Люда Влассовская

Был понедельник. После вчерашнего праздника не успевшие еще очнуться институтки, думавшие больше о воскресном посещении родных, нежели об уроке русской словесности, слушали вяло и отвечали свои уроки неудачно. Терпимов злился, но тщательно скрывал это, по своему обыкновению.

– Mademoiselle Дергунова, – произнес наконец его неприятный фальцет, – потрудитесь ответить заданное.

Кира обомлела. Она перед самым уроком дождалась Терпимова в коридоре и попросила его не вызывать ее сегодня, так как вчера у нее не было времени приготовить заданное.

Он только молча поклонился в ответ, что она и приняла за знак согласия с его стороны.

И вдруг такая измена! Такая подлая, предательская измена! О, это было уже слишком! Кира встала со своего места и пролепетала заикаясь:

– Monsieur Терпимов… вы не поняли меня… я просила…

Но он отлично ее понял, бедную Киру, потому что предательская усмешечка играла в уголках его тонкого рта.

– Mademoiselle Дергунова, потрудитесь ответить заданное! – самым сладеньким голоском и густо краснея при этом, повторил учитель.

Бедная Кира встала вне себя от волнения.

– Ничего, Кирунька, вывезем, – зашептала ей ее соседка Маня Иванова и, уткнувшись в книгу (она сама не знала ни слова из урока), стала усиленно подсказывать Дергуновой.

Маня считалась отличной «суфлершей». Она умела подсказывать урок не разжимая рта и не шевеля губами, смотря при этом самым невинным образом прямо в лицо учителя. Но на этот раз ни Кире, ни ей не повезло.

– Госпожа Иванова, – произнес Терпимов, – вы желаете также блеснуть своими познаниями? Пожалуйте-с в таком случае на середину класса и вы, госпожа Дергунова, также-с!

Названные девочки вышли и встали перед кафедрой, обе багрово-красные от смущения и стыда.

Разумеется, ни та, ни другая не знали урока, и, разумеется, обе соседки дружно получили по жирному колу в журнальной клеточке.

– Это уж Бог знает что такое! – кричала, выходя из себя, смугленькая Кира, когда по окончании урока Терпимов вышел из класса. – У-у, предатель, шпион, Гадюка противная!

– Никто не виноват, что вы ленитесь, – сухо произнесла Арно, в упор глядя на изводившуюся от бешенства Киру.

– Да поймите же, mademoiselle, – ударяя себя в грудь кулаками для вящего убеждения, возмущалась та, – ведь он не смел так делать, не смел… Ведь я предупреждала его… Мы всегда так делаем… Кто не знает… та просит учителя не вызывать… И все согласны… а этот… предатель… изверг!.. Я не…

Тут Кира не выдержала и зарыдала навзрыд…

– Кирушка… персик мой милый (Киру Дергунову называли Персиком или Персом – за сходство ее имени с Киром – царем персидским), не плачь… противная Гадюка ни одной слезинки твоей не стоит! – утешала ее Маня.

– Нет, это уж Бог знает что такое! – вскакивая на скамью, а оттуда на пюпитр, кричала Зоенька Нерод – удивительно чувствительная в делах чести девочка. – Да как он смеет «продавать» нас! Что это за дикое отношение, в самом деле?.. Не реви, Кира, не стоит портить глаз! И Арношке нечего было изливаться! Они с Гадюкой одного поля ягода! Пугач и Гадюка, прелесть что за подбор!

– Только, mesdames, этого предательства так оставить нельзя! – выскочила вперед, размахивая руками, Бельская. – Что это в самом деле! Мы не «седьмушки»!

– Нельзя, нельзя, – зашумели девочки со всех сторон. – Кира! Ты, как пострадавшая, можешь выдумать казнь Гадюке.

– Mesdam'очки, решайте сами! – мгновенно осушив слезы, произнесла повеселевшая Кира. – Только позволит ли казнить его Крошка?

– Маркова! Маркова! – снова закричали девочки. – Поди сюда!

Лида Маркова, решавшая к следующему дню математическую задачу, покорно встала, захлопнула учебник и подошла к толпе.

