Люда Влассовская

Но оно не могло пройти бесследно, и последствия выразились в отношении к нам Арно. Она уже не придиралась так, как раньше, и, что было приятнее всего, вычеркнула Краснушке ее ноль за поведение и вновь записала Корбину на красную доску.

– Это для вас, Влассовская, только для вас! – шепнула она мне как-то.

Не скажу, чтобы поведение Арно было мне приятно: я довольно некрасиво, как казалось мне, покупала благополучие моим друзьям.

Между тем институтская жизнь обогатилась еще одним событием.

Однажды мы сидели за уроком рисования, который особенно любили за снисходительное к нам отношение старика учителя Львова, смотревшего сквозь пальцы на посторонние занятия во время его урока. Вдруг в класс как пуля влетела Миля Корбина с неистовым криком:

– Новенькая, новенькая, новенькая!

– Mademoiselle Корбина, – остановил ее учитель, – здесь не рынок-с и кричать как на рынке благовоспитанной барышне во время урока не годится. Умерьте пыл ваш!

– Ах, Александр Дмитриевич! – вскричала Миля, ничуть не смущенная его замечанием, благо дежурившей в этот день Кис-Кис не было в классе. – Я не могу! Эта новенькая совсем не то, что вы думаете! И… я больше ничего не скажу, пусть это будет сюрприз!

– Что ты мелешь, Милка! – вмешалась Лер.

– А вот увидите! Вот увидите! – кричала Корбина. – И все, все вы удивитесь! Все! Ах, какой сюрприз! Какая новость будет для всех вас!

– Госпожа Корбина, – снова повысил голос учитель, – потрудитесь сесть на ваше место и заняться вашей работой.

– Сейчас, сейчас, Александр Дмитриевич! – заторопилась девочка и с преувеличенным рвением набросилась на свой рисунок.

Дверь в класс широко распахнулась, и вошла Maman, со своим знаком кавалерственной дамы на плече, в сопровождении Кис-Кис и двух молодых девушек, в одной из которых я, несмотря на долгую разлуку, узнала Ирочку Трахтенберг, в другой – Нору – принцессу из серого дома.

– Вот вам и новость! Вот вам и сюрприз! – прошептала в восторге Милка, впиваясь глазами в вошедшую Нору.

Действительно, сюрприз вышел не на шутку, и мы разинули рты от удивления.

Принцесса из серого дома, таинственная белая девушка, поступала к нам в институт как самая заурядная новенькая!

На ней было надето то же белое платье или что-то похожее на него, воздушное и легкое, как облако. Две длинные белокурые косы, отливающие золотом, лежали на плечах новенькой. Ее большие прозрачно-синие глаза насмешливо щурились на нас, как и тогда из окна дома, в день нашего первого знакомства.

– Mes enfants, – произнесла Maman, слегка выдвигая вперед Нору, – прошу любить и жаловать вашу новую подругу. Вы, я уверена, подружитесь с нею, как вполне взрослые барышни. Mademoiselle Нора много путешествовала за границей и может рассказать вам кое-что очень интересное. N'est-ce pas, ma cherie,[17 - Не правда ли, милая.] вы поделитесь вашими впечатлениями с подругами? – обратилась к ней с улыбкой начальница.

– Avec grand plaisir, princesse![18 - С большим удовольствием, княгиня!] – поспешила ответить новенькая, умышленно, как показалось мне, избегая называть начальницу Maman, по-институтски.

– А-а! Все старые друзья! Но как они выросли! Боже мой! – хорошо знакомым мне, надменным голоском произнесла Ирочка Трахтенберг, которую нельзя было не признать сестрою новенькой благодаря их сходству.

Зеленоватые глаза Ирочки обежали весь класс быстрым взглядом и остановились на мне.

– Как вы изменились, как выровнялись и похорошели, милая Люда, за эти шесть лет, что я вас не видела, – произнесла она любезно, протягивая мне обе руки, затянутые в светлые лайковые перчатки.

