Чуждость

– Не имею ни малейшего желания.

– Мила, я умоляю… умоляю тебя, согласись! – он медленно опустился на колени.

– Да прекрати ты ломать комедию! Прекрати! Терпеть этого не могу! – отшатнулась она от него.

– Не хочешь комедию… ладно, – он медленно поднялся. – Тогда придется тебе выслушать трагедийные подробности о том, как в реальности обстоят дела в нашем институте. Он на грани банкротства, я не просто так тему Гарнери закрыть хотел. Это хоть немного, но оттягивало его. Теперь же я его подтолкнул, взяв большой кредит, чтобы иметь возможность так рисонуться на этой конференции, которую считаю нашей последней надеждой. Так что твой отказ, моя дорогая, равносилен последнему гвоздю в крышку гроба. Можешь его вбить, со словами, что во всем виноват я. Твое право. Обвинять тебя никто не посмеет.

– Давай, я просто выступлю на конференции и все. Не надо этого шоу со свадьбой, – в её голосе послышалась мольба.

– Или будет так, как я сказал, или не будет никак! – в его глазах полыхнула злость. – Привыкла, что стоит тебе только щелкнуть пальцами, и я лечу выполнять? Так вот сейчас этого не будет! Не будет! Я скорее соглашусь развалить институт, чем откажусь от столь хорошо подготовленного проекта всего лишь из-за твоих капризов, ну или принципов, называй, как хочешь… Я во все это вложил не меньше сил, чем ты в свои научные изыскания…

– Это шантаж…

– А называй, как хочешь, мне уже все равно… – он раздраженно махнул рукой. – Сейчас я все поставил на карту и получу либо все, либо ничего… Решать тебе.

– Ты слишком хорошо знаешь, Шон, что я решу… Ты не оставил мне выбора. Так что о ставках не надо…

– Мила, если все пройдет удачно, я клянусь: все-все для тебя сделаю, ты в накладе не останешься…

Она прижала руки к вискам и, нервно сглотнув, запрокинула голову, тихо выдохнув при этом:

– Как же я устала, Шон… Порой мне кажется, что я попала в какой-то тягучий и глупый сон, из которого никак не могу выбраться… Все топят меня, а у меня нет больше сил сопротивляться…

– Никто тебя не топит, что ты, Мила, – он шагнул к ней и порывисто прижал к себе. – Уж я-то, точно не топлю и не собираюсь… Доверься мне, и все будет хорошо, обещаю. Ты же всегда доверяла… Ну скажи, скажи: я хоть раз подставил тебя или не оправдал доверия? Почему перестала доверять теперь? Ты считаешь, что я не люблю, ладно, считай… И хотя это не так, переубеждать не стану, твое право так считать, но обвинить в том, что не уважаю, точно не можешь. Уж что-что, а вот это ты не чувствовать не можешь. Ведь я даже на Вики, решил жениться, лишь бы тебя не разочаровать, чтобы не выглядеть в твоих глазах монстром, бросившим беременную любовницу. Потому что знаю, ты бы мне подобное не простила… Хотя назвать женой эту умственно-ограниченную и навязчивую стерву удовольствие небольшое.

– Конечно не простила бы… Терпеть не могу мужиков, считающих, что беременность женщины исключительно её проблема, – она тяжело вздохнула и, невесело усмехнулась. – Мне было бы крайне неприятно думать, что когда-то моим мужем был именно такой. А насчет эпитетов… – она постаралась высвободиться. – Ты сам такую выбрал.

– Я не выбрал! – он сильнее сжал руки. – Это был способ разрядки и сброса постоянного нервного напряжения! Она сама себя в этом качестве предложила, поэтому и обманула, потому что знала это её единственный шанс меня в мужья заполучить… Ладно. Что о том, – его губы брезгливо дрогнули. – Главное не в этом, главное, что ради твоего уважения я готов терпеть её рядом с собой в качестве жены. Ну и какие еще тебе доказательства нужны, что ценю твое уважение и всячески стараюсь его не потерять?

– Убедил, – легкая улыбка едва заметно тронула её губы, и она, расслабившись в его руках, доверчиво склонила голову ему на плечо. – В конце концов, терять мне все равно нечего, а на кону будущность института. Так что будь, что будет. Сыграю по твоим правилам и твоему сценарию. Вызывай машину, поедем за стильными нарядами для меня. Хочешь изысканную невесту – получишь.

Он ласково поцеловал её в висок и разжал объятия:

– Вот и умница, любовь моя.

– Как ты меня назвал? – вскинула она на него озадаченный взгляд.

– Привыкай, дорогая. На ближайшую неделю ты – моя невеста, – с усмешкой проговорил он, доставая из кармана телефон.

– Да уж… – только и сумела выдохнуть она, в то время как он отдавал приказания шоферу.

– Машина у подъезда, дорогая. Пойдем, – он осторожно обнял её за талию, увлекая к выходу.

– Только учти, я теперь плохо переношу поездки на автомобилях, так что попроси шофера ехать с максимальной скоростью, потому что на меня действует не скорость, а само время в пути.

– Понял. Это у тебя после той катастрофы?

– Да, и похоже, это не лечится. Я лишь научилась минимизировать внешние проявления этой фобии. Так что прими, как данность, и постарайся не акцентировать на ней внимание.

– Договорились, – кивнул он, распахивая перед ней дверь. – Я постараюсь, по возможности все нивелировать… и свести к минимуму все поездки. Хорошо, что ты меня предупредила.

– Не предупредила бы, сейчас сам бы увидел, – усмехнулась она, выходя вместе с ним в коридор.

