Во времена перемен

Медицинская помощь учителям оказывалась нами в основном в областной больнице. Как-то ко мне примчались А.И. с Л.В., у которой они сами заподозрили рак. Дело оказалось пустяком. Мы его тут же и ликвидировали. С тех пор мой авторитет у моих наставников поднялся. Они часто обращались по любому поводу. И перезванивались уже постоянно, как близкие люди. И в один далеко не прекрасный момент мне позвонила Л.В., и голос у нее был какой-то настороженный. Он мне очень не понравился. Я пригласила ее в клинику. Она пришла, разделась, и я потеряла дар речи. Молочная железа представляла собой огромную язву с переходом на боковую стенку груди. Я спросила, давно ли это появилось. Оказалось, что почти год. Мы в этот период виделись и разговаривали десятки раз. Что помешало показаться? Боялась. По пустякам обращаться не страшно, а по серьезному поводу – страшно. Мы положили ее в нашу больницу. Оперировал ее бывший зав. хирургическим отделением онкодиспансера, сделал паллиативную операцию, чтобы закрыть язву. Через год начался плеврит. Полечили в нашей больнице без надежды на успех. Л.В. умерла дома на руках у сестры. Так закончились наши лицейские дни.

Надо сказать, что у нас не было уроков труда. В те времена домашняя работа легла на плечи подростков. Учить нас мыть полы и колоть дрова, а также шить и вязать было не нужно. А вот навыки рисования и оформления было весьма полезны. Уроки рисования в младших классах проводили наши учителя. В войну уроков не было из-за отсутствия карандашей, красок и бумаги, зато в старших черчение преподавалось на профессиональном уровне. Мой чертеж какой-то сложной детали долго висел на стенде в коридоре наряду с другими произведениями одноклассниц. Он был выполнен при помощи отцовской готовальни тушью на настоящем ватмане. Думаю, что мы смогли бы работать чертежницами после такого обучения.

Воспоминания о школе были бы неполными, если не рассказать о тете Лене (Елене Александровне Ведерниковой). Она была символом 7й школы. Должность ее называлась «техничка», т.е. попросту – уборщица. И в то же время, представить без нее нашу школу невозможно. После ее ухода школа изменилась кардинально.

Представьте себе доброго духа в доме. Он все знает, во всем принимает участие, может помочь в затруднительных случаях, однако беспорядков не любит. Тетя Лена была таким уникальным персонажем. Она знала всех за все годы своей работы, а отпраздновали мы ее 50-летний стаж. Она помнила не только всех нас, но и всех наших детей, внуков и родственников. Просто ходячий справочник. Ей оставляли ключи от дома, поручали задержать ребенка, если опаздывали. У нее спрашивали о потерянных вещах, которые тут же и находились. В углу лежал целый эверест из потерянных кроссовок, тапок и ботинок. Она знала, кто из юных предпринимателей может по пути залезть в карман одноклассников, и всегда провожала их в раздевалке, значит, помнила и всю «текущую» одежду. Прогульщикам не удавалось сбежать с урока, потому что она была в курсе расписаний всех классов. И никому не пришло бы в голову ее ослушаться. Совершенно типовая ситуация – я прихожу на встречу в школу, где не была несколько лет.

– Здравствуйте, тетя Лена!

– Здравствуй, Людочка! Ты будешь Милу ждать? Она еще не пришла, а Мишка ее вон во дворе с пятиклассниками дерется!

Тетя Лена переработала четырех директоров школы. Она могла сделать весьма серьезное внушение очередному руководителю, приведя в пример Александру Ивановну и сообщив, что при ней такого быть не могло. Нас, выпускников семерки, она привечала и могла преступить через свои строгие принципы. Так, моей внучке Маше разрешалось оставлять в младших классах лыжи в раздевалке. Согласитесь, что серьезнее блата не бывает. Мы тоже по возможности пытались оказать ей внимание, главным образом, по медицинской части, и никогда не забывали подарков к праздникам. Именно ей директор школы В.И.Лепескин передал свою квартиру на втором этаже, когда получал новую. Это тоже не каждой уборщице достается. Умерла тетя Лена от инсульта. И теперь мы в школу идем уже не как домой.

Многие годы отдала школе тоже ее выпускница Мадина Латыпова (Гумерова). Она осталась там в качестве старшей пионервожатой, а у нас она вела еще и уроки физкультуры. Проведя в школе самое тяжелое время, Мадина осталась в памяти как очень активный воспитатель и помощник в педагогической работе. Мы отпраздновали в качестве почетных гостей ее 70-летний юбилей.