Я встала и подошла к ней.

– Да-да, – с ласковой улыбкой подтвердила начальница, – Влассовская – это наша гордость. Она во всех отношениях блестяще оправдывает наши надежды, как лучшая ученица класса.

Я низко присела, опустив глаза, как это требовалось институтским этикетом.

Maman милостиво потрепала меня по щечке и произнесла, снова обращаясь к старшей из сестер Трахтенберг:

– Вы вполне можете поручить ей вашу сестру, Ирэн!

Последняя молча, в знак согласия, наклонила свою белокурую головку, в то время как Нора насмешливо вскинула на меня свои лукаво сощуренные глаза. О, она, как видно, и не нуждалась ни в чьем покровительстве – эта гордая красавица Нора!

Maman наклонилась было к ней с намерением перекрестить и поцеловать ее перед «сдачей» на руки классной даме, что она всегда проделывала со всеми новенькими, но ограничилась почему-то одним только поцелуем бледной и прозрачной щечки, подставленной ей Норой.

Потом, заглянув в два-три альбома с рисунками выпускных и найдя, что на одном из них нос пристроен слишком близко к уху, а на другом нога не имеет последнего пальца, Maman кивнула одним общим кивком учителю, Кис-Кис, нам и новенькой и, опираясь на руку Ирэн, вышла из класса.

Новенькая осталась одна перед лицом 40 девочек, подробно и настойчиво разглядывавших ее хрупкую, воздушную белую фигурку. Несколько секунд длилось молчание.

Мы были уже слишком взрослыми для того, чтобы приставать к вновь поступившей с вопросами, и слишком еще детьми, чтобы удержаться от подобного соблазна. Поэтому мы бесконечно обрадовались, когда звонок возвестил об окончании класса, и, позабыв о нашем достоинстве выпускных, мы все повскакивали с мест и окружили Нору.

– Вы родная сестра mademoiselle Ирэн? – начала Кира Дергунова, как самая решительная изо всех.

– Разумеется! – отвечала новенькая, в свою очередь пристально разглядывая черноглазую цыганочку Киру.

– Сколько вам лет? – подхватила за Дергуновой ее подруга Белка.

Новенькая чуть заметно, неуловимо улыбнулась.

– А как вы думаете сами, сколько? – спросила она.

– Вы знаете, Милка вас обожает! – послышался чей-то голос из толпы девочек.

– Кто? – не поняла новенькая.

– Корбина, Миля, – пояснила Иванова, – давно обожает, с той минуты, как в окне вас увидала… Вы разве не знаете?.. Только не увлекайтесь этим! Она вам живо изменит. Милка не отличается верностью. В прошлом году она обожала Александра Македонского, потом изменила ему для Сократа, потом обожала Кузьму Ивановича.

– Это учитель?

– Нет. Это старший повар. Он ужасно смешной и добрый… Всегда нам давал кочерыжки и морковь… Скоро он уедет в Сибирь, на родину… А вы откуда?

– Я родом из Стокгольма… Я шведка по отцу и француженка по матери… Я училась в Париже, в частном пансионе madame Ivette.

– А почему вы в белом?

– По привычке… У madame Ivette все девушки ходили в белом… Она находила это гигиеничным и подходящим. Белый цвет – символ невинности.

– Душка, прелесть, красавица! – молитвенно сложив ручки на груди, шептала Миля, не сводя глаз с новенькой.

– Милка, не подлизывайся, – крикнула Краснушка со своего места.

Она единственная из всего класса осталась сидеть на своей скамейке, старательно подтушевывая рисунок и делая вид, что не обращает ни малейшего внимания на новенькую.

– Ах, Запольская, ты с ума сошла! – вспыхнула, краснея до ушей, Миля.

Новенькая оглянулась на рыжую девочку, и лукавая улыбка скользнула по ее губам. Она бесцеремонно раздвинула окружавших ее институток и подошла к пюпитру Краснушки.