Вкус жизни

– Антон мог бы и понятней изъясняться. В его возрасте уже принято давать рациональное объяснение своим чувствам, а он остался романтиком, – вставила пренебрежительную фразу Инна.

Со стороны казалось, что в ней боролись и уважение, и нелюбовь к Антону.

«Инна знает свой стервозный характер и уже не ждет к себе доброго отношения? Я заметила, что ее удивило и обрадовало мое приятельское к ней обращение в самом начале нашей встречи. Она как-то сразу разъерошилась, стала мягче. А в первый момент показалась слишком напряженной и взвинченной», – на минуту отвлеклась на Инну в своих мыслях Жанна.

– Может, это и хорошо, что Антон романтик, – помедлив, сказала Лера. – Как-то за рюмкой коньяка, не помню, на какой праздник мы собирались, он произнес задумчиво: «Все мы ищем того, кому не хотели бы изменять». Может, о работе говорил, а может, Дина всю жизнь стоит перед его глазами.

Я эту его фразу запомнила еще и потому, что впервые услышала нечто подобное от своей мамы. Она при этом еще добавила, что всегда хотела умного и такого, в ком могла быть уверена, но, видно, эти понятия несовместимые. А много позже она грустно констатировала, что так и не встретила мужчину, которым могла бы всерьез восхищаться, потому что мужчины по большей части неумны, неглубоки и в основном лживы. И сказала она это так, будто добралась до сути главной житейской истины, основной причины всех женских несчастий. Мне было жаль ее…

«Любовь! Одни беды от нее, – подумала Инна. – Антон! Спроси он меня тогда, наверное, сказала бы правду, и тот день, может, изменил бы всю мою жизнь. Но после ошибки юности не давало покоя чувство вины, я была слишком неуверенной, и неловкостью своей все испортила сама. Только поняла это слишком поздно. И потом не видела в юных девах, с их примитивными попытками соблазнять, серьезных соперниц и все надеялась… Надо хорошо знать мужчин, чтобы не влюбляться столь опрометчиво…

Но когда спустя годы мы встречаем тех, кого любили прежде… мы их не любим, потому что и в них, и в нас умерли те, кем мы были в юные годы. Мы стали другими. Теперь я уже не могу себе вообразить, что страдала, сходила с ума. От того состояния влюбленности, от прошлых мучений сердца ничего не осталось. Я испытываю к объектам своего прежнего вожделения смешанные чувства любопытства, разочарования и даже некоторой неприязни. Но тут уж, что греха таить перед собой, надо винить обиду на свое неслучившееся счастье или зависть к соперницам.

Еще больших трудов мне стоит поверить в то, что некоторые роковые встречи, предвещавшие радость и страдания, были пустоцветом моего пылкого воображения, а трогательные истории, бывшие тогда единственным утешением, теперь кажутся почти смешными… Оказывается, любовь вместе с нами стареет, изнашивается и погибает»…

Голос Риты перебил печальную думу Инны.

– Что мне еще нравится в Антоне, так это то, что он не позволяет себе хвалиться перед друзьями, не бравирует своим талантом. Говорит, что здесь это было бы неуместным, мол, не на партсобрании, где все регалии каждого обязаны быть на виду. От похвальбы его, очевидно, предохраняет редко теперь встречающееся нравственное достоинство ума. Может, поэтому и для нас, его сотрудников, его «хорошо» было высшей точкой похвалы.

– Хватит смаковать героя. Антон – совсем не уникальный случай. Если ты ищешь кумиров среди своих современников, значит, сама уже принадлежишь прошлому, – подбросила шпильку Инна.

«Так и подмывает ее кому-нибудь нахамить. Скучно Инке дома одной, задыхается она в тисках четырех стен. Ищет на кого выплеснуть переизбыток нерастраченной энергии. Наверное, сейчас сидит здесь между нами и думает: наконец-то у меня в жизни что-то происходит… Или хамит, или хитро, провокационно исповедуется, вкрадчиво влезает в душу, вываливая житейский хлам наружу то истово, то с осторожной правдивостью, ожидая от каждого из нас того же. Слушать ее порой совестно, но я слишком устала, чтобы упорствовать, отстаивать свое», – размышляет Кира, предлагая подругам чай, кофе и бутерброды.

– Закругляйтесь с разговорами, перекусите, – обращается она к подругам.

Рита опять заговорила о научных успехах Антона, потому что побоялась еще раз ступить на зыбкую почву разговоров о личной жизни своего друга.

– В небольших, гомеопатических дозах похвальба, злость и обидчивость не только простительны, но и полезны, – засмеялась Жанна. Ей не хотелось скучных, серьезных разговоров и оценок.

