Надежда и разочарование. Сборник рассказов

– Как где? – спросил Пато. – В луже под мостом. Джамал тяжело задышал.

– Идиот, – выпалил он. – Я туда рыгнул.

Пато засмеялся.

– Нечего было туда рыгать, – произнес Пато. – Ты знаешь, есть русская поговорка: «Не плюй в колодец, ибо он может пригодиться».

С чужой лошади слезают посередине речки

В конце июня выдался прекрасный день. Селение Исган Ярак с восходом солнца быстро оживало. Первым делом люди спешили в сараи, чтобы надоить молока и отпустить коров на выпас в центре села, откуда они начинали дневное шествие по сочным лугам. Коров в селе уже давно пасли по очереди.

Сабир, учитель сельской школы, с круглым лицом, ровными бровями, прямым носом и с вечной усмешкой на губах, гнал свою корову на выпас с палкой в руке и сумкой, небрежно перекинутой через плечо. У него сегодня самый мрачный день в жизни: пришла его очередь. Еще за несколько дней до этого Сабир начинал нервничать, представляя день, когда он будет бегать за чужими коровами с загаженными костлявыми крупами с самого утра до самого вечера. Это он ненавидел с детства, когда ему приходилось помогать деду. За это он не любил молоко и все виды его переработки, в том числе и айран.

Корова, подгоняемая хозяином, шла не торопясь, шатая массивным крупом из стороны в сторону и всем весом наступая на широкие набухшие копыта.

Сосед Джамал, с квадратным лицом, холодными глазами и шутливым характером, увидев Сабира, остановился, чтобы подождать его и идти вместе. Заметив на лице Сабира мину, готовую взорваться по любому поводу, решил поддразнить:

– Хорошо смотришься, однако – как настоящий пастух.

– Да пошел ты! Лучше бы нашел кого-нибудь, чтобы пас за деньги, – парировал Сабир.

– Кстати, – произнес сосед, сдвинув брови. – Я вчера был на похоронах в Межгюле и слышал, что там есть один человек. Профессиональный пастух, между прочим. Магарыч с тебя, если получится.

Сабир раздраженно спросил, нахмурившись:

– Ты не мог это сказать еще вчера?

– Ну, ничего. Через месяц наступит твоя очередь еще.

– Ладно, – фыркнул Сабир, – сейчас дойдем до годекана и с народом обсудим, как быть. А то и вправду, сколько можно это терпеть – я действительно начинаю чувствовать себя пастухом, раз думаю об этом тридцать дней в месяце, а не учителем математики. Мне надо беречь нервы для школы.

– Будут противники, – вставил сосед. – Первый – твой коллега Селим, у которого три коровы и три взрослых сына, которые с удовольствием ходят пасти. Что, он будет деньги выкидывать? Такие еще найдутся.

* * *

Действительно, Селим и еще несколько человек воспротивились.

– Да я знаю этого типа, – сморщив лоб, нервно начал Селим, со строгими чертами лица. – Он несерьезный и ненормальный, и как можно доверить ему целое стадо – возьмет и загонит в Черный лес, и что потом?

К счастью для Сабира, такие дела в селе решали большинством голосов, и народ согласился отправить к пастуху трех представителей во главе с Джамалом, чтобы согласовать все детали предстоящего договора.

Сабир, убедившись, что к следующему разу он сможет снять с себя тяжелую обузу, с поднятым настроением увел стадо, временами покрикивая: «Гей, гей, чтобы вас волки сожрали». Он вернул губам былую усмешку.

* * *

Красный «жигули» остановился в узком проулке соседнего селения, и из него вышли трое. Они завернули за угол и остановились напротив железной калитки зеленого цвета в глухой стене забора. Джамал постучал.

Дверь открылась, и на них уставилась пожилая сухая женщина с морщинистым лицом. Она в коричневом помятом платье, на голове у нее черный платок с бахромой, на ногах – резиновые галоши. Она недоверчиво осмотрела незнакомцев с ног до головы.

– Вам кого?

– Извините, бабушка, – вежливо, как велит горский этикет, начал Джамал. – Мы все из Ярака, и мы хотели увидеть Аюба. Он здесь живет?

– Да, он мой сын, – подтвердила она, – проходите домой, – она изменилась в лице, и ее карие глаза забегали. – Сейчас позову.

Во дворе, который был аккуратно подметен, бродили жирные куры и горделиво разгуливали петухи; в углу на привязи мирно стояла черная породистая собака с безразличным выражением на морде.

Спустя минуту, к калитке приблизился Аюб – тридцати пяти лет на вид, высокий. Большие круглые глаза и широкие сросшиеся на переносице брови производили жалкое впечатление.

– Гьапур-дава, фици вува, – он со всеми за руку поздоровался. – Может, пойдемте домой?

– Спасибо, – вежливо отказался Джамал. – Аюб, нам нужен пастух, и хотели тебя спросить, сможешь ли нам помочь.

Он, словно в оцепенении, некоторое время не сводил глаз с Джамала.

Это смутило Джамала, и он отвел взгляд.

– Да, – ответил Аюб после паузы, – если не кинете. А то есть такие села, куда лучше не соваться.

– Например? – Джамалу стало интересно.

– Ну, например, Тураг, Кандик, Кучтил…

– А что, они не платили?

– Платили, но не вовремя, – с достоинством произнес Аюб. – Месяц прошел – и деньги на бочку. Вот так я работаю.

– Хорошо, мы согласны, – произнес Джамал, и, глядя на пастуха, подумал: «Ну и характер же у него», и намотал на ус выражение «деньги на бочку». В Яраке Аюбу выделили дом и собрали деньги в качестве аванса. Он каждый день выходил из дому на работу в одно и то же время с точностью педанта – в половине седьмого, а стадо пригонял, ориентируясь по закату солнца. Все было замечательно: яракцы были довольны и сожалели, что не знали его раньше.

* * *

Больше всех радовался Сабир: из его жизни ушла самая серьезная проблема его быта.

Он собрал в кучу все свое пастушеское обмундирование: сапоги резиновые с мехом, плащ-накидку от дождя, сумку, которой было много лет, начавшую разрываться по швам, – и собрался облить бензином и поджечь. Он таким образом хотел получить удовольствие в отместку за те дни, которые он посвятил животным.

Джамал, увидев неладное, подошел к соседу.

– Ты что собираешься делать?

Сабир оторвал взгляд от кучки вещей и ответил:

– Хочу попрощаться с утварью за ненадобностью. Она мне больше не понадобится.

Джамал засмеялся.

– Ты знаешь, – начал он, – по-моему, ты рано это делаешь.

– Почему? – Сабир поднял одну бровь. – У тебя есть что сказать?