– Крошка, – торжественно заявила ей Краснушка, обожавшая всякого рода «стычки и события», – мы хотим казнить Терпимова за предательство, ты ничего не имеешь против? Ведь он твой, ты его обожаешь!

– Ах; mesdam'очки, делайте что хотите, – беспомощно махнула рукою Крошка, – не могу же я идти против класса…

– Да… а кто «перенес» инспектрисе о том, что мы яблоки в снегу морозили? – сердито блеснув цыганскими глазами, напустилась на нее Кира.

– Эх, что вздумала! – оборвала ее Маруся. – «Кто старое помянет, тому глаз вон», и потом, передавала ли Маркова тетке о яблоках, или та сама увидела из окон, мы еще не знаем, и, следовательно, все это пустое. Главным образом, от тебя требуется, Крошка, – серьезно обратилась к Марковой Маруся, – чтобы ты отреклась от предателя Гадюки!

– Отрекаюсь, душка, Бог с ним! – покорно согласилась та.

– Ну и отлично… А теперь, заговорщики, за доску марш! – произнесла разошедшаяся Маруся. И, указывая пальцем на Дергунову, Бельскую, Иванову и Зою Нерод, скомандовала: – Ты… ты и ты… и ты! Идемте!

Четыре позванные девочки отделились от толпы и во главе с Марусей скрылись за доской, на которой висела карта с распределением Римской империи, приготовленная к последующему уроку древней истории.

Минут пять длилось совещание. Потом Маруся первая выбежала из-за доски и, сверкая заискрившимися глазами, вскочила на кафедру.

– Mesdames, – звонко прокричала она, – за подлость надо платить подлостью. Око за око, зуб за зуб. Великолепный закон, и я его первая последовательница. Я придумала такую штучку, что противная Гадюка никогда ее не забудет!

– Маруська, сумасшедшая, пожалей ты себя, – вмешалась я, – ведь ты опять нарвешься на ноль за поведение или еще на что-нибудь похуже…

– Не беспокойся, Люда! Я справедлива и хочу наказать виновного… Но только мое наказание будет очень строго, а в глазах начальства оно покажется неслыханной дерзостью, и потому, mesdam'очки, заговорщиков не выдавать! – звонко крикнула она девочкам, тесно обступившим кафедру.

– Не выдадим, не выдадим, не беспокойся, душка! – послышалось отовсюду.

– Даже и тогда не выдавать, – продолжала Маруся, – если накажут весь класс без рождественских каникул…

Это было самое строгое наказание в институте.

– Даже и тогда! – снова подтвердили дружные голоса.

– Все согласны?

– Все, все, все согласны! – хором отвечал класс.

Поведение Гадюки слишком возмутило и ленивых, и прилежных, и «парфеток», и «мовешек», чтобы они могли равнодушно отнестись к этому происшествию.

– Я не согласна! – послышался вдруг звонкий голос с последней скамейки, где сидела за книгою Нора Трахтенберг, не принимавшая никакого участия в наших волнениях. – Я не согласна! – повторила она еще раз и, спокойно захлопнув книгу, вышла на середину класса.

– Mesdam'очки, слышите? – взвизгнула Маруся, разом теряя всякое самообладание. – Скандинавская дева не согласна и еще, пожалуй, выдаст нас.

– Если это будет необходимо, очень может быть, – еще спокойнее отвечала Нора.

– То есть как это! По какому праву? Ты предпочитаешь идти против класса и быть на стороне Гадюки?

– Я хочу быть справедлива, и больше ничего, – со своим иностранным акцентом произнесла Нора. – Дергунова должна была выучить урок. Нет правила останавливать учителя у класса и просить его не вызывать…

– Правила! Правила! Правила! – передразнила вся красная от злости Маруся. – Ты, кажется, вся соткана из твоих глупых правил, противная ледяшка!

– Не злись, это вовсе не убедительно, – произнесла Нора спокойно, – а только доказывает дурной характер и воспитание… Mesdames, – обратилась она ко всему классу, – делайте что хотите, но помните, что я не хочу страдать из-за ваших глупых выходок и быть наказанной заодно с вами как маленькая «седьмушка». Предупреждаю, mesdames, от меня не ждите ни укрывательства, ни лжи перед начальством!