А Рита не унималась, ее точно прорвало:

– …По-настоящему умный и серьезный, Антон испытывает отвращение к тем, кто вкладывает свою энергию в рекламное пустословие, набивает себе цену, желая прослыть гением, дает амбициозные названия своим статьям, теориям и проектам. Как-то хлестко и ядовито высказался – видно, достали его, – что дураков всюду хватает, что, мол, дураки и хулители, со страстью отстаивающие глупые дела, не бесят его, там все ясно. И только те, что настырно лезут в разумные проекты, выводят его из себя, потому что его злит торжествующий оптимизм несведущих людей. И тут же заявил, что любая борьба, будь она даже на службе самого правого дела, никогда не убедит того, кто сам не захвачен этой борьбой. Вы не представляете, какого удовольствия лишаетесь, не общаясь с Антоном, не пытаясь его разгадать. А он связан с каждой из нас какими-то незначительными подробностями, которые объединяют всех, – задумчиво и немного грустно закончила Рита и с таким важным видом кивнула головой, словно под присягой подтверждала строгую достоверность своих слов.

От внимания Инны не ускользнул излишне романтичный настрой сокурсницы.

– Рите поберечь бы комплименты для своего очередного мужа, – зашептала Инна, обращаясь к Жанне, – а она возвеличивает и расхваливает на все лады Антона. По-моему, она злоупотребляет литаврами, характеризуя однокурсника, с пеной у рта защищает. Подумать только, как велико его влияние на умы некоторых женщин! Ее рассказ – ода! Бравурный марш в честь друга юности. С тем же успехом она могла бы воздвигнуть ему памятник у себя на родине. Он ее единственное утешение? – иронично хмыкнула Инна, бросив презрительный взгляд в сторону Риты, для которой она произнесла эту фразу достаточно громко, чтобы та поняла, что говорят о ней, но пониженным тоном, чтобы показать, будто не хочет быть услышанной. Ох уж эти каверзы женской натуры!

«Инка похожа на неразорвавшуюся гранату, готовую от малейшего толчка все разнести в клочья. Глаза ее горят каким-то болезненным возбуждением, – тревожно подумала Аня. – Не ожидала, что ею так остро переживается само воспоминание о давней любви».

Рита резко выпрямилась на стуле, ее щеки вспыхнули нервным румянцем, но она ответила Инне с достоинством:

– Мне следует обидеться на твои колкости? Не дождешься. Запомни, мои интересы лежат несколько в другой плоскости, нежели ты предполагаешь. Антон – герой не моего романа, он просто прекрасный человек и редкий друг. Я ценю его. Ты же знаешь, что удивительные встречи, переворачивающие жизнь человека, слишком редки… Если продолжишь говорить глупости – будешь иметь со мной серьезное объяснение, только не тут и не сейчас. Я промолчу, хотя ты уже достойна приличной нахлобучки. Не выбивай меня из нормальной колеи.

Инна применила свой старый излюбленный способ: подколоть, унизить, раздосадовать и вовремя отвернуться. Теперь ее голос совсем сошел на доверительный шепот, и она принялась спокойно делиться с Жанной своими предположениями:

– Антон – холостяк по натуре, вот и не снискал доверия «масс», окучивая красоток, ценит в себе только самцовую доблесть, помешался на собственной персоне. Меня шокирует его непохвальная неразборчивость. Похоже, он дал обет безбрачия. У каждого своя Голгофа… Конечно, его откровенная наглость и изысканная небрежность по-своему неотразимы, а безупречные европейские манеры притягивают. Мне кажется, он все больше напоминает свою мать. Наверное, от нее он унаследовал высокомерную изысканность обхождения. Ее прекрасное дворянское воспитание выпестовало в нем это свойство… Он точно всех инспектирует своим пронзительным взглядом. В нем это проявляется инстинктивно, непроизвольно, в силу привычки… – долетали до Лены отдельные фразы Инниных высказываний.

– «Из неправды в правду дверей не отыскать», – обронила Алла. – О каждой из нас тоже говорят много всякого, разного.

«К Антону, я думаю, все эти сплетни имеют малое отношение. Не одобряю я подобные россказни. Не стоит верить всему тому, о чем Инна треплется. Может, Антон по натуре дамский угодник, но никак не ловелас. В студенческие годы, помнится, он был не большой охотник до вина и вольных женщин. Одной Дине отдавал все свое мужское обаяние. В порядочности никто с ним не мог сравниться, – думает Жанна, внешне не выдавая своего несогласия. – А если что и было, так эти локальные моменты несовершенства в нем так милы и обворожительны, что только подчеркивают его естественность».

– Не пора ли нам закончить разговор об Антоне? – шепнула на ухо Инне Кира.

Ответа не последовало.

– Говорят, если юноша был слишком любим своей матерью, он ждет от женщин слишком большой к себе любви и, естественно, не находит. Нельзя получать, не умея отдавать. Женщинам тоже хочется, чтобы их любили, боготворили… А как он красиво и гордо вскидывает голову, с каким достоинством! И движения шеи при этом настолько гибкие, высокомерные, даже кокетливые. От матери унаследовал…

– Кто тебе о нем такое наговорил? Я такого за ним не замечала. Антон прост и в высшей степени естественен. Никогда не замечала в нем ни малейших черт рисовки и позы. Никогда не видела, чтобы он принимал людей, самодовольно развалившись в кресле. Слишком предвзято ты к нему относишься и чудовищно извращаешь его поведение, – в запальчивости повысила голос Рита и, смутившись, оглянулась, испугалась, что привлекла к себе внимание.

