Мужик

Чечевицын пошел из сада, тяжело передвигая огромные ноги. Корпус его был странно неподвижен и похож на большую черную бочку. А Шебуев снова сел на лавку, крепко провел рукой по лицу и облегченно вздохнул. Но он не стер рукой с лица своего ни озабоченности, ни той неприятной и неприязненной усмешки, которой он проводил купца. Он и теперь с этой же улыбкой разглядывал землю пред собою, низко наклонив голову и не замечая, что по дорожке сада к нему тихо идет Малинин. Он вскинул голову уже тогда, как увидал пред собою ноги врача.

– А! Павел Иванович! – воскликнул он, и выражение его лица тотчас же стало искренно приветливым.

– Экую вы пылищу пустили! – сказал Малинин, пожимая его руку и указывая глазами на разрушаемый дом.

– Уж потерпите! Не водой же поливать этот ковчег ветхозаветный… Куда вы?

– Гуляю… Я уже давно здесь хожу… да вы тут с Чечевицыным сидели…

– Сидел…

Лицо Шебуева снова дрогнуло, и он с ожесточением и злорадно воскликнул:

– Заглотался, подавился, старый волк! Смерть чувствует и – подло трусит… га-адина!.. А я его всё наталкиваю на мысль о ней… И, ей-богу, мне приятно видеть, как он корчится от страха…

Малинин уже сел рядом с ним на скамью, но при этих словах вдруг поднялся и с крайним изумлением на лице взглянул в лицо архитектора.

– Что вы… так смотрите? – спросил Шебуев.

Видя, как слова его подействовали на Малинина, он вдруг осекся, даже смутился, и его злорадно сверкавшие глаза погасли. Он даже улыбался немножко конфузливо, но уже весело.

– Вы меня… – заговорил Малинин медленно, опускаясь на лавку и не сводя с него глаз, – вы страшно удивили меня…

– Уж вижу, вижу… но чем – не понимаю!

– Этой… жестокостью… Послушайте! Значит, вам среди них не легко?

– Какой вы наивный, Павел Иванович! – вздохнул Шебуев.

– Но вы всегда так защищаете их… и я думал – Чечевицын искренно нравится вам…

– Он? В нем есть кое-что… Он лучше других… А все они тем хороши, что жить умеют… звери! Хорошо знают цену жизни… Эх, Павел Иванович! Я сейчас этому Чечевицыну сражение проиграл… Глупо проиграл, знаете…

Обидно глупо… да! Нашло на меня что-то… бросился сразу, и… он мне не даст денег, старый чёрт!

Архитектор махнул рукой я замолчал. Малинин смотрел на него с сожалением и упреком.

– Что вы? – спросил архитектор. – Думаете – звереть начинаю? Нет еще… рано еще! Хотя среди них озвереешь… Я вот уже две недели не отдыхал от них… Сегодня вечером иду к Варваре Васильевне… Вы что такой бледный?..

– Не спал ночь…

– Стихи писали?

– Доклад о кладбищах…

– Бедняжка!

– Потом лег спать… но не спалось. В голове какая-то муть… Лежал, глядя в потолок, и, слушая, как бьется сердце, думал в такт его биению:

«Жизнь идет, жизнь идет!» Скучное занятие!

Павел Иванович не спеша достал папиросницу, закурил и, выпустив изо рта клуб дыма, стал следить, как дым колеблется и тает в воздухе.

– Н-да, вы избрали себе невеселую специальность, – сказал Шебуев, ласково поглядывая на его лицо.

– Это вы про санитарию?

– Нет, про мечтания…

В доме, сзади них, что-то с грохотом повалилось: раздались громкие крики, Лязг железа, дребезг стекол, и все звуки тучей поплыли над садом.

– О, чёрт… что там? – вскричал Малинин, побледнев и вскакивая со скамьи.

Шебуев взял его за рукав пальто и потянул вниз, с усмешкой говоря:

– Не беспокойтесь… Самое обыкновенное дело… жизнь идет и разрушает старые постройки…

– Вы уверены… никого не задавило? – нервозно подергиваясь, спросил врач.

– Уверен, уверен! Вам бы холодненькой вод имей полечиться, а?

– Мне и так холодно… жить…

– Тогда влюбитесь… Это согревает…

Малинин мельком взглянул на него и, не сказав ни слова, стал тихо сдувать пепел с папиросы.

– Быть влюбленным – славно! – заговорил Шебуев негромко и глядя куда-то в глубь сада. – Сейчас – это захочется… улучшить себя… прибраться… нарядить душу во всё яркое… захочешь быть лучше всех людей для любимой женщины… всех умнее, всех сильнее… Славно!

– А потом праздничный костюм долой, и – бедная женщина вместо рыцаря увидит пред собой грубого виллана с претензиями владыки…

– Может, и увидит… Это уж ее дело… Захочет она – и праздничный костюм не износится во всю жизнь… Пусть только чинит вовремя, пусть не дает рыцарю обноситься и расстегнуться…

– Вы читали «Без догмата»? – спросил Малинин.

– Читал… Отвратительная книга! Вот где, батенька, гипертрофия интеллекта изображена во всей гнусности…

– Вы шутите? – с изумлением воскликнул врач.

– Нимало.

– Не может быть! Да неужели вам чужда эта тонкость психики, острота чувств, духовная сложность героя?

– И никаких чувств там нет, а есть одни разнузданные умствования бескровного человека.

– Да ведь это вопль всё познавшей души.

– Ого! Это писк трусливой плоти, которая хочет жить, но боится жить…