Надо сказать, что в то время пионерская и комсомольская организации играли в школьной жизни существенную роль. Все начиналось с октябрятской звездочки, но в четвертом классе шел прием в пионеры. В классе был отряд под руководством председателя, он состоял из звеньев под управлением звеньевых. Кроме того, избирались санитары, которые должны были проверять чистоту ушей и ногтей, контролеры за состоянием тетрадей и т.п. «Заслуженные» учителя в поздние времена обычно использовали детей для поддержания дисциплины. Могли поручить, к примеру, записывать бегавших во время перемены. Так под видом самоуправления воспитывали юных осведомителей. Этого, кстати, не водилось в наше время. Зато у нас происходили события посерьезнее.

Как-то мою подругу среди урока в 9м классе вызвали к директору. Мы пытались догадаться, по какому поводу – она хорошо училась, оснований для взысканий не было. Вернувшись, она ничего объяснять не стала. Домой мы, как всегда, шли вместе, и тут она не выдержала и рассказала. В кабинете ее ждал мужчина в штатском, который объяснил ей, что теперь она должна внимательно слушать разговоры в классе и докладывать ему все. Девочка была крайне расстроена и напугана. Товарищ появлялся редко и сильно на отчетах не настаивал, возможно, понимая, что это был уже перебор. После нескольких визитов и заявлений о полном порядке с настроениями в классе от ребенка отстали. Думаю, выбор был обоснован тем, что отец школьницы работал в КРУ. Этот эпизод не был безобиден. В других обстоятельствах он мог иметь и весьма серьезные последствия.

Вся ученическая власть сосредоточивалась в руках председателя совета дружины всей школы. У нас им была Руфа Рутман. Она и до сих пор им остается в нашей компании 2го «б» и 10х классов. А еще был орган самоуправления под названием «Учком». Не помню, какие права у нас были, в основном тогда были обязанности. Однако на фотографии он остался в самом что ни есть натуральном виде, а главное, в костюмах военной поры – что у нас, что у руководства. Документ, одним словом.

В комсомол начинали принимать с 14 лет. Я затянула этот момент до 10го класса. У меня было достаточно общественных поручений, начиная с общешкольной газеты, той самой «Вперед и выше», и я не стремилась увеличивать занятость невнятными заданиями. Мы позже поняли, что главной идеологической задачей партия и правительство считали полную ликвидацию свободного времени у населения. Непрерывно проводились какие-то кампании, почти ежедневно назначались самые разнообразные заседания, политучебы, политинформации. Свободный вечер становился большой редкостью.

Уже в школе хорошо просматривались будущие радетели о всеобщем счастье, борьба за которое всегда у них заканчивалась обретением личного благополучия, тогда получаемого именно через комсомол, плавно перетекавший в партию. В пятом классе Юра Волнягин, о котором подробно пишет О. Лейбович в своей книге «Город М», деловито объявлял нам: «Товарищи! Я вам конкретно сообщаю, что завтра в девять мы идем на металлолом». Он уже тогда был готовым секретарем комсомольской организации. Снова встретила я его уже в 60х годах завотделом Обкома партии, куратором науки.

Моя дорога к «общей пользе», как во вступительной речи А.П.Куницын сформулировал задачи воспитания в Царскосельском лицее, прошла через специальность. Перебирая анкеты моих однокурсников, присланные на 50-летие окончания института, я с горькой обидой за них читаю о трудном выживании пенсионеров, отдавших все силы работе в нашем, тогда лучшем, здравоохранении, не получивших ни наград, ни званий и наблюдающих под конец за развалом дела своей жизни.

