Вкус жизни

– Отошла ваша смерть в сторону. Умрете от чего угодно, только не от рака. А теперь отправляйтесь облучаться. Двадцать сеансов вам вполне будет достаточно, чтобы закрепить эффект от химии.

– Тех самых облучений, что у Солженицына в «Раковом корпусе»? – осторожно поинтересовалась я.

– Те, да не те. Слабее, – успокоил доктор. – После химии вам теперь ничего страшнее смерти не встретить. Прощайте. Не забывайте мой совет: не давайте созревать своим обидам, сразу выплескивайте их. Будут вопросы – звоните, – Он доброжелательно улыбнулся и протянул мне свою визитку.

Как широко распахнулось передо мной пространство города после больницы! До болезни я чувствовала себя на тридцать лет, а проболев и пролечившись – на все семьдесят. Но я жива. Господи, какое это благо! Смерть только приобняла меня, напугала и выпустила из своих цепких объятий. Значит, зачем-то я еще нужна на земле… для сына, конечно. Сколько мне еще отмерено? Пять, десять, пятнадцать… – целая жизнь! Новая жизнь.

Опять воспоминания о беде Инны пересекли мои мысли. «Дома первое время в основном лежала, привычно извлекая из памяти картины прошлого. Пыталась припомнить что-то доброе, никогда еще не возникавшее в памяти, но повторялись до боли знакомые, много раз прокручиваемые картины обид… Почему заболела? Обиды зрели исподволь, долго и в какой-то момент стали непреодолимыми? Не смогла сжиться со своими бедами. Вот и посыпались болезни… Раньше не больно-то кумекала над жизнью. Нет чтобы не спеша разобраться. Некогда было: работа, заботы. До зарезу надо было все успеть. Я так хотела быть счастливой, так старалась…

А тут еще эта перестройка… эти огороды, черт бы их побрал. И все в одни руки, и каждый день аврал. Муж нет-нет да и заартачится. Соседка по саду, хорошо знавшая мой характер, сочувственно качала головой: «Надолго тебя не хватит». А я упорно твердила: «Согнусь, так распрямлюсь. Не сломаюсь…» И не сломалась, выдержала бы, если бы не узнала о его похождениях… Я жилы работой рвала, а он… зараза… Это и подкосило.

…Сердечная боль не отпускала ни на минуту. Совсем недавнее прошлое отгородило всю прошедшую жизнь. Оно давило, проникало в каждую щель, пресекало попытки уйти в положительные воспоминания. Оно разрывало их, как вода, превратившаяся в лед, разрушает камень.

События последних лет накрыли меня непроницаемой черной попоной, которая обволакивала и поглощала любые светлые мысли. И не уйти от бед, не скрыться… Все хорошее отодвинулось далеко- далеко, уменьшилось до еле различимого, бесцветного, серого, как всё в ночи. Для радости не хватало места в душе, распираемой болью и обидой. Обида уже не помещалась в моем теле, она убивала меня, меняя программу жизни, взглядов и чувств.

Я по привычке загоняла свои обиды на дно души, но они выползали, распространялись по всему телу, овладевая им как своей собственностью, травмируя, терроризируя, измываясь, ища слабое место, чтобы нанести окончательный удар… Я превратила сердце в кусок льда, тело – в безразличную бесчувственную инертную массу. Только обида жила в нем вольготно. Так тянулся первый… шестой, седьмой годовой круг. То была не жизнь, а страшный неосознаваемый сон под наркозом постоянной обиды. И случилось то, что случилось…»

«Странно, – подумала я тогда, – никогда бы не поверила, если бы услышала от кого-то другого, что Инна может быть такой глубоко ранимой. Значит, ее обычное поведение с подругами – постоянная поза, вызов, маска?»

А Инна продолжала: «Когда вела дневник, этим, оказывается, я бессознательно лечила свою распадающуюся от утраты любви душу, внутреннюю ее расхристанность после всё продолжающихся стрессов. Дневник был моей душевной терапией. Окунаясь в прошлое, в детство, я притупляла и тормозила свою болезнь, спасала и продляла свою жизнь. Обременяя рассудок важным и спасительным делом, я немного оттесняла уничтожающие меня отрицательные ощущения.

Московский доктор, когда я приехала к нему, чтобы уточнить диагноз, сказал мне: «Если бы вы не стыдились своей беды и постоянно делились со своей лучшей подругой своими проблемами в семье, вполне возможно, что не стояли бы сейчас передо мной». Последний перед операцией год я физически чувствовала, как провоцировали и подгоняли меня мои внутренние часы. «Пиши, пиши», – требовали они.

