию? Чем конкретно я тебя мучаю?

– Да хотя бы тем, что не подпускаешь к себе, являясь моей женой! Я не монах и на длительные воздержания не способен!

– Если отпустишь Криса и уничтожишь его согласие, можешь хоть сейчас тут со мной развлечься, я не стану возражать. Тут вон и диван есть. Пообещай и можешь начинать.

– Мил, – подняв голову, он заглянул ей в глаза тоскливым взглядом, – я не хочу развлекаться, я хочу, чтобы ты мне принадлежала не только телом, но и душой… ну как раньше… Помнишь? Я хочу, чтобы ты меня любила как тогда… Вот тогда я все для тебя сделаю, все исследования к чертям пошлю вместе с институтом в придачу.

– Мальчик мой, ты просишь невозможное… нет у меня сейчас такой же любви в душе… нет. Хотя теперь не уверена была ли она вообще во мне хоть когда-нибудь… Ну и соответственно дать мне тебе сейчас нечего. Тело для пользования предоставить могу на определенных условиях, а пообещать дать то, чего нет, извини, никак.

– Вот что мне в тебе всегда импонировало, Мил, так это то, что ты всегда играешь с открытым забралом. Но в любом случае мне не нравится твой ответ, – он резко поднялся с пола, положил ей руки на плечи и напряженно стал вглядываться в глаза. – Я не понимаю, в чем причина. Новое тело? Став красоткой, ты решила, что я его недостоин?

– Не говори чушь… дело абсолютно не в этом… – она недовольно повела плечом и отвернулась, – красота моего тела никак не влияет ни на что… хотя я лукавлю, – на мгновение задумавшись, она прищелкнула пальцами и, повернув голову, вновь поймала его взгляд, – определенно лукавлю… ощущение, что окружающим на него приятно смотреть, не может не быть приятным, но суть все равно не в этом. Понимаешь, после всего того, что со мной случилось, я порой ощущаю себя вообще какой-то куклой без души… которая живет по привычке, делая то, что хорошо умеет делать, и отрабатывая то, что не успела в той жизни, а души нет… понимаешь, в душе, как я теперь понимаю, обязательно должна быть любовь, а её нет во мне, не чувствую я ее… Так что душа моя либо потерялась там, при аварии, либо её вообще никогда и не было… забыли дать при рождении, заполнив все отведенное пространство лишь долгом и любовью к науке… Не знаю… Одним словом ты связался с моральным уродом, неспособным ни на какие чувства, Шон, и это никак не исправить. Так что либо бери, что предлагаю, либо вообще поставь крест на наших взаимоотношениях.

– Ты явно заблуждаешься. Душа у тебя на месте, – чуть сильнее сжав её плечи, убежденно выдохнул он. – Другое дело, что ты в испуге закрыла её ото всех, кучу замков понавесив. Ну ничего, я подберу ключи… обязательно подберу… но не все сразу, не будем гнать лошадей. Работай пока, работа для тебя, при таком раскладе, явно лучшее лекарство. Поработаешь, а там, глядишь, замочки и сами отмыкаться потихоньку начнут. Так что работай, дорогая, – разжав руки, он отступил чуть в сторону и приглашающим жестом указал на пульт.

***

Три долгих месяца Мила пыталась наиболее щадящими для Криса способами добиться хоть каких-то значимых результатов, но у неё не получалось ничего. Кардинального изменения активности головного мозга, которое наблюдалось у нее, получить она не могла. И постепенно чувство отчаяния стало заползать в душу. У нее, конечно, теплилась надежда уговорить Шона прервать эксперимент, но эта надежда была столь слабой и иллюзорной, что походила на утренний туман, готовый развеяться от любого соприкосновения с солнечным лучом, проливающим свет на реальную действительность. И первый же прозрачный намек на это Шону подтвердил её опасения. Ибо он в достаточно жесткой форме уведомил ее, что согласится принять отрицательный результат лишь в случае смерти Криса, при этом сообщив, что за подобными Крису «добровольцами» дело не станет, и в случае необходимости он готов чуть ли не очередь из них для неё организовать, лишь бы она не останавливала исследования. Еле сдержавшись, чтобы не накричать на Шона, она сделала вид, что удовлетворена и даже обрадована подобным раскладом, лишь нуждается в дополнительном оборудовании для более тщательного мониторинга состояния подопытных. На что Шон тут же дал согласие, заверив, что все, что ей необходимо, будет установлено в ближайшее же время.

Поняв, что зашла в тупик, Мила занялась тем, что пообещала Шону не делать, начала имитировать бурную деятельность, одновременно продумывая план побега вместе с Крисом из института. Для начала, пользуясь тем, что Шон практически не контролировал ее, считая, что она полностью погружена в исследования, сделала дубликат карточки Ника от лаборатории. Затем начала приучать охрану, что часто выходит за кпп института, при этом заставляя охранников выходить с ней и то двигать кадки с деревьями у входа, то протирать указатели и информационные таблички, а если они отказывались, устраивала такие истерики Шону, что вскоре все без исключения охранники были готовы выполнить любую её прихоть, лишь бы она была довольна.

