Елизавета I

Ох. Но он так сформулировал… Быть может, мне и впрямь лучше предстать перед основной армией. Своим присутствием мне следует укреплять дух других, а не тешить собственное любопытство, наблюдая за битвой.

Тайные советники пришли в ужас. Бёрли только что не топотал своими подагрическими ногами, Сесил цокал языком и поглаживал бороду, Уолсингем закатывал глаза. Остальные – архиепископ Уитгифт и Фрэнсис Ноллис – неодобрительно перешептывались и качали головой.

– Это безрассудная и опасная затея, которую вы зачем-то вбили себе в голову, – сказал Бёрли. – И как только милорд Лестер ей споспешествует?!

– Вторжение может начаться со дня на день! – подхватил Уолсингем. – И хуже того, вам опасно находиться среди людей. Разве вы забыли, что в папской булле сказано: тот, кто убьет вас, совершит богоугодное дело? Откуда нам знать, кто может скрываться в войсках? Одного отщепенца будет достаточно!

– Я же не римский император, чтобы опасаться смерти от рук собственных подданных, – сказала я. – Католики до сих пор были мне верны. Я не собираюсь лишать их своего доверия теперь.

– Даже добрым императорам и королям случалось пасть от руки убийцы, – возразил Уолсингем.

– Господь хранил меня до сих пор, и все дальнейшее тоже в руце Его. – Я обернулась к собранию. – Господа, я еду. Я отдаю должное вашему беспокойству обо мне, но я должна поехать. Я не могу оставаться в стороне в миг величайших испытаний для моего королевства. Я должна быть с моими подданными.

Я написала Лестеру, что принимаю его приглашение, и он ответил: «Быть посему, любезная королева, не меняйте своего намерения, если только Господь дарует Вам доброе здравие». Менять свое намерение я вовсе не собиралась.

В ту ночь я приказала принести мне испанский кнут, давным-давно убранный подальше. Я воспользуюсь им теперь, и сыромятная кожа в ладони укрепит мою решимость. Мы не можем проиграть!

На рассвете я ступила c маленькой пристани Уайтхолла на борт королевской барки, чтобы плыть в Тилбери. Сегодня мне беспрестанно казалось, что все эти красные драпировки, бархатные подушки и раззолоченное убранство каюты насмехаются надо мной. Меня окружали атрибуты королевского величия, но я плыла защищать свою страну. Мы оставили позади портовые районы Лондона, затем Гринвич и направились дальше к морю, и все это время я благословляла эти места и людей, что тут жили, хотя и не могла их видеть.

Впереди в лодке плыли трубачи, громким пением горнов сзывая любопытных на берега реки. Завершали процессию барки с моими телохранителями и Королевской гвардией, облаченной в латы и шляпы с перьями, а также с советниками и придворными.

К полудню мы причалили к блокгаузу форта. Вдоль берега навытяжку выстроились солдаты, от их шлемов отражалось солнце. Как только барка пришвартовалась к причалу, меня приветствовало пение горнов, и генерал сухопутной армии, мой граф Лестер, в сопровождении лорд-маршала Норриса по прозвищу Черный Джек торжественно двинулись мне навстречу.

При виде моего дорогого Роберта, который ждал меня, такой щеголеватый в своих латах, у меня перехватило дыхание. Он ждал меня, как ждал во все поворотные моменты моей жизни, он поддерживал меня, как поддерживал всегда.

– Ваше величество. – Он поклонился.

– Да здравствует королева! Добро пожаловать! – сказал Норрис, склоняя голову.

Я окинула взглядом впечатляющие ряды солдат, выстроившихся в колонны на склоне холма.

– У нас тут двадцать с лишним тысяч человек. – Лестер кивнул на солдат. – Я предлагаю вам сперва взглянуть на лагерь и запруду, которой мы перегородили реку. А после обеда вы сможете устроить смотр войскам и обратиться к ним с речью.

– С радостью так и поступлю, – сказала я.

Я кивнула на следующую за моей барку, на которой везли моего коня. Его как раз в эту самую минуту сводили по сходням на берег.

– Отличный мерин, – заметил Лестер, вскинув брови. – Новый?

Лестер гордился тем, что поставлял мне самых лучших и красивых лошадей.

– Подарок Роберта Сесила, – пояснила я.

– Отменный вкус, – произнес он, еле заметно покривившись. – А теперь, моя дражайшая королева, не соблаговолите ли вы пройти вместе со мной в лагерь?

