Прыжок в ночи

– Ну, тот, что в меховой шубе был.

Комсомольцы хохотали после каждого ее анекдота без остановки.

Руководил бригадой грозненцев Маргарян Шаварш из армянского отряда. Он имел большой опыт путейской работы, был таким же верным идеям комсомола, молодым и горячим, как и его новые подопечные. В Армении, как и в Чечне, ребенку с рождения дается два имени, чтобы злые духи не могли навредить малышу. Вторым именем бригадира было Роберт. Это имя и прижилось в общении с ним.

Вскоре в очищенном и благоустроенном здании на первом этаже обосновали околоточные кабинеты для сбора путейцев до выезда на рабочие километры. Там же поставили столы бригадирам, мастерам и техникам околотков. Здесь с путейцами проводились беседы, давались инструктажи. А также решались вопросы, связанные с работой и жизнью бригады.

Добровольцев стали вывозить на перегон. Начались путейские будни. В условиях БАМА, когда сроки выполнения поставленных задач были необычно сжатыми, а суровая природа не отдавала без борьбы ни одного метра таежного пространства, особое значение имела идейно-политическая работа с коллективом, штурмующим тайгу.

Максим сначала привел в рабочее состояние сантехнику на двух этажах здания. Потом также стал выезжать на перегон в качестве монтера пути.

По трассе из Тынды в Москву пустили первый поезд.

Не только словом, а и личным примером комсомольские вожаки вели за собой людей. Всеми этими качествами был наделен бригадир Катиных друзей. Он личным примером показывал, как надо работать, что предпринимать в трудные минуты. И вскоре путейцы разобрались в тонкостях работы. Стали повышаться их разряды и зарплаты.

Некоторые из комсомольцев, к которым еще не приехала семья, стали встречаться с одинокими девчатами, чтобы скоротать время, снять стресс. Особенно выделялся среди них Роберт. Однажды он отправился в сорокаградусный мороз в легкой одежде и туфлях, чтобы выглядеть перед девушкой- красавицей этаким франтом. Свидание проходило под мостом у реки.

Домой он прибежал потом, не чувствуя ног. Они у него к башмакам примерзли. Когда пришел к нему Максим за декадниками для отчета, он застал бригадира в ванне прямо в башмаках и верхней одежде.

Потом Роберт вообще перебрался в соседнее крыло дома, где жили Евсеевы, к одинокой женщине с двумя детьми. Она долго за ним ухаживала за его ласку и компанию, пока в поселке не появились мать Роберта, его жена и дети. Все с ужасом наблюдали, когда они всем семейством отправились к этой Валентине. Ну, думали: мордобоя не избежать. А ничего подобного. Они ходили к ней, чтобы выразить благодарность за уход за их Робертом, пока их не было рядом.

В семье Евсеевых, появилось больше единства и общих интересов. Раньше Катя из-за собственных комплексов стыдилась проявления чувств, прятала их за опущенными ресницами, сдерживала силой воли порывы страсти. Теперь она научилась давать им волю, ощущать близость супруга, прикосновение его ноги к ее ноге. И не отдергивала ее, как раньше, а млела от удовольствия. Ей нравилась эта нега, нравилось быть любимой и любить.

Единственное, чего ей сейчас не хватало, так это детского смеха и топота их ног по комнате. Хотя и была она совсем молодой, но, видимо, ее предназначение в этой жизни на земле – воспитание детей. Без них она тосковала.

ГЛАВА 3. ЕВСЕЕВЫ НА БАМЕ ВСЕЙ СЕМЬЕЙ

ПОДГЛАВА 1. КАТЯ ПРИВОЗИТ ДЕТЕЙ НА БАМ

Когда Максиму выдали первую зарплату, он оставил себе самую малость, остальные деньги отдал Кате и проводил ее в поездку за детьми. Десять дней пути пролетели незаметно. Когда она вышла из вагона, ее продолжало покачивать, как в поезде. Хотя в этом раскачивании она видела и некоторую пользу. Во-первых, меньше хотелось спать, а во-вторых, легче переносилась разница в 6 часов времени.