Отношение к действительным борцам за лучшее будущее – одинаково в любой исторической формации. Их или уничтожают или попросту забывают. Я вспоминаю судьбу Александры Ивановны. После того, как ее «ушли» на пенсию, потому что стать директором созданной ею престижной школы пожелал кто-то из руководства, она пыталась зацепиться за любую работу. Человек, трудившийся на полную катушку всю жизнь, плохо представляет себе «заслуженный отдых». Да, был солидный возраст. Может быть, она плохо принимала многие новшества, которые бывают иногда и сомнительного свойства, но ведь можно было проявить к действительно заслуженному человеку хоть минимум внимания. Она, наконец, получила жилье – комнату в двухкомнатной квартире с подселением, в которой соседка спала и видела, как она ее выживет. Походы бывших учеников в Обком ничего не дали. Сама А.И. просила никого не беспокоить. Рядом в доме была ее любимая подруга, бывший инспектор Гороно в наше время – Агния Павловна Дедкова, которая скрашивала ей жизнь. Она стала завучем в период становления нашей школы как английской и преподавала там математику. В январе 2013 года мы отметили 100-летний юбилей Агнии Павловны. Она написала историю школ, привела в порядок музей. Умерла А.П., не дожив до 101 года нескольких дней. Нет села без праведника!

Заканчивался наш 10й класс. Наступили экзамены на аттестат зрелости. Было их, кажется, 7. Географию и биологию мы сдали в 9 классе. В стране за три года до нас ввели медали. Из 43х человек у нас было 5 медалистов: 2 золотых и 3 серебряных. Золотые получили Нэля Грабовская и я, серебряные – Тамара Панченко, Ира Петрова и Вера Колокольцева. Установка была такая: золотую медаль получал ученик, сдавший все экзамены на 5, если в сочинении была хоть одна ошибка, ему ставили 4 и он лишался медали вообще. Серебряная медаль полагалась при одной четверке по любому предмету, кроме литературы.

Выпуск наш был веселым и торжественным. «Иди ко мне, Палатова, посидим во последний раз, в останешный!» позвала меня Ида Геннадьевна за стол, который организовали родители, имевшие доступ к снабжению. Мы сдали для этого карточки «дополнительного детского питания», их выдавали после войны малышам и школьникам. Этот ресурс и был использован для нашего банкета. Мальчишек тоже разрешили пригласить. После торжества мы прогуляли всю ночь, в том числе и в любимом Козьем загоне. Так закончились школьные годы, но не прервалась связь с любимой школой.

В 2004 году отметили мы её 100-летний юбилей. Была издана книга, где отдали должное основателям и коллективу в разные времена. В оперном театре был большой вечер, который, к сожалению, был испорчен торжественной частью. Ее вела приглашенная профессиональная дама, не имеющая представления о школе, у которой главной задачей было дать заработать актерам с совершенно нелепыми скетчами. И насколько же задушевнее и остроумнее организовали сами учителя 50-летие английского периода школы № 7, куда меня пригласили как аборигена, почему и говорю из первых рук. Вторая часть 100-летнего юбилея проходила в школе. Вот там и оторвались на полную катушку. Выпускники разбежались по своим классам и долго не хотели расставаться. Мы были в зале. На фото 2-йб и десятые.

А Гена Иванов написал к этой дате венок сонетов с посвящением школе и одноклассникам. Он издан книжечкой с маленьким тиражом.

Ключ

Мне школа семь, как Пушкину – лицей

Живу ее я жизнью и поныне,

Хотя виски давно покрыл уж иней,

И сто морщин теснится на лице.

Не мудрено – в седьмой прошло все детство

И отрочества милая пора.

И оттого-то жду я от пера

Слов не шаблонных, коим быть уместно

На празднике в столетний юбилей,

Чтоб всех поздравить, кто к нему причастен,

Кто к школе не был безучастен –

Учеников всех, всех учителей.

А тех, чьи имена легендой стали,

Перо запишет в школьные скрижали.

В школе зародилось наше сообщество, ядром своим из бывшего второго класса, куда потом присоединились единомышленники из других школ.

И вот теперь можно перейти к истории одной компании, которая продолжает быть до настоящего времени, хотя и в сильно поредевшем составе. Не удивительно. Ей 70 лет. Мы называли ее «Клуб молодых Идиотов», последнее слово расшифровывалось, как «идеальный друг и отличный товарищ».

«Идиоты»

Начало всему дал школьный драмкружок, куда пригласили мальчишек на мужские роли. И поскольку все было очень ново для нас, интересно и полезно, то за ребятами потянулись их одноклассники. Общение стало вполне легальным. Мы жили поблизости друг от друга. Стали собираться не только в школе, но и по домам, тем более, что многие давно были знакомы и раньше вместе учились. Набралось нас человек 12.