«Была бы жива твоя мама, может, крепко обняв тебя и утерев слезы, она сказала бы, мол, не плачь, доченька. К сожалению, такая беда не обходит стороной большинство женщин. Чтобы не страдать всю жизнь, реши для себя раз и навсегда: уйдешь ли ты от мужа или в отместку заведешь себе любовника». Так поступила мамина младшая сестра и тем спасла свою дочь. Именно об этом тетя поведала, когда посещала меня в больнице».

Вернулась домой. Муж был все тот же эгоист, лихоманка его забери… И я легко выходила из себя – тормоза не срабатывали, – сделалась заполошная, крикливая, бестолковая. А он не мог не задираться. Привык на мне разряжаться. Ему поорать только на пользу. И больную не жалел. Тут-то окончательно убедилась: такой и куском хлеба обнесет… А я не сдержусь, а потом переживаю… Это я на людях такая непробиваемая. Как в детстве выстроила свой имидж, так и придерживаюсь его, хотя ничего похожего на то, что я представляла из себя в молодые годы, во мне уже не осталось… Сдулась.

Не сразу, но смогла я поменять отношение к жизни. На все проблемы стала реагировать проще, легче. Еще бы, такое перенести! Поняла, что нет безвыходных ситуаций, кроме смерти. А поднялась после болезни исключительно положительными эмоциями. Они были животворящей силой, которая воскрешала меня, заставляла хотеть жить.

«Инна делится со мной своими бедами, понимая, что не сегодня-завтра я уеду и увезу с собой ее тайны», – думала я.

– «…Сначала ничего меня не радовало, бревном лежала на кровати, мучаясь тошнотой и депрессией. Обиды перебирала в памяти. Потом подумала, что ведь не для этого Всевышний подарил мне возможность еще пожить. Я должна быть благодарна судьбе и радоваться каждому прожитому дню. Но долго не получалось справиться с пессимизмом. Когда накатывало в присутствии близких, отворачивалась к стене, ревела молчком, задыхаясь, захлебываясь слезами, а если была в квартире одна, выла во весь голос. Со стонами и воплями выбрасывала боль из души… Чего стоило мне перешагнуть через пережитое, знала только я…

А тут еще острая невралгическая боль по ночам стала часто пробираться в межреберье. Первые часа три терплю, потом от дикой боли начинаю сквозь зубы выть, потому что «убойные» лекарства уже не помогали. Сижу на коленях в смешной позе: головой в подушку, попой на полярную звезду и раскачиваюсь, пытаясь «усыпить» боль. А она – хоть на стену лезь или головой в петлю…

Потом нашла в себе зацепочку: любовь к тихой охоте – сбору грибов. То лето выдалось знатное, богатое. Какие огромные всплески положительных чувств испытывала я от каждого найденного гриба! Выползу кое-как из лесного домика на базе отдыха и гляжу между деревьев, пока зрения хватает. И вдруг вижу – стоит, миленький мой. Откуда и силы появлялись к нему идти. Правда, походка моя была такая, будто идешь по лестничному пролету и все время промахиваешься, мимо ступенек ноги ставишь.

Кое-как добиралась, срывала гриб, и тут силы покидали меня. В изнеможении сваливалась на землю, а отдышавшись, снова начинала высматривать очередной гриб. Когда находила, опять мощная, горячая волна поднималась к груди, наполняя меня живительной влагой. Силы прибавлялись, и я снова, качаясь и цепляясь за кусты и деревья, шла к объекту своего вожделения. А грибов в то лето, на мое счастье, выросло немерено. К концу третьего месяца я была в состоянии обходить не только территорию базы отдыха, но и прилежащие окрестности. Я ожила. Еще рыбалка помогала, но только в том случае, если я ловила одна.

Ты знаешь, когда мы ссорились с мужем, я физически ощущала, как силы покидают меня. Можешь надо мной смеяться, но я на самом деле чувствовала, будто из меня вытекает тепло и в груди становится холодно и пусто. Будучи здоровой, я не замечала за собой подобного. Тепло от радости разливалось в сердце – это я хорошо помню. А вот холод не случалось так остро почувствовать. Сильная была. Думала, сносу мне не будет…

Я сделалась на удивление чувствительной ко многим вещам: от малейших запахов меня выворачивало, становилось дурно при включенном мобильном телефоне – я болезненно ощущала его излучение, не переносила громких звуков… Прошло достаточно много времени, прежде чем мне удалось восстановиться до состояния, которое было у меня до операции. Стать прежней, той, что была до болезни, не получилось. Видно, не подняться больше организму выше той черты, до которой низвела его болезнь, не восстановить того, что «съел» рак. Теперь я человек с осенью в сердце. И причина тому – мои болячки. Вернее – это следствие. Но ведь живу же пока, и слава Богу, даже стараюсь по мере сил что-то полезное делать.

