Неслучайная встреча (сборник)

– Хорошо бы побыстрее ее с кем-нибудь познакомить и выдать замуж. Все равно профессионального толку от нее никакого не будет, пусть хоть по-женски устроится.

Лиза возражений не имела. Хотя ее житейский опыт и показывал, что пренебрегать карьерой не следует, все же, в отличие от большинства женщин с такой же участью, жаловаться ей было не на что: бывший муж обеспечивал достойную жизнь и никоим образом не намекал на зависимость ее положения. Лиза в некоторой степени была даже признательна Марии, так как понимала: любая другая на ее месте уперла бы руки в боки и не позволила мужу так щедро помогать бывшей семье. Кроме того, время, как известно, лечит, поэтому обида на Марию если и осталась, то уже давно не причиняла душевной боли. Изредка встречаясь на днях рождения Артема, они могли вести непринужденную беседу, уже не испытывая ни неловкости, ни смущения. Кроме того, в последнее время все очевидней становилась взаимная и искренняя привязанность между Темой и Аней. Небольшая разница в возрасте никого не смущала, и вскоре вопрос стоял лишь о дате свадьбы, а не о том, состоится она или нет. Женщинам предстояло породниться, и это они восприняли пусть и без восторга, но и без разочарования.

– Главное, чтобы дети были счастливы, – благоразумно заметила Маша.

А Лиза согласно кивнула в ответ. Для нее эта свадьба стала подходящим поводом устроить счастье главного человека в своей жизни. Она отлично запомнила слова Алексея, который привез им с Верочкой приглашения на свадьбу:

– Там будет много моих знакомых с семьями, в большинстве из них сыновья. Отличный шанс для Веры.

Своим шансом Вера воспользовалась. Безошибочным женским взглядом выбрала самого интересного и