Тем для обсуждения было предостаточно. Книги во время войны и после издавались в малом количестве. Каждая новая прочитывалась в очередь. Потом шел спор. Даже школьная программа могла стать его предметом. Мальчишки были поклонниками Маяковского. Мы были категорически против. Если бы не Ида Геннадьевна, которая донесла до нас сущность его поэзии, так бы все и осталось. Но нашей наставнице удалось показать настоящего Маяковского. Его трагедию мы тогда, конечно, понять не могли, да она и в литературе была представлена в виде бытовых проблем. Мне часто вспоминается наш комсомольский Устав, где присутствует обязательство «бороться с догматизмом и начетничеством». Трудно представить себе общество, где догматизм имел бы большее значение. Все поведение регламентировалось различными указаниями, и каждое было «единственно верным, потому что оно правильное». И мы верили и не видели парадокса.

Наши сборища почти каждый вечер стали для нас необходимостью, потому что в этом возрасте особенно важно общение, тем более на таком интересном уровне. Многие из нас уже закончили музыкальную школу, играли на разных музыкальных инструментах. Откуда было взять хорошую музыку? Приемников в продаже еще не было. Оставалась только радиоточка. О магнитофонах еще и не мечтали. Первый появился у Миши Калмыкова, который для начала записал «Мишку» в моем исполнении. Зато имелся патефон. Он до сих пор еще сохранился у Гены Иванова. На одном из наших сборов недавно он принес его с собой, и мои внуки впервые увидели этот агрегат, а мы «оторвали» «Рио-Риту», по старой памяти. Для ребят это было как визит в Ледниковый период. Кстати, под патефон танцевать тоже было непросто. Наш общий аппарат капризничал, завода у него не хватало, а иногда он раскручивался в обратную сторону, поэтому к ручке привешивали мясорубку, а посреди танца кто-нибудь подбегал и подзаводил его еще раз. Кстати, в 10м классе мы ходили на курсы бальных танцев в старинном Дворянском собрании на улице Карла Маркса. Возле него тогда был большой сад. Высотки еще не изуродовали центр города. В глубине сада стояла единственная приличная танцплощадка, куда можно было пойти, не опасаясь хулиганья.

Шли разговоры и о текущих делах, о политике особо не распространялись. Просто большого интереса она вызвать не могла – сведения были тщательно отфильтрованы цензурой. Мы были совершенно изолированы от международной жизни и реалий современности.

Конечно, была и романтика. Надо сказать, что все отношения держались на позициях самой высокой нравственности. Мы никогда не слышали от наших мальчишек грубости или двусмысленности. Нельзя себе представить, чтобы кто-то мог при нас выругаться. И все симпатии были совершенно платонического свойства. И в этом смысле я вспоминаю юбилей моего соседа по улице Кирова, Марика Фрумкина. Ему исполнялось 65 лет. За столом я увидела незнакомых мне гостей, по виду ровесников юбиляра. Их было 11 человек. Выяснилось, что это одноклассники Марика из нашей семерки. После отмены разделения школ на мужские и женские их объединили уже в 10м классе. Вместе они проучились только один год, но дружат всю жизнь. И когда они вспоминали, как после школы постоянно бежали домой к Фрумкиным и торчали там вместе допоздна, кто-то из молодых в зале с игривой интонацией пропел:

– Ну, конечно! Девочки и мальчики!

Они все вместе, как по команде, рявкнули:

– Не те были времена!

И я вспомнила нас и подумала: вот именно! Не те были времена.

Поженилась из «идиотов» только одна пара, но недаром говорят, что за друзей детства выходить замуж не надо. Брак оказался недолговечным, хотя хорошие отношения сохранились. Об остальной романтике лучше всех сказал Гена Иванов в цикле сонетов, которые он посвятил каждой из наших девочек. Они дышат таким теплом, что хочется жить дальше. Его книжечку я послала Кате Казаковой в далекий Уссурийск. Она написала мне, что читала и плакала. Раньше ей никто стихов не посвящал. А о Геночкиных способностях к стихотворству мы никогда не подозревали, полвека во всяком случае. Они обнаружились в весьма солидном возрасте. Кстати, из его стихов я узнала немало нового о давних временах, кое- чему удивилась, кое о чем пожалела, да только поздно уже.

Прогулки наши зависели от времени года. Весной и летом мы любили посещать Козий загон на Каме напротив дома Мешкова или другие места на набережной. Для сбора ребята посылали нам шуточные послания в виде церемонного приглашения, вроде вот этого.

«У алжирского бея под носом шишка»

Н. Гоголь