Я наглядно увидела и ясно поняла причину своей болезни и стала всеми способами избегать ситуаций, убивающих меня. Я хотела жить, а для этого мне нужно было беречь силы, которых теперь осталось не так уж много. Сожалею о своих былых страданиях, да прошлого не вернешь. Беда крепко и быстро учит тому, на что при обычном ритме уходит почти вся жизнь. Раньше жила чувствами, теперь больше рассуждаю. После пережитых страданий человек не может остаться прежним.

Характер до болезни у меня был достаточно покладистый, терпеливый, а теперь каждая мелочь раздражает. Нервишки стали совсем никудышные. Я сознаю, что это плохо, и стараюсь уходить от ссор в прямом и переносном смысле. Иногда так устаю, что даже присутствие самых близких людей делается для меня труднопереносимым. Я в таком случае срочно скрываюсь в своей комнате и начинаю писать, выкладывая на бумагу нюансы своих ощущений и переживаний. Пишу для себя, чтобы спастись от горьких мыслей. А потом выбрасываю в мусорное ведро. Это хорошая терапия. Рекомендую.

Иногда читаю детективы или ищу по «ящику» что-либо удобоваримое, подходящее для моей мятущейся души – старую добрую мелодраму, комедию или что-либо научно-техническое, познавательное. Такая тематика успокаивает меня, позволяет сосредоточиться на другом, отвлечься, сместить акценты на разумное, доброе, вечное, уйти от примитивных мелочей быта. Отвлекшись, я превращаюсь в почти нормального человека, способного делать что-то хорошее. Приходится приспосабливаться к состоянию своего организма.

Иногда (не из вредности, но из принципа) пытаюсь вести себя так, как мой муж вел и по-прежнему ведет себя со мной. Распсихуюсь – прощения не прошу, жду, когда сам подойдет. Он же виноват в том, что довел меня до ручки. Может, думаю, задумается над своим поведением и прекратит орать по всякому пустяку и даже без повода, лишь бы сбросить на кого-нибудь свое плохое настроение. Ох, как тяжело ему переносить подобное мое отношение! Чуть ли не на стенку лезет от злости. А все равно не меняется к лучшему… После лечения я в нем нуждалась – морально – намного больше, чем когда бы то ни было, но он не понимал этого и продолжал жить своими желаниями. А мне язвительно советовал не теряться, если вдруг кто-то свеженький подвернется, мол, ты помолодела со своей сверхмодной прической. А меня – я же плохой! – можешь смело вычеркнуть из своей жизни. Я это переживу. Я понимала, неспроста все это, почву для развода готовит. На что ему больная жена? Опередила я его. Чуть окрепнув, сама его выпроводила. А через год за красавца замуж вышла, в пику своему самодовольному и самовлюбленному бывшему мужу.

После перенесенных мучений я стала грубее, резче, но на самом деле чувствительнее. Осмысленнее стала жить. О многом задумываюсь. Но от невнимательного отношения нового мужа зверею, не могу контролировать и сдерживать себя. Моментами срываюсь с катушек и такой дрянью становлюсь… Потом переживаю, но виду не показываю, иначе сразу на шею сядет. Имею опыт… А мужчины, я замечала в больнице, после пережитых страданий слезливее становятся, некоторые даже начинают понимать тонкие материи женской души».

– Ты с чем в онкологию попала? – спросила я.

– В первый или во второй раз?

Я вздрогнула: «Сколько же мучений досталось Инне на ее короткий век? Сколько еще «сюрпризов» преподнесет ей судьба?» Как в забытьи прошли несколько минут сочувственного молчания».

Опять слова Лены припомнились и вывели меня из задумчивости:

«А кошки меня больше не избегают, не меняют привычную траекторию движения, завидев меня, даже трутся о мои ноги. Почему раньше убегали? Получается, что они чувствуют онкологических больных, как-то их распознают. Врачи считают эту болезнь незаразной. Что же отпугивает кошек? Не могу же я предположить, что животные подсказывают людям предстоящие несчастья? Это было бы совсем уж по-детски…»

Лена задумалась.

– А как сейчас себя чувствуешь?

– Сносно. Иногда мучают фантомные боли. Странное ощущение: груди нет, а она болит. И с рукой непонятное творится: она немеет и ничего не чувствует и в то же время болит так, что я с трудом ее поднимаю. Но это мелочи… Ничего, Андрей вырос, даст Бог, и внуков дождусь.

Узи

– …Теперь чуть заболею, сразу страх смерти охватывает, – продолжила свой рассказ Лена. – До онкологии такого за собой не замечала, хоть уж не молодая была. В юные годы болезни приходят и уходят, а теперь вот они с нами навсегда остаются и пугают.

