Вкус жизни

– Где будет этот клуб? – заволновалась Аня, не поняв иронии.

– В Магадане, – съязвила Инна, вспомнив анекдот на эту тему.

– Прекрати издеваться. Не люблю я Сталина, – взмолилась Лиля. – Берия, между прочим, многое сделал в организационном плане для создания атомной бомбы в России.

– Я отказываюсь тебя понимать. Ты имеешь в виду шарашки? – зло отреагировала Лера, родственников которой черным крылом задели и тридцать седьмой, и сорок седьмой годы. – Некоторые люди не прощают сделанных им благодеяний… ты догадываешься, о ком я… таких надо чувствовать спиной… Он занимался исключительно «предателями» Родины, чтобы оправдать свое преступное существование… Или мы тоже, как и наши родители, при Сталине получили ожог памяти?

– Не ставь, Инна, пожалуйста, знак равенства между социализмом и сталинизмом с его бессмысленным режимом устрашения. В отношении «мудрой политики партии и гениального вождя – отца народов» у меня нет иллюзий. И не лопаюсь я от гордости, вспоминая его национальную политику. Собственно, самое страшное – не сам Сталин, а его метод… Как писал Достоевский: «Вариант управления страной». Помнишь: офицер, кажется, бил ямщика, а тот бил свою жену. И это было не раздражение, не обида на офицера… Она видела, как его били… В этом трагедия расправы. Или еще пример. Досталось крупному начальнику на орехи, и он начинает гнобить заместителя, а тот того, кто ниже его стоит, кто слабее. И так по цепочке…

– Не заговаривай мне зубы психологией и демагогией. Я далека от всего этого. Ты еще скажи, что Сталин выполнял великую миссию душителя революционного духа, как Наполеон, Кромвель и ему подобные…

Лена запустила пальцы в свою густую шевелюру и принялась растирать кожу головы где-то ниже затылка. Ее утомляли все эти пустопорожние разговоры. Всем своим видом она словно давала понять, что эта тема, как, в общем, и все остальное, ее мало интересует. Прошлое для нее было прозрачным. Да и настоящее на ближайшие десять-пятнадцать лет она представляла достаточно четко, хотя не во всем однозначно.

– И скажу. Ни у кого нет права губить чью бы то ни было жизнь.

Кира, непричастная к спору, выхватывала из разговора только отдельные моменты и с вялым интересом стороннего наблюдателя выжидала, чем все закончится.

– …А твой капитализм Гитлера вознес. Или ты об этом безнадежно забыла?

– Зачем насильственно изыскивать и извлекать аналогии и проводить параллели? Зачем искать переклички эпох и их главных действующих лиц?.. Теперь не разобрать, что достоверно, что нет, – отмахнулась Аня, не желая вызывать в памяти тяжелые годы детства. (К началу войны ей было уже семь лет).

– Так или иначе, но невозможно избежать неприятных ассоциаций с Гитлером, – поддакнула Жанна Лиле.

– «Надо, Вася, надо» извлекать аналогии. Помнишь крылатую фразу из фильма про Шурика? – рассмеялась Инна.

Шутка не позабавила присутствующих. Напротив, они как-то погрустнели и некоторое время не могли освободиться от неуютного ощущения зажатости.

– Хоть и говорят, что всякая параллель рискованна, но не всякая бессмысленна, – парировала Лиля. – И это наводит меня на мысль, что общественный строй здесь ни при чем. Ты согласна с тем, что злой гений может появиться в любой политической среде, в стране, где люди безразличны? Не здесь ли зарыта собака?.. Ни один народ не заслуживает ни Гитлера, ни Сталина! И это, черт возьми, мое решительное мнение, – снова вскипела Лиля.

«Какое именно замечание Инны привело Лилю в ярость, которую она даже не сочла нужным скрывать?» – озадачилась Лена.

– Лиля, оставь эту тему сведущим людям, – мягко попросила Кира.

– «А в Америке негров линчуют», – злорадно напомнила Инна навязшую в зубах фразу из детства только затем, чтобы не выпасть из разговора. – …Твое мнение! Ха! Муха изображает мухобойку. Или паука?

– …До сих пор не пойму, почему с печалью и с какой-то неизбывной тоской плакали по Сталину простые люди? Это были слезы по Хозяину рабов, приученных к многовековой зависимости от барина? Они боялись чего-то еще более страшного? – осторожно спросила Аня.

– Системы они боялись, – презрительно хмыкнула Инна.

– Угодничать можно заставить, но плакать… крепко сомневаюсь, – не удовлетворилась ответом Аня.

– Может, люди не слышали о Гулаге? – предположила Лиля. – Я ничего не знала, пока не прочитала Солженицына.

– Или слышали, но не хотели знать… – буркнула Инна.

Алла отвлеклась от разговора с Леной и задумчиво произнесла:

– Как интересно современное сознание выстраивает отношение к прошлому.

Кира заметила, как на ее лице мелькнуло выражение, которое она обычно приберегала для тех немногих, которые умели ее понимать и ценить.

– Современный человек, благодаря феноменально быстрому развитию техники, события воспринимает и понимает глубже и шире, – сказала Лера.

– А я считаю, что разночтения в понимании нашего прошлого – это результат отсутствия консолидированной государственной версии по многим существенным вопросам, – заявила Рита. – Даже об интеллигенции говорят разное: то она «соль земли», то ее лучшие представители – лишние люди… Сейчас мы не только в этом вопросе хромаем. Отсутствует профессионализм во всех областях нашей жизни…

– Воровать и разрушать у нас неплохо получается, – расчетливо съязвила Инна.