***

Брюс Честер сидел на диване, тупо глядя в телевизор, и периодически щелкал кнопку переключения каналов на пульте. Мелькающие картинки создавали отвлекающий фон и иллюзию занятости. Но они все равно сталкивали мысли в привычное русло воспоминаний об их с Луизой совместной жизни. Вот реклама сока, который она любила пить, он переключил канал. А вот кадры мелодрамы, над которой она смеялась и называла глупой. Снова щелчок пульта. А этот певец ей нравился. И он обещал как-нибудь сходить с ней на его концерт, но не сложилось…

Переключил на футбол и напрягся: голевой момент, трибуны вскочили. А перед глазами снова иронично-улыбающаяся Лу, и её язвительный комментарий, о том, что подобные зрелища столь востребованы и популярны явно из-за того, что необходимы тем, кто сам ни на что неспособен. Так как позволяют всего лишь наблюдая, ощущать собственную сопричастность с результатом работы тех, кто профессионально делает свое дело. И собственные нереализованные амбиции в этом случае заменяются чужими достижениями. Он тогда сорвался и наорал на нее, что она ничего не смыслит ни в спорте, ни в жизни, что сама она ничего не добилась и ничего из себя не представляет, но почему-то на футбол не ходит, возможно, потому что у женщин и амбиций нет, как только, подобно ей, сесть с детьми кому-то на шею и свесить ноги. А она в ответ лишь пожала плечами и, проронив: «ну да, ну да… я всего лишь женщина. Что я могу сказать толкового? Не нервничай так. Считай, что я неудачно пошутила», тут же ушла к себе. И ведь вроде доказывать ничего тогда не стала, и с ним согласилась, а чувствовал он, что все равно она при своем мнение осталась и не выбить его из нее, хоть убейся или её убей…

Нервно сглотнул и поднял глаза к потолку, пытаясь отогнать навязчивые воспоминания. Где-то она теперь, упрямая идиотка… Ведь как сквозь землю провалилась, хотя он её даже в федеральный розыск объявил. Нет ни слуху, ни духу… Вот куда, спрашивается деться могла? Даже детьми пожертвовала, лишь бы гонор свой показать… «Твоя жена умерла тогда»… Ну чем, спрашивается, озорницы виноваты, чтобы их при живой матери сиротинить?! Ведь каждый день о ней талдычат: где мама, когда вернется? А мама тю-тю… хвостом вильнула и поминай как звали… Ну что за стерва… Но ничего, он все равно её найдет. Хоть живой, хоть мертвой… Лучше живой, конечно… Хотя он уверен, что она жива, без сомненья жива… Только, скорее всего, на нелегальном положении, раз розыск ничего не дает… Черт, вот что может быть хорошего у женщины на нелегальном положении, без денег и без специальности? Неужели ей сейчас может быть лучше, чем здесь, с ними, в семье, где обеспечивают и любят? Наверняка ведь нет… Сидит сейчас по уши в неприятностях и грязи… Но при всем при этом ведь не возвращается… Не возвращается, стерва!

Рука непроизвольно сжалась в кулак. И угораздило же выбрать жену… Ведь даже о помощи не просит! Это же надо такое ослиное упрямство иметь.

И тут, словно вспышка обожгла мысль, что может быть, Лу попала в такую ситуацию, что о помощи и не попросить. Возможно, память снова потеряла и забыла все на свете, поэтому и не возвращается. Во рту моментально пересохло, и нервным движением он облизнул губы. Главное спокойствие. Он будет методично продолжать поиски, найдет и вернет в семью, чего бы это ему не стоило…

В это время дверь тихо открылась, и в гостиную вошла мать, которую он после исчезновения Луизы попросил переехать к нему на время её поисков.

– Брюс, ты очень занят?

– Нет. А что? – он отложил пульт.

– У Сьюзен совсем порвались туфли, да и у Каролины того и гляди развалятся. Может, сходишь с ними в магазин, купишь, раз у тебя выходной сегодня?

– Мам, может, сама с ними сходишь? Я денег дам.

– Брюс, ну нельзя тупо сидеть перед телевизором целыми днями. Хватит так изводить себя.

– Я не извожу. Я футбол смотрю.

– Какой счет?

– Один – ноль.

– Неужели? А на табло, вон в углу, один-один написано.

– Ну и что с того? Я переключал каналы, видно, еще забили в это время… я ж не неотрывно за матчем слежу…

– Вот и я о том, сыночка… Я же не слепая, вижу… Ты ведь, как ушла она, всякий интерес к жизни потерял… лишь на работе оживаешь маленько… А как выходные, так будто душу из тебя вынимают, ходишь как неприкаянный, ни с озорницами не поиграешь, ни по хозяйству чего… Ты и телевизор-то не смотришь, так лишь… напротив сидишь…

– Тошно, мам…

– Вижу, но это не причина совсем девчонок твоих обездоливать. Им тоже без матери не особо сладко сейчас, так что хватит своими горестями упиваться, лучше их пожалей и хоть чуток приласкай, да внимания удели.

– Да с чего им при тебе-то несладко? Ты и приласкаешь их всегда и обиходишь.

– Тебя я тоже обихаживаю, да вот что-то не особо это тебя радует. Так вот им тоже этого маловато, им ласки и любви родительской хочется. Так что хватит сидеть в кручине, поднимай свою задницу с дивана и топай покупать им туфли, а если и мороженым по дороге угостишь, совсем хорошо будет.

– Ну ты, мать, даешь… Ты чего это так со мной разговаривать-то начала?