Как-то в автобусе встретила странную женщину: темноволосая, со строгими чертами лица. Красивая. Она по-доброму улыбнулась мне, в нескольких словах рассказала всю мою предыдущую жизнь и сообщила день моего ухода. Меня бросило в дрожь, и я в смятении, в растрепанных чувствах вышла на следующей же остановке. Психологически я была не готова к предсказанию. Зря я не расспросила женщину о дальнейшей судьбе моей семьи, ведь она была ко мне приятно расположена. А когда я вышла из автобуса, лицо ее как бы закаменело. Я видела, она у окна сидела. Может, обиделась, что я не выслушала ее до конца. Почему я не ответила на ее внимание ко мне? Испугалась ее откровений, неожиданности ситуации? Не поверила, что такое возможно? Но ведь было! Чудо было, а я его не оценила, не приняла, отвергла… Нервы сдали.

Опомнилась. Мысли смешались, закрутились, спутались… Какая я глупая! И все-то мне доходит на третьи сутки, и все-то задним числом, когда не вернешь, не догонишь, ничего не изменишь. Тормозная стала после болезни. Чего теперь жалеть, оплошала, упустила редкую возможность. Раз в жизни судьба подбросила подарок – удивительную встречу, а я не сумела ни воспользоваться ею на полную катушку, ни отблагодарить провидицу. Упустила момент таинственного откровения. Чего уж там, напрасно теперь каяться. Не перед кем. Может, Она сейчас читает мои мысли?.. Тогда «простите, простите, если можете…» Неужели то, что я торопилась по делу, заставило меня прервать столь важный разговор? Нет, все-таки мистический страх обратил меня в бегство. Несколько дней я в себя приходила, никак не могла успокоиться. Думаешь, не поверила? Еще как поверила! У меня самой иногда случались предчувствия и предвидения. Они являлись неожиданно, непредсказуемо…

Я часто вспоминаю эту женщину и задаю себе массу вопросов: «Как она «видит» день, год, ситуацию? Это же высший пилотаж, великий дар! Как она с ним живет, не мешает ли он ей? Видения все время давят на нее или являются, когда она думает о ком-то? Умеет сознательно проникать в подсознание человека, в мир его тонких энергий? А может, эту информацию она считывает откуда-то извне, из Космоса? Этот дар для нее счастье или несчастье?..»

– Но ведь страшно знать время своей смерти, – ужаснулась я.

– Если человек молод и здоров, наверное. Но когда ты сходишь с ума от малейшей болячки, каждый раз представляя, что это конец, то лучше уж спокойно прожить предназначенное. Конечно, хотелось бы больше побыть на этом свете, но уж как судьба повелит…

Я представила себя на месте Лены. Что бы я предпочла?..

– А ты не настраивай себя на предсказание, может, и дольше проживешь, – посоветовала я Лене.

Она только странно улыбнулась в ответ.

– …После лечения начались изматывающие поездки в поликлинику. Раз выхожу на порог дома, чтобы ехать на онкологическое обследование, стою, такси жду. Силенок, чтобы добираться на автобусе, пока не накопила. Головокружения мучили, боялась упасть где-нибудь по дороге. Хлопот тогда не оберешься со мной. Так вот, стою, жду. Дорогу мне пересек черный котенок. И откуда он такой явился? Все приблудные коты в нашем доме желто-серые. Улыбнулась и все же отступила назад в коридор. Не стала переступать его траекторию движения. А сама над собой подтруниваю: не навлечет же он мне неприятности… Экой суеверной теткой стала. Прошел мужчина и «очистил» мне путь.

Но только я снова вышла на крыльцо, как тот же самый котенок снова объявился и вместо четко выраженной прямой линии прочертил передо мной траекторию в форме правильной дуги и с довольным видом оглянулся на меня, мол, не уйти тебе от меня.

Тут подъехала машина, и выжидать очередного «спасителя» я уже не могла себе позволить. Выругав себя за глупое недомыслие, я отправилась на УЗИ.

В коридоре поликлиники встретила нескольких знакомых женщин – подруг по несчастью. Полные слез глаза, судорожно-радостные рукопожатия. Поймала себя на том, что отвлеченно думаю о них как о героинях: «Через какой ад прошли!» Около кабинета, указанного в направлении, народу – тьма. Я шла под двадцать первым номером. Духота – смерть сердечникам. Задыхаюсь, воздух ртом глотаю, как рыба на прибрежном песке. Пот с меня градом. Вдруг выходит медсестра и, назвав мою фамилию, объясняет безразличным тоном:

– Вам в первый кабинет.