Он указал на деревянные мостки. Я была уже в белом бархатном платье, в котором намеревалась показаться, и, прежде чем сесть в седло, собиралась надеть латы. Момент был столь судьбоносный, почти сакральный, что ни один обычный наряд не казался его достойным, но белый бархат, олицетворение девственности и королевского величия, был наиболее к этому близок.

Когда мы проходили, каждый солдат кланялся, а офицеры в знак почтения опускали пики и древки стягов. Я вглядывалась в их лица, широкие, загорелые и напуганные, и видела мужество, которое им понадобилось, чтобы оставить свои фермы, дома и встать в строй.

Мы поднялись на вершину холма, и перед нами раскинулся лагерь. Сотни палаток – одни искусной выделки, другие из грубой парусины – тянулись во все стороны стройными рядами. Офицеры размещались в просторных шатрах, тогда как для военных рангом пониже предназначались выкрашенные зеленой краской будочки. Над ними реяли яркие флаги и вымпелы. При виде нас трубачи и барабанщики заиграли приветственные мелодии, затем из пушек блокгауза дали салют.

– Взгляните на ваши легионы! – Лестер повел рукой. – Бравые англичане, готовые защищать нашу землю.

На один краткий ужасающий миг я почувствовала, что вот-вот расплачусь. Такие отважные и такие хрупкие, эти воины были самым драгоценным даром, который когда-либо преподносил мне мой народ.

– Да, – пробормотала я.

Я переходила от одной группки стоявших навытяжку солдат к другой, перекидываясь парой слов с одними, улыбаясь другим, и думала о том, как они похожи на высокую изгородь или аллею саженцев вдоль дороги.

– Благослови вас всех Господь! – крикнула я, и они в ответ все до единого упали на колени.

– Боже, храни королеву!

Проинспектировала я также и кавалерию, в которой насчитывалось две с лишним тысячи всадников. Один из эскадронов в рыже-коричневых мундирах возглавлял юный пасынок Лестера, Роберт Деверё, граф Эссекс. При виде меня он ухмыльнулся и помедлил на миг дольше, чем следовало, прежде чем склонить голову.

– Ваше величество, – сказал Лестер, – юный Эссекс за свой счет собрал и снарядил эскадрон в две сотни человек.

Он с гордостью кивнул на графа.

Я посмотрела на пышно разряженный эскадрон и мысленно прикинула стоимость всего этого великолепия. Юный Эссекс определенно не поскупился. Однако, вместо того чтобы поражать, эта роскошь вызывала недоумение своей чрезмерностью.

* * *

На обед мы удалились в шатер Лестера. Присоединиться к нам должны были лишь немногие избранные, поэтому стол был не слишком длинный. С моей стороны присутствовали только Марджори с Кэтрин да Уолсингем. С замысловатым поклоном усевшись, Лестер провозгласил:

– Ваше величество, мы ждем ваших приказаний!

– Приказаний не будет, будут похвалы, – сказала я.

– Французское вино. – Лестер поднял кубок. – Выпьем же за то, чтобы французы сохранили в этой войне нейтралитет.

Мы все пригубили свои кубки.

– Армада встала на якорь близ Кале, – доложил Уолсингем (на нем была нижняя часть доспеха, верхнюю же он для удобства снял). – Приблизительно милях в пятидесяти от Дюнкерка, где их ждет герцог Пармский. Или не ждет?

– Этого не знает никто, – признал Лестер. – Вполне возможно, он не в курсе даже, вышла ли армада из Лиссабона.

– Мои осведомители сообщают, что в гавани Кале кипит бурная деятельность, – сказал Уолсингем. – Шлюпки снуют туда-сюда между портом и армадой, которая не может встать там на якорь, не нарушая нейтралитета Франции. Но между ними слишком уж много сношений. Я думаю, что армаду ремонтируют и переоснащают при содействии французов.

Он с грохотом опустил кубок на стол, отодвинул его в сторону и добавил:

– Пожалуйста, принесите мне простого английского эля!

– Наша забота – не гадать, чем там заняты французы, а быть готовыми оборонять нашу землю от любого, кто на нее высадится, – подал голос сэр Генри Норрис, муж Марджори.

Широколицый, с пшеничными, хотя ему шел уже седьмой десяток, волосами, он благодаря своей внешности производил впечатление бесхитростного простака, каковым отнюдь не был.

– Отец, хорошую армию делают качественные выучка и вооружение, – сказал Черный Джек (прозвище это он получил за смуглость, унаследованную от матери). – Вы же знаете, кого набрали в местное ополчение.