Ты был и ты есть, и ты будешь.
Это единственное, что неизменно.
Небо.
Соревнуемся.
Кто кого переплачет.
Планирую прожить своё горе.
– Смотреть в одну точку.
– Ничего не делать.
– Носиться по квартире с пылесосом, тряпкой, поварёшкой и ёршиком, хватаясь за все дела одновременно.
– Много говорить.
– Подолгу молчать.
– Выть.
– Смеяться.
– Сидеть на полу.
– Бегать.
– Гулять.
– Рыдать невпопад. В магазине, на улице, в спорт-клубе, в метро.
– Пересматривать детские и недавние совместные фотографии.
– Ходить в театры и музеи. Куда угодно. Лишь бы раскрасить черноту.
Не люблю чёрный цвет. А вчера надела.
Теперь надолго прилип.
Говорят, он стройнит и придаёт благородства фотографиям.
Не верю.
Когда-нибудь боль утихнет.
Не тороплюсь.
…Радуйся!
Не бойся!
Молись!..
29 сентября
Второе
Я пишу тебе, папа…
Помнишь?
Как в детстве.
Ты присылал мне письма из-за дальних морей. Я отвечала.
Самое страшное утро – первое после утраты.
Говорят, ты ещё здесь.
Шла вчера по улице, прятала слёзы в чёрный капюшон.
Проходила под яблоней. Передо мной упало яблоко, перешагнула. И тут же за спиной с возмущённым грохотом ударились об асфальт ещё два или три.
Нервный смешок. Это ты так меня обнял?
Почему-то в моменты перехода желают мягкости.
Мягких родов. Мягких облачков.
Мягко – значит уютно, с любовью и радостью.
В какое бы междомирье ни приходил человек.
Сегодня девочки пошли на детский день рождения.
Правильно ли это?
Помню себя в детстве, когда уходили бабушка, дядя.
Тогда я не ощущала это настолько большой травмой.
Дети резонируют со взрослыми.
Кто-то ярче, кто-то слабее.
Мама плачет, плачут дети.