Но нет, все присутствующие были поглощены своими разговорами.

– Так я тебе и скажу, кто?, – рассмеялась Инна.

Она умела нагнетать обстановку неудовольствия, поэтому невозмутимо продолжала:

– Не уместно ли в этом случае задаться вопросом: «Что может привнести в жизнь женщины такой мужчина?» Только хаос. Его любовь – блестящий дивертисмент на короткое время. Легко ему – не надо ни о ком тревожиться, заботиться. По одному принципу живет: если очень хочется, то можно. Он слишком умен и хорош, чтобы кого-то любить. Любая ему неровня. Прекрасно выкован природой, улетный экземпляр, к тому же красив той особенной внутренней красотой, которую так ценят умные женщины. Но он давал отпор любым их поползновениям. А чтобы потешить свое самолюбие, окружал себя дурочками, которые сохли по нему, которым нравилось, чтобы их раздевали глазами. У них он нарасхват. Элегантное решение, ничего не скажешь!

И – надо же! – совсем не боялся огласки. Другого давно бы «раздавили» и мокрого места не оставили. Такие дела обычно заканчивались скверно. Ему бы оставить опасную забаву, так нет, все нипочем. Был молод, беспечен, кровь бурлила. Я советовала ему не искушать судьбу, сокрушалась, мол, умерь свой пыл, иначе с тобой при первой же возможности разделаются.

Надо сказать, не удавалось повлиять. Это было безнадежным делом. Как-то он заметил мне довольно холодно, мол, на свой аршин всех не меряй. Не оценил моей заботы. Не одобряла я его ребячества, но, смирившись, предпочла больше не смущать друга, со стороны наблюдала его жизнь…

Аню ошеломили слова Инны, Лене чуть дурно ни стало… «Хорошо, что Рита вышла на лестничную площадку подышать и не слышит этой дикой ахинеи».

– Во внешней красоте их притягательная сила? Но она ничто без внутренней. Нет, все-таки недаром говорят, что женщины одерживают верх над самыми выдающимися мужчинами лишь благодаря макияжу и прекрасной фигуре.

– Напротив, Антон был один из тех немногих, которые не боятся сильных умных женщин. Он дружит с ними, – возразила вошедшая в комнату Мила.

– Если он их использовал, то хорошо устроился, – хмыкнула Инна, довольная невольной подсказкой.

– Не можешь без пошлостей! – рассердилась Мила.

– Наверное, надо быть мужчиной, чтобы понять Антона. Существует магнетизм талантливых людей, в них влюбляются, и ничего тут не поделаешь. А влюбленности гениев интересны тем, что под влиянием чувств у них возникают талантливые идеи или создаются прекрасные произведения искусства. Я, например, скорее полюбила бы талантливого, нежели красивого, – простодушно заметила Жанна, совершенно не желая унизить Инну своим замечанием. – Умная женщина, наверное, уцепилась бы за Антона обеими руками. От такой просто так не отмахнешься.

Реакции Инны на слова Жанны не последовало. Она торопилась высказать свое мнение:

– Едва ли надо говорить, что он в женщинах искал радость и сладость, а они в нем опору. Не сходились их помыслы. Разное исповедовали. Он – нарцисс, и в этом его несчастье… Никто не удержал его ни опытом, ни безотказностью, ни пышными или изящными формами. Ему хотелось от них только телесной любви… Для очистки от грехов его идеального образа – а они, несомненно, за ним водились – нам только не хватает средневековой церкви с ее индульгенциями, но для этого надо очень даже напрячь воображение, – с притворным вздохом закончила свой монолог Инна.

Вошедшая при ее последней тираде Рита взвилась, буквально взорвалась громким негодующим шепотом:

– Как можно опускаться до таких примитивных сплетен?! Кто тебе сказал такое? Передай им мой «горячий»… очень «горячий» привет!.. Так, всё! Хватит, достала! Может, ты это всё из собственного опыта вывела?

– Да уж не из твоего серенького, – пробормотала Инна как бы для себя, но опять-таки, чтобы слышала Рита.

– Не пори горячку и не раскручивай моховик недовольства тобой. Не умствуй там, где нужна мудрая простота. Мне гадки твои измышления. Я чувствую себя так, будто это меня ты всю вывернула наизнанку. Не приписывай Антону манеры ловеласа. Это уж слишком!

Ты прекрасно знаешь, что Антон – самый чуткий и совестливый из нас, но его семейное счастье возможно только при наличии единства физического, духовного и эмоционального. Его-то он и не находил, а из насильственного альянса ничего путного выйти не может. И он это понимал. Не торопись наказывать людей. Как говорится, оторванную голову к месту не приставишь. И вообще, подумай, может, не судить, не осуждать и впрямь будет мудрее? – с притворным, но ядовитым смирением добавила она.

Рита никак не могла успокоиться, терла подбородок, резко встряхивала головой, будто дирижировала возникающей в ней бравурной музыкой.