И все же курьезы от этой разницы случались. Когда рано утром все спали, Катя, уже привыкшая к бамовскому раскладу жизни, просыпалась, полная сил и оптимизма. Она стирала, готовила, шила, оформляла отправку вещей в контейнерной станции. Зато ближе к вечеру, когда соседи собирались в парке, на улице или просто выходили пообщаться на лавочке возле дома, она валилась с ног. И ничего не могла с собой поделать.

Катя спешила вернуться с детьми к Новогоднему празднику. За три дня она собрала вещи, отправила контейнер, забрала из детского сада документы детей и купила билеты на ночной проходящий поезд. Провожал ее с детьми немногословный свекор.

В Грозном было тепло и сухо. И Катя, чтобы не таскать большое количество вещей, надела на детей валенки, а сапоги отдала свекру, чтобы их потом прислали почтой. В Москве, когда состав прибыл через полтора суток, утром был морозец. А к отправлению поезда к обеду из Москвы до Тынды снег растаял. Дети с трудом переставляли промокшие насквозь валенки.

Хорошо, что Катя взяла для них сменные тапочки. Пока она с детьми находилась в теплом поезде, обувь высохла. И очень пригодилась на БАМе, где перед их приездом бушевала метель, и навалило снегу по колено.

Дети, несмотря на ночь, безотрывно смотрели на заснеженные города и поселки, визжали при попадании снега от отряхиваемых шапок и шуб пассажиров, входящих в вагон с улицы и приносящих с собой свежесть и морозный воздух.

Ване было пять с половиной лет, его сестренке в поезде исполнилось три годика.

Пассажиры с умилением спрашивали у малышки:

– И как же зовут это милое создание с бантиками?

– Мавиночка.

– Это что за чудо-юдо такое Мавиночка?! Может, малинка? Ягодка такая лесная, – улыбались они.

– Никакая я не ягодка. И вовсе не малинка. Я – Мавиночка.

– Ясно, ты не ягодка-малинка, – говорил кто-нибудь из пассажиров, хитро прищурив глаза, – Давай тогда спросим по- другому. Как тебя мама зовет?

– Солнышко мое.

– А папа?

– Ласточка и птичка синичка, – склоняла головку вбок Марина.

– Ого, сколько у тебя имен! – в купе поднимался хохот.– Ну, ладно, маленькое наше солнышко, возьми яблочки тебе и брату.

Ваня тем временем злился, что Марина никак не могла научиться говорить свое имя, хотя мама посвящает занятиям с нею львиную долю времени.

– Ну, ты, Маринка, даешь! Мавиночка- Мавиночка, – кривил он лицо.– Стыдно слушать твои глупости.

– Ваня! Не злись, прошу тебя. Я научусь, обязательно, – обнимала его малышка.

– Вот и учись! Не позорь нас, – отпихивал ее руки старший брат.

Катя даже в поездке занималась со своим солнышком, чтобы дочка научилась выговаривать «р»:

– Мариночка, скажи: « Трон»

Та повторяла:

– Твон.

– Кран.

– Кван.

– Краб.

– Кваб, – у девочки к концу занятий появлялись слезы.

И так повторялось изо-дня в день. Казалось, она так и не сможет сказать злополучную букву. Катя уже стала подумывать, что не надо было называть дочку таким именем.

И вот в свой день рождения она впервые сказала то, что от нее требовали.

Она заглядывала потом в каждое купе, где ее привечали, и гордо сообщала:

– А я тепер-р-рь пр-р-равильно говорю свое имя – Маар-р-рина.

– Какая же ты умница, – улыбались и обнимали малышку взрослые друзья. Они так привыкли к ней и ее брату, что, когда детям через неделю в четыре часа ночи следовало выходить из поезда, многие провожали их с сожалением:

– Будьте счастливы, дети! Пусть ничто не мешает вам быть такими же непосредственными, как сейчас.