– Раньше человек, чтобы лучше понимать современность, обязан был держать в памяти историю. А теперь это в нас утеряно, – несмотря на укол Инны, продолжила Лиля историческую тему.

– Современность слишком давит избытком информации обо всем мире, – объяснила причину такой потери Лера.

– Может, еще чем-нибудь интересным поделишься? – ехидно изрекла Инна.

– Ну разве что бессонницей… – хмыкнула Лера, чтобы не допустить продолжения перепалки.

– …Хотелось бы, чтобы в современной жизни поменьше было бесовщины, – скромно пожелала Аня.

Ей показалось, что она нашла способ по возможности деликатно вмешаться в разговор. Но Инна с Лилей были не в том настроении, чтобы замечать разные мелочи, и продолжали яростно спорить.

– Страна на очной ставке с собственной историей? Провела реконструкцию прошлых событий? Лиля, в твоей интерпретации она весьма оригинальна. Кого ты забалтываешь? А ты, Аня, обрати взгляд внутрь себя. Сама себя страшишься, даже своей тени боишься? Мол, не грузите меня грустным, мне хочется радостного.

– Я понимаю, плохое лучше видно, потому что хорошее – это норма и в глаза не бросается… К тому же у нас иногда самое великое выглядит самым низменным. Умеют представлять… – словно оправдываясь, сказала Аня. – Я сама грущу, но детей учу любить каждый миг своей жизни, каждый лучик солнца…

– Дамы, дамы! Вас не заботят нервы присутствующих? Что за неэстетический расстрел прошлого и настоящего? К чему с пеной у рта доказывать очевидные вещи, ставшие уже притчей во языцех? Не поддавайтесь однозначному охаиванию ни настоящего, ни прошлого. Я считаю, что надо отстаивать все положительное в нашем наследии. Я понимаю, нам в нашем возрасте свойственен грустный взгляд на жизнь, но нельзя безнаказанно бросаться словами. Наша жизнь – вечное движение, и это движение творят мысли людей. Неосторожно изреченное слово может пробудить вулкан страстей и зла. Берегитесь пересудов не только в словах, но и в мыслях! – продекларировала Жанна одну из идей своего нового увлечения.

Она сказала все это несколько театральным тоном, создавая впечатление, будто она сама не относится к сказанному всерьез или советует присутствующим сохранить долю здравого скепсиса.

– Напугала попа кадилом! Я не ослышалась? Ты о высших силах? Виданое ли это дело? Бросаешься из крайности в крайность? – переспросила Инна и удивленно подняла брови. – Ты всегда производила впечатление умного человека. Уж кого-кого, а тебя я не могу заподозрить в недостаточной образованности и поэтому тем более не понимаю направления твоих мыслей. Ты поражаешь меня не неосведомленностью, а чем-то другим, чему я еще не подобрала определение. Сдается мне, не о том думаешь, не тем голову забиваешь. Стремишься на дно давно ушедшей эпохи? Сама как агнец божий идешь на закланье?

Мы, русские, в ответе за человека, а нас вечно несет в тайны «глубокого мироздания», потустороннего мира. Проснулось воображение? Перемкнуло мозги? Не забиралась бы ты в эти дебри. Ведь с кем поведешься… так и до новоявленного спасителя мира, миссии недалеко… Еще один камень преткновения? – засыпала Жанну ехидными вопросами Инна, вскинув красиво подведенные брови и подняв подбородок, демонстрируя свой горделивый профиль.

– Отстань, надоела как горькая редька. У кого переняла манеру лезть в душу без спросу? Ты выбрала неверный тон, и у меня появилось веское основание предположить… – недовольно забурчала Жанна. Ее уже никто не слушал, но она все продолжала сопеть и бормотать себе под нос.

Лера заметила, что Инна критиковала Жанну с некоторым упреком. Во взгляде ее и в тоне голоса уловила она тревогу и крайнюю степень разочарованности умственным уровнем сокурсницы. «Не в бровь, а в глаз, – подумала она, соглашаясь с Инной. – Но не по форме преподнесения, а по содержанию разговора».

– Я тебе вот что посоветую, Инна, – мягко въехала в разговор Эмма, крепко сплетая пальцы рук. – Не суди чужую боль.

«Скука, мухи дохнут, как говаривали мы в детстве. То скорострельные жесткие диалоги, то муторные, примитивные рассуждения… Устала я, неадекватно реагирую? – ворчливо думает Лена и дальше уже не вслушивается. Нарастающее напряжение прорывается только в ритмичных постукиваниях ее тонких пальцев о край стола. Но она справляется с ним и, погруженная в воспоминания, уже не замечает, в каком направлении течет разговор, и лишь иногда ее сознание выхватывает его отдельные моменты.

– …Что ты хорошего видела при Советах? – громко вопрошает Инна.

– Хорошая работа, крепкая семья, спорт, искусство – разве этого мало? Ум и образованность ценились. А много ли ты митингов протеста видела при Советах? – защищалась Мила.

– Это в девяностые было безвременье, а не жизнь. Раскурочили страну вдрызг. Возникли такие новые понятия, как офшоры – поди в них разберись. Появились новые хозяева жизни – бандюки, – продолжила ее мысль Лиля.

– Так объявим им джихад! – сказала Инна с самым серьезным видом.

– А последствия? – испугалась Аня, не понявшая шутки.