Обожженные «Бураном»

– Вы не видели этих балбесов, которые, как герои, только что вышли из этого кабинета?

Лейтенант выпучил глаза.

– Это же чрезвычайное происшествие, – странно произнес лейтенант. – Выходит: он их погладил по голове. Я что-то не пойму.

– Я тоже, – солидарно сказал капитан, хватаясь за ручку двери.

Генерал набирал номер телефона, удерживая трубку между ухом и приподнятым плечом, а руками ковырялся в документах. Увидев капитана, он отстранил бумаги и повесил трубку на рычаг.

– Я знаю, Николай, какой у тебя вопрос, – произнес генерал. – Почему я их не наказал?

– Ну, да, – стесненно выдавил капитан. – Безнаказанность порождает вседозволенность.

– А ты знаешь, какие бывают самые большие ошибки у человека?

– Поступки, которые они совершают по пьянке?

– Я понимаю тебя: никак из капитанов не выберешься в майоры, – генерал улыбнулся. – Нет! Это ошибки, которые человек уже не может исправить, а рядом нет другого, который бы помог это сделать. – Он замолк и отвел взгляд на большое окно с раздвинутыми шторками, за которым было видно, как на плацу маршируют курсанты, оттачивая строевую подготовку. – Я не зная, что на меня нашло сегодня – слишком много воспоминаний. Я вырос в деревушке на Волге в семье, где было одиннадцать детей, и я был самым старшим. Трудное было время: не доедали, не досыпали, одежды не доставало – все в заплатках, но были счастливые. Однажды в самый разгар сезона ловли рыбы с отцом пошли на пирс рыбачить. К концу дня большой тазик был полон сазанами – отец был радостный. Я все время баловался, несмотря на его замечания, и кончилось тем, что я случайно опрокинул тазик в воду вместе с рыбой. Отец так и стоял, отчаянно глядя то на меня, то на тазик, которого уносило течение. Он даже словом меня не обидел. Спустя много лет, когда я его об этом спросил, он, знаешь, что мне сказал? Он сказал: «Боль от палки проходит быстро, сынок, а осознание вины залегает в душу на всю жизнь». Он мне тогда позволил осознать эту вину, почему мои маленькие братья и сестры остались без рыбы. Понимаете?

– Да, мудрый был дядя Тимофей.

Генерал достал носовой платок и почистил заслезившиеся глаза.

– Так вот, я сегодня позволил этим курсантам осознать свою вину, – продолжал Григорий Тимофеевич как бы с самим собой. – У каждого у них в руке был свернутый листок: это мог быть или рапорт об отчислении либо рапорт о раскаянии. Скорее всего – рапорт об отчислении, так как, – он демонстративно притянул к себе лист бумаги и, держа пальцами над столом, порвал пополам, – так как вы написали рапорт на курсанта Толбоева, хотя его вины нет. Я увидел их солидарность и то, как зарождается летное братство. – Он сделал паузу. – Я дал им возможность осознать свою вину и уверен, товарищ капитан, что это будет нашим лучшим выпуском училища за все время.

– Откуда у вас такая уверенность?

– Интуиция. Интуиция!

* * *

Через несколько дней Магомед по заданию замполита занимался оформлением красного уголка ко дню училища, когда за спиной услышал голос Орлова.

– Магомед, есть две новости… – начал было Орлов, но, видя, как Магомед резко на стуле повернулся к нему, подкачал и чуть не грохнулся со стула, он осекся.

– Оставь меня в покое!.. – громко прокричал Магомед, сверкнув глазами. – Не хочу от тебя ни хорошего, ни плохого. Отстань. – Магомед тяжело переживал то, как он так из-за ничего оказался на грани судьбы. Тяжелый осадок продолжал его мучить. Отношения в группе обострились. Зная это, Андрей предпринимал несколько попыток вернуться в прежний мир, но Магомед был тверд как скала и ушел в себя. Сюда прибавилось еще не начавшееся знакомство с продавщицей военторга.

– Тогда только хорошее, – Андрея не покидало чувство вины перед другом, и он старался растопить лед – тебе не надоело играть в обиды.

Магомед спустился со стула, сделал шаг навстречу Андрею и спросил.

– Ну что ты ко мне пристал? – зло проговорил Магомед. – Новости хорошие, новости плохие. Ты уже сделал один раз хорошее…

– Я видел Любу, – сообщил Андрей, прерывая монолог друга, – я ей сказал, что пожарником был именно ты.

Магомед смяк в одно мгновение, почесал подбородок: в нем вновь забурлили чувства.

– И… и что?

– Ничего, – ответил Саша. – Она поверила.

Первое знакомство с самолетом

«Здравствуй, Л-39», – про себя сказал Магомед, изучая и гладя металлическую обшивку учебно-тренировочного самолета. На фюзеляже табличка с надписью: На нем летал летчик-космонавт Комаров.[2 - Комаров Владимир Михайлович (1927–1967), летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза (второй раз звание присвоено посмертно). – Прим. ред.]

Известные имена придавали чувство причастности к космосу. «Но для меня он так далек. Еще не известно – доучусь или нет». У него было необъяснимое чувство: облачиться в металл и покорить воздушную пустоту, летать быстрее и выше всех.

* * *

– Теперь слушайте меня и запоминайте, – начал летный курс капитан Злобин, выпускник училища предыдущих лет, приступая к кропотливой работе по подъему курсантов «на крыло». – Все прыгали с парашютом на базовом аэродроме училища? Довольны?

– Нет, товарищ майор, – сострил Орлов, пытаясь сходу познакомиться с новым командиром. Он шутил без разбора, хотя на этом он обжигался не один раз. Что поделаешь, человек рожден, чтобы сеять смех и радушие. – Я прыгнул только один раз.

– А почему?

– Парашют не раскрылся.

Лицо офицера вытянулось в недоразумении.

– Запасным приземлился?

– Нет.

В рядах курсантов оживление, готовясь взорваться смехом.

– А как выжил, товарищ курсант?

– Это, что, жизнь, что ли – пить нельзя, кругом колючая проволока, строевой шаг и вечные учения…

Хохот оглушил воздух.

Злобин с непривычки растерялся, но шутку оценил.

– Отставить смех! – скомандовал неискушенный капитан. – Это вам не театр и не кино. – А ты, курсант, зайдешь ко мне после полетов. Мне кажется, тебя надо погладить по голове… Еще вопрос. Катапультирование прошли все. Но этот восторг оставьте лучше в запасе на всю жизнь, потому что после трагического катапультирования карьера летчика заканчивается. Непонятно, почему? Травмы могут быть несовместимы с летными требованиями. Самолет вы должны чувствовать, прислушаться и привыкнуть к шуму двигателя. Облетать его конструкцию, влиться с ним в единое целое и прочувствовать всеми органами то, как он разрезает воздух, таким образом, чтобы вы могли улавливать по его поведению неисправности, неожиданные нештатные ситуации и мгновенно реагировать. Потерянные секунды могут стоит очень дорого. Запомните: летчик – это особая профессия, самая опасная, самая престижная в нашей стране, потому что в сегодняшней войне решительные действия проходят не на земле, а в воздухе. Поэтому, дорогие мои, прошу отнестись к тренировочным полетам вместе с инструктором очень серьезно. – Он повернул голову и наставил палец на курсанта. – Как фамилия?

– Орлов, товарищ майор, – ответил Андрей.

– Слова на счет серьезности особенно относятся к тебе, артист, – добавил майор. – Есть вопросы?

– Есть, – ответил Орлов. – А почему, товарищ майор, вы так настроены против катапульты. Вот, например, летчик Краснов – тоже майор – спас людей при аварии автомобиля.

Магомед локтем толкнул Андрея, чтобы прекратил комедию. Но это не возымело действия.

– Хм, – хмыкнул майор, – а при чем здесь автомобиль?

– А при том, что майор Краснов любит катапультироваться и однажды, когда ехал в такси, полном пассажирами, предотвратил катастрофу.

– Как это? – недоумевал майор.