Мужик

– Уже?

– Пора, голубчик…

– Вы устали?

– Очень…

– Хорошо, я уйду…

Не глядя в лицо ей, он пожал ее руку и вышел, странно наклонив голову, как-то сгорбившись… А она, стол среди комнаты, посмотрела вслед ему, озабоченно нахмурив брови, и тихонько вздохнула…

С этого дня Сурков действительно стал следить за каждым шагом архитектора. Он знал всех в городе, всюду бывал, и это очень облегчало ему его капризную задачу. Являясь к Варваре Васильевне, он последовательно, со странной тщательностью и совершенно серьезно излагал день за днем всю жизнь Шебуева. Рассказывал, у кого бывает архитектор, о чем говорит и какое производит впечатление. Из его рассказов было можно сделать такой вывод:

Шебуев быстро завоевывает определенное положение в местном обществе купцов и деловых людей и приобретает среди них репутацию умного, знающего человека.

Рассказывая, Сурков хвастался своей способностью шпионить.

– Напрактикуюсь, – говорил он, – отшлифую свой талант и тогда предложу себя на службу в подлежащее ведомство…

Но в скором времени Сурков заметил, что доктор, ни на минуту не утрачивая свойственной ему солидности, начинает корректировать и даже – дополнять его сведения.

– Ба! – не преминул воскликнуть дерзкий юноша. – Однако не я один склонен к сыску… Должно быть, верно говорят, что в России много талантливых людей… но жаль, что они всегда кому-нибудь подражают…

Доктор сконфузился, потом обиделся, сказал несколько очень длинных фраз и – снова начал дополнять сведения Суркова.

Вскоре все знали, что Шебуев особенно близко сошелся с Марком Чечевицыным, одним из богатейших местных купцов. Этот купец получал ордена за свою благотворительную деятельность и постоянно судился из-за грошей с рабочими своего судостроительного завода, с матросами своих пароходов, с приказчиками. Он выстроил городу три прекрасные школы и приют для сирот, каждую весну устраивал для школьников катанья на пароходах с музыкой и обильным угощением, подарил городу обширное и ценное место под условием устроить на нем детский сад и вообще очень много делал для ребятишек. В то же время о нем знали, что он носит сапоги до поры, пока они совершенно не развалятся, отдает их по пяти раз чинить и во всем для себя скуп до смешного. Он же пожертвовал сто тысяч рублей на ремонт и расширение больницы для душевнобольных в память о сыне своем, который вообразил, что у него в голове и в животе ерши развелись, в припадке умоисступления разбил о печку череп свой и – умер. Капитал у купца был огромный, считался миллионами, а единственный наследник Чечевицына – его племянник – служил у него конторщиком при заводе на тридцати рублях жалованья.

Шебуев постоянно бывал у этого старика, ездил с ним по городу в его тяжелом, старомодном экипаже, запряженном парой больших жирных лошадей, и, приходя к Варваре Васильевне, отзывался о купце как-то двусмысленно, со снисхождением к нему, которое очень не нравилось всем.

– Вы говорите прямо – дерет Маркушка шкуру с живых людей или не дерет? – спросил Кирмалов, угрюмо уставив свои глаза на лицо Шебуева, Шебуев пожал плечами и спокойно сказал:

– Дерет, конечно… И не может не драть, заметьте…

– Почему?

– Природа…

– Какая природа?

– Волчья, хищная.

– А мораль?

– Откуда у него может быть мораль?

– Позвольте! В ад верит?

– Кажется, верит…

– Стало быть, имеет мораль… стало быть, благотворит со страха…

– Возможно… Но для меня неважно, почему именно он благотворит…

Важно то, что он добровольно сбрасывает обществу известный процент с капитала…

– Да ведь это – колокола… Ведь это для звона о его доброте, для заглушения голосов правды…

– Вашего голоса этот звон не заглушит. Да, наконец, даже маленький грешок вызывает больший шум, чем крупный праведный поступок…

Эта терпимость производила в кружке Любимовой впечатление, очень нелестное для Шебуева. Его быстрые успехи – среди купцов всех поражали и в то же время усиливали подозрительное и недоверчивое отношение к нему среди интеллигентных кружков, которые он посещал всё чаще, но уже явно отдавая предпочтение кружку Варвары Васильевны. И всюду среди интеллигенции он продолжал возбуждать общее раздражение против себя, сталкиваясь со всеми во взглядах, относясь со скептической усмешкой к установившимся мнениям и постоянно стараясь доказать их практическую неприменимость.

– Американец! – с усмешкой говорили о нем. – Посмотрим, что будет дальше…

Так прошло еще с год времени. Шебуев всё преуспевал, а интеллигенция присматривалась к нему.

И вот в местной газете появилась заметка, извещавшая читателей, что «наш известный благотворитель, коммерции советник Марк Федорович Чечевицын» решил выстроить в городе «народный дом». В верхнем этаже этого дома предполагается устроить чайную, столовую и помещение для ночлега на триста человек, а в нижнем – большой зал для детских игр в зимнее время, – нечто вроде яслей. Далее сообщалось, что проект дома уже разрабатывается городским архитектором Шебуевым, который и будет строить здание.

– Это вы его настроили? – спросила Варвара Васильевна Шебуева, когда он пришел к ней. Спрашивая, она смотрела в глаза ему как-то особенно пристально и прямо.

– Я, – ответил он.

– Ну… я вас от души поздравляю… Это мне нравится…

Она улыбнулась ему хорошей, одобряющей улыбкой.

– Спасибо… сердечное спасибо вам! – отозвался он и даже поклонился ей. – Я рассчитывал на большее… Но пока – только… А нужно все-таки не это… Нужен театр, библиотека и читальня… И это будет… Старик не жалеет денег, но он не может понять… он боится театра… Но – это всё будет…

Лицо у него было недовольно, нахмурено, но глаза сверкали упрямо…

– Вы убеждены уже – будет?.. – спросила Варвара Васильевна, ласково глядя в лицо ему.

– Да, я убежден… Будет и театр и читальня… И это скоро решится…

– Вот бы славно! – с удовольствием воскликнула Любимова.

– Это будет… – еще раз твердо повторил архитектор.

Пришли Кирмалов и Хребтов и, когда узнали, что будет театр и читальня, оба искренно обрадовались.

– Это я понимаю, хе-хе-е! – потирая руки, взвизгивал Хребтов.

Было странно видеть этот почти детский восторг в его кривом и болезненном теле…

– Здорово! – гудел Кирмалов, тоже с удовольствием вращая глазами. – Театр – это штука! Я хор составлю из разных народов… вот! В антрактах буду былины на гуслях играть… вот! Я покажу кое-что! Такие красоты поднимем со дна-то жизни – небеса возвеселятся!

– На небесах, Егор, всегда хохочут, когда юродивые на земле восторгаются! – ободрил его вошедший в это время Сурков. – Поздравляю с завоеванием! – обратился он к Шебуеву. – А театрик-то вам не удался?

– Вы уже знаете? – сухо спросил архитектор.