Потом в один из вечеров она пробралась в комнаты, где жил Крис и, вскрыв благодаря своим способностям дверь, забрала комплект его одежды и его пропуск.

Как только эти три пункта её плана были выполнены, она начала придираться к Нику. Все, что он не делал, все было не так. И показания не так сняты и провода он криво крепит, и вообще руки у него неизвестно откуда растут. Ник оказался на редкость терпеливым, и с флегматичным спокойствием выдерживал все её нападки и выговоры, лишь кивая, извиняясь и обещая все исправить.

Тогда она решила сменить тактику, начав жаловаться на Ника. Выбрав удобный момент, она зашла в кабинет Шона и начала прямо с порога:

– Вот сколько можно, Шон? Я больше трех месяцев терпела в надежде, что Ник, наконец, наловчиться выполнять хотя бы элементарные манипуляции, а у него мало того, что руки не пойми откуда растут, так еще и в мозгах ветер свищет, что сегодня сказала, на завтра уже забыл. Мне легче вообще без него, чем когда он постоянно путается под ногами и то показания датчиков собьет, то закрепит их кое-как. Это невозможно терпеть! Найди ему замену! Он туп как пробка. Я не могу с ним больше работать.

– Успокойся, дорогая. Какую я могу найти ему замену в таком проекте? К тому же он старается. Все не так плохо с ним. И с памятью у него полный порядок, не преувеличивай. Ты просто психуешь из-за отсутствия результатов, и ищешь виноватых, а он ни при чем абсолютно.

– Может и ни при чем, но убери его из лаборатории, сама лучше все делать буду, а он пусть из комнаты управления за мной наблюдает, если тебе так нужен надзиратель, следящий за мной.

– Да какой надзиратель? О чем ты, дорогая? Я его держу постоянно при тебе лишь на случай любой неординарной ситуации. Вдруг коротнет что-то в лаборатории или у Криса в результате твоих экспериментов мозги заклинит. Это элементарная техника безопасности и не более.

– Вот и пусть наблюдает сверху, а если вдруг что, то вмешается. Мне надоело постоянно натыкаться на него во время эксперимента! Он мне мешает!

– Хорошо, хорошо. Я скажу ему, чтобы он подстраховывал тебя сверху. Только успокойся, пожалуйста.

– Успокоюсь, если в дополнение этому пообещаешь отвезти поужинать в какой-нибудь ресторан в городе. Устала я что-то. Хочу расслабиться и отвлечься.

– Не вопрос, дорогая. В какой хочешь?

– Давай в тот маленький, рыбный съездим, который в шестом микрорайоне. Помнишь? Там раньше очень вкусно готовили форель на углях.

– Момент, миледи, – Шон взялся за телефон. – Сейчас нам закажут столик, и все будет в ажуре, – он поднял трубку, намереваясь связаться с охраной, а потом замер и, обернувшись, пристально взглянул на нее. – Даже не верится, что ты, наконец, изъявила желание вспомнить былые времена…

– Я устала, Шон… давно так у меня ничего не клеилось… Ты прав, наверное, всему виной нервы… надо успокоиться и возможно тогда все нормализуется само-собой… Поэтому и подумалось, что окунувшись в ту атмосферу, что когда-то дарила мне такую редкую радость, я сумею как-то преодолеть собственную нервозность.

– Ты умница, Мила… Какая же ты все-таки умница у меня, – так и не набрав номер, он положил трубку и, шагнув к ней, ласково обнял.

– Так уж и у тебя? – усмехнулась она, но высвобождаться из объятий не стала, ей надо было уверить Шона, что она дает ему шанс возобновить те отношения, что были когда-то.

– А у кого же, позволь полюбопытствовать, если ты мало того, что моя супруга, так еще и заместитель?

– Может, все-таки у самой себя?

– Так ты все-таки категорически против восстановить наш дует? – сразу напрягся он.

– Не знаю, Шон… сейчас я не готова ответить тебе на этот вопрос… прошло слишком мало времени – раз, и у меня впервые в жизни все идет наперекосяк – два. Исходя из этого, я чувствую, как необходимость опереться на кого-то, так и собственную неготовность подобную помощь принять. Так что раздрай у меня полный и в мыслях, и в чувствах.

– Ты снова становишься более откровенной, это радует, – он ласково коснулся её волос на виске. – Похоже, все-таки начинаешь понимать, что я единственная твоя опора и помощь ты можешь получить лишь у меня… Я уже, честно говоря, устал ждать, когда ты, наконец, отбросив свои амбиции, примешь это как единственно-возможную данность.

– Я начинаю, Шон, начинаю… только прошу, не торопи меня, – она ласково потерлась щекой о его руку.