Легенды о Дневе. Право на счастье. Часть 2

– Скелдриг, скажи, зачем ты пытаешься мучать меня, ты же понимаешь, что я всегда буду любить Брайтона – голос девушки был спокойным, она, словно отрешённая от этого мира, признала поражение в битве, но не в войне.

– Я понимаю это, Илина.

– Тогда ответь, то что ты сейчас в его теле ничего не меняет, Скелдриг.

– Нет, колдунья, это меняет многое – вздохнул инквизитор. – Сейчас ты смотришь на меня без страха и отвращения. Ты смотришь с любовью и теплом. Ведь внешность твоего пирата, всё равно пробуждает в тебе тёплые чувства.

Илина промолчала, она знала, что никогда не перестанет любоваться родным лицом с чужими глазами. Внешность Брайтона хотя бы немного, но всё же грела изнутри душу. Девушка понимала, что всё равно загрызёт инквизитора, как только представится возможность, но в этот вечер она любовалась. Любовалась своим мужем, в которого случайно затащила не того. Ослеплённая скорбью, ожиданием очередной драки, где Скелдриг сломает ей руки, челюсть или ещё что-нибудь, она молча поддалась тому, что её гладит другой мужчина, пускай и в теле любимого. Девушка не смогла увидеть истину тогда за завесой и сама обрекла себя на эти мучения. Дар Дочери Хаоса, все испытания, которые она прошла, обернулись другой стороной медали. Вместо безграничного счастья и радости, она получила наказание. Илине казалось, что это урок для неё. Она вспоминала, как хотела убить Сина, лишь бы вернуть свою любовь, думала об этом и вздрагивала, от того, в какого монстра смогла превратиться. Вздрагивала от того, что позволила загнать себя в рамки, поверила, что может сравниться с высшей силой, которая решает кому жить, а кому нет.

– Знаешь, Илина, может быть спустя столько времени эти слова прозвучат, как насмешка, но ещё тогда на балу, когда я впервые тебя увидел, что-то ёкнуло у меня внутри. Я, словно обезумевший мальчишка, во что бы то ни стало захотел получить твоё внимание, – Скелдриг посмотрел на Илину и продолжил, – ещё тогда мне показалось, что твоя красота станет самым невероятным украшением для такого инквизитора, как Скелдриг Гай! Но, увы, Илина, у нас были обстоятельства, которые вынуждали меня убить тебя, а не воспевать твою красоту. Обстоятельства, в которые я был загнан обществом. После смерти, весь мой мир рухнул. Теперь я, словно дитя, не знаю, что делать, уже второй день лелея мысль о том, что могу хотя бы прикасаться к тебе.

– Ты наивен. Думал, что силой можно заполучить всё? – Илина не понимала подход Скелдрига ни тогда, ни сейчас. Он казался ей зверем, который неподвластен пониманию человеческого разума. Кем-то, кто не заслуживает даже места среди людей, но она промолчала, боясь очередного удара.

–Ты сама прекрасно увидела, что этот подход единственный, который заставил тебя поддаться. Пуская сейчас я ненавижу себя за то, что сделал, но поверь, лучше я буду наслаждаться тобой так, чем наблюдать со стороны и гореть изнутри.

– Ты говоришь о любви, Скелдриг, но при этом истязаешь меня. Прости, но я ненавижу тебя.

– Может быть, но сейчас есть решающий фактор – у меня тело Брайтона, и твой взгляд не наполнен холодом в этот вечер. Ты не пытаешься меня прогнать, как тогда на Секгере. Да, это была безумная выходка, ворваться к тебе в спальню и попытаться уговорить тебя остаться. Но, Илина, я не желал тебе зла, просто не хотел упустить единственный шанс поговорить с тобой. Мне хотелось вырваться из того мира, куда меня загнала инквизиция, и остаться в месте, где никто бы не знал мою личность, остаться вместе с тобой. Я даже не стал сопротивляться, когда ты направила на меня гнев норвинцев, приняв это, как наказание. Илина, тебе не понять, как чувствует себя человек, который ненавидит собственные решения, собственную жизнь! Мне всегда было противно смотреть на себя, иногда ночью я вспоминал всё то зло, которое учинил в этом мире. Тогда я брал плеть и сам наказывал себя, погружаясь в молитвы к Арто. Вернувшись из-за завесы, я понял, что нет никаких богов, есть только ты сам и то, что ты оставишь после себя в мире. К сожалению, я оставил только отвращение и страх перед Зверем из Штенда!

– Так же как и ты не можешь представить то, что у меня происходит сейчас. Ты лишил меня последней надежды на счастье. Единственное дело, которое хоть как-то смогло тебя очеловечить – это те лекарства, которые днём ты привёз. Если бы не они, я бы уже не дышала. Тогда на Секреге я испугалась за свою жизнь, да, мой поступок был опрометчив и привёл к тому, что происходит сейчас, но ты уже тогда знал, что тебе никогда не занять место в моём сердце и продолжал обманывать себя, оставляя ложные надежды, Скелдриг – колдунья виновато опустила глаза, вспоминая о событиях на острове.

– Может быть, но и ты занимаешься самообманом. Ты смотришь на Брайтона, лелея мысль о том, что это он изливает такие речи, но сама прекрасно понимаешь, что твоя голова лежит на груди ублюдка инквизитора, который избивал тебя прошлой ночью. Ты смотришь на Брайтона, гладишь его лицо, но забываешь, что это не он, а я. И да, я отвечу, почему я связал тебя той ночью, – Скелдриг прикрыл глаза, поскольку лёгкий ветер подул дымом от костра в их сторону, как только это прекратилось, он снова открыл их и продолжил, – будет звучать до банальности смешно, но я боюсь. Боюсь не того, что ты убьёшь меня, а что исчезнешь. Исчезнешь раз и навсегда из моей жизни. Отправившись в деревню за травами, я больше не надеялся тебя увидеть, но ты была там, под деревом, Илина. В тот момент я испытывал самое настоящее счастье. Поверь, я ценю каждое мгновение, которое провожу рядом. Каждое, пускай и силой отобранное, вырванное у судьбы, но я наслаждаюсь проклятым самообманом, как ты сказала. Я не хотел раскрывать правды, но пришлось. Мне было больно, когда ты выкинула кольца, дав понять, что мне никогда не быть твоим, а тебе моей. Мы оба вчера вечером, в приступе истерики поддались самообману, он буквально вёл нас! Ты плакала и целовала меня, кричала, что прощаешь. Утром, я надеялся на лучшее, как маленький ребёнок, но нет.

Илина молчала, после чего привстала на локте, посмотрела в глаза Скелдрига и сказала ту фразу, которую хотела просто удавить в себе:

–Я тоже. Я тоже упиваюсь этим обманом. Скелдриг, прошу тебя, хватит насилия. Ведь я знаю, в тебе ещё есть человечность. За эти годы ты спрятал её очень глубоко, но она есть. Я отправила тебя на казнь, шла в храм убить ради своей любви, из-за меня погибли люди. Я не лучше и не хуже тебя, но я всё ещё не потеряла свою человечность. Пускай я ненавижу инквизитора Скелдрига Гая, но ты сейчас не он. Я не могу смотреть в лицо своему любимому просто так. Я вижу его, но осознаю, что это ты.

Инквизитор внимательно посмотрел на колдунью, аккуратно помог Илине сесть, после чего спросил:

– Если я отпущу тебя, ты сразу уйдёшь, бросишь меня здесь, воткнув мне нож в горло?

– Нет, не сразу… – глаза Илины наполнились слезами. – Я встречу с тобой рассвет и только потом убью, за всю ту боль, которую ты мне причинил, за все страдания, которые обрушил на меня и мою семью, за надругательство, верёвки, избиения! Прости, Скелдриг, но я не смогу с этим смириться. Я слишком много пережила в храме, чтобы оставить всё, как есть. Я уверена, ты поймешь, тем более мы оба знаем, самообман не может длиться вечно, он либо превращается в правду, либо умирает, оставляя раны на сердце. Ты мечтаешь, чтобы это была правда, я не смогу её принять. Твои мысли, действия не понятны мне, я сижу здесь только потому, что настала ночь, а не потому, что хочу остаться здесь. Твоя любовь однобока, крива, то, что ты называешь любовь, остальные называют садизмом. Прости, Скелдриг, но я уйду, оставив тебя умирать среди этих гор, но вначале мы встретим рассвет, и я думаю, выпьем тот спирт, который остался в бутылке.

Инквизитор молча смотрел в глаза Илине, скупая мужская слеза пробежала по его левой щеке, он аккуратно достал нож из-за пояса и отдал ей, нежно вложив в ладонь, бережно поддерживая опухшую руку своей фарфоровой ведьмочки. Илина поцеловала Скелдрига, инквизитор почувствовал сладкий медовый вкус её губ. Его жизнь уже не имела смысла, и он не мог больше сдерживать всё, что было у него внутри. Он хотел выть, словно раненый зверь. Он всё же оторвал её от себя, уже без наивных мыслей о том, что поцелуй предназначался ему и сказал:

– Этот поцелуй всё равно не мой. Я знаю, боль, которую я тебе принёс несоизмерима, но и ты сейчас ломаешь и крошишь мою душу, заставляя выворачиваться наизнанку от гнева.

– Тебе больно инквизитор? – глаза девушки блестели от слёз.

– Да. Мне тоже больно. Каждый взгляд на твои раны заставляет просто ненавидеть себя. Я хочу жить, как человек, но, увы, приходится быть просто проклятым зверем, чёртовым псом, который недостоин ничего, и всё, что успел заслужить это смерть. Я ненавижу себя, Илина! Эти поступки, слова, я знаю, это всё просто пыль, такая же как и моё существование.

– Успокойся – тихо произнесла колдунья, посмотрев на нож в своей руке – сегодня всё закончится для тебя и меня.

– Спасибо тебе – чуть слышно ответил Скелдриг, после чего посмотрел на нож и спросил. – Думаю, ты знаешь, как пользоваться им. Если нет, я расскажу, бей в шею, ровно вот сюда – инквизитор пальцем указал на кадык. – Тогда я не смогу дышать и захлебнусь кровью. Не совсем долгая смерть, конечно, но очень мучительная, и тем более шанса выжить у меня не будет.

– Я запомню.

– Илина, ты говоришь, что я садист, – робко начал Скелдриг, утерев слезу со своего лица, – но прости, это моя натура, таков я внутри. Меня с юных лет возбуждала и будоражила боль. С этим я ничего не смогу поделать. Я не смог найти себе жену и стал постоянным посетителем борделя, хорошо, что жалование позволяло, но потом я встретил тебя. Знаешь, для меня ты, как маленькая фарфоровая куколка, к сожалению, я оказался собой. Иногда мне кажется, что все поступки, всю кровь, боль – всё это делаю не я. Я смотрю на последствия и понимаю, что никогда бы не смог этого сделать, но почему то рука поднимается снова и снова…

– Это ужасно.

– Ты про бордель? – тихо спросил инквизитор.

– Нет, про твои предпочтения. До знакомства с тобой, я всегда считала, что секс – это истинное проявление любви между двумя людьми. Твоя любовь дикая, демоническая, как и ты сам, видимо, отсюда и вся эта боль и ужас, которые ты приносишь в секс, а потом и в жизнь. Отрешённый, не понятый никем, вот кто ты на самом деле, Скелдриг. Я вижу это. Даже на балу в замке Конклава, ты был настолько одинок, что весь вечер посвятил тому, что слушал мои колкости и шутки по отношению к себе.

– Даже не хочу тратить последние часы жизни на споры и объяснения, пускай ты будешь права – Скелдриг притянул тюк к себе, порылся в нём и достал кусок мяса и спирт. – Ты хотела пить до утра?

– Да, надеюсь, там ещё осталось.

– Там есть ещё бутыль, давай я сделаю костёр побольше – Скелдриг осёкся, но потом всё-таки сказал то, что хотел. – И мы устроим прощальный вечер, который хоть как-то сгладит твои впечатления обо мне.

– Какие могут быть о тебе впечатления, Скелдриг. Я абсолютно ничего о тебе не знаю, кроме того, что ты был шпионом и собирался подорвать власть Верландии, ещё, конечно, я знаю, что ты садист, жестокий убийца, хитрый и беспринципный человек, но не смотря на всю ту боль, которую ты мне причинил, я до сих пор думаю, что инквизиторы сделали тебя таким. Ты не заслуживаешь иных впечатлений, Скелдриг, такие как ты, с детства котят убивают и смотрят, как им больно.

– Ни за что не поверишь, но я рос славным мальчишкой ровно до девяти.

– И что же с тобой случилось?

– Ты хочешь послушать грустную историю того, как Скелдриг Гай стал врагом народов, беспринципным ублюдком и садистом, слава Арто, не содомитом – впервые за всё время он попытался хоть немного пошутить, чтобы обстановка стала приятнее.

– Ох, ну если у тебя были ещё и связи с мужчинами, то тогда тебе не в инквизиторы идти надо было, а в настоятельницы храма! – Илина рассмеялась, Скелдриг тоже улыбался, искренне, без поддельных гримас. Девушка сжимала последние силы, которые у неё остались в кулак, и всё же решила поддержать намерения того, кого ненавидела больше, чем саму себя. Она решила, что немного веселья хоть как-то заставит забыть о ранах.

– Нет, судьба меня уберегла от таких приключений, но вот других сполна преподнесла в столь короткую жизнь.

– Я думаю, ты можешь мне это рассказать, ведь сейчас ты мой самообман, на который я любуюсь в свете костра. Мои личный инквизитор, который одновременно жжёт меня пламенем Арто и показывает божью благодать, даруемую мученикам.

– Раз ты просишь – Скелдриг раздул костёр и наломал мясо, открыв спирт. – Меня прозвали Зверем из Штенда, громко звучит, правда?

– Внушительно, я бы сказала.

– Так вот родился я отнюдь не в Штенде, а в маленькой захудалой деревушке, что стояла в окрестностях города. Деревня называлась Асколь и располагалась около общинных полей, прямиком на берегу реки Ренваттербау. Мама моя была женщиной многодетной, у меня было семь братьев и четыре сестры. Жили мы, как и полагается бедно, и пахали с утра до ночи, точнее пахали все, а я был самым младшим. В Дерландии есть очень большое отличие от вашей страны. Обучению у нас подлежат не все, а только знать, следовательно, ни мои братья с сёстрами, ни мать, ни тем более отец читать и писать не умели. Зато пшеницы выращивали много, да так много, что и государству хватало, и нам на пропитание, – Скелдриг задумался, после чего продолжил, – помню жили рядом с нами соседи, мать с отцом и два сына Мальнер и Фансест, вот им на пропитание не хватало, так что моя семья ещё им помогать умудрялась.

– Это нормально, у вас вон сколько рук было на обработку полей – Илина прокомментировала рассказ инквизитора, ловя себя на мысли, что слушает его и любуется Брайтоном.

– Тоже верно, поэтому нам не было жалко. В деревне нашей было всего три улицы и небольшая деревянная церквушка, мы ходили в неё каждое воскресенье, Арто запрещал работать в этот день и велел воспевать молитвы и просить.

– Это я знаю. У нас религия одна, если ты забыл.

– Нет, не забыл, просто после всего, что было пережито тобой и мной, я не знаю, какой бог является истинным.

– Скелдриг, мы кажется не о богах разговаривали. Ты хотел поведать мне историю о себе, перед тем, как я уйду, оставив тебя умирать среди камней.

– Да, прости, теряюсь. Честно, я сроду никому о себе не рассказывал, никого это не интересовало, а сейчас ещё и ситуация такая, что утром я снова умру.

– Прости, но по другому не может быть.

– Значит не отвлекай, а то мне до первого сексуального опыта ещё рассказывать и рассказывать, а так то до восхода нужно все тридцать шесть лет захватить! – Скелдриг рассмеялся, после чего продолжил. – Образования у нас не было, зато церквушка была и непоколебимая вера, которую прививали с пелёнок. А ещё инквизиция – самая элитная служба в стране. Каждый мальчишка засыпал с мечтой о том, что когда вырастет, оденет белые латы с плащом и будет знаменитым и уважаемым человеком. Ох, как были глупы и наивны те мечты! Так вот, церковь была, инквизиция была, образования не было, а ещё была лютая ненависть к магам, необъяснимая, патологическая! Сейчас мне кажется, что мы все рождались в Дерландии сразу с ненавистью ко всему магическому. Только вот умерев и снова вернувшись к жизни, я понимаю, что это самое глупое, что можно было прививать с детства.

– Неужели, Скелдриг, я рада, что ты хотя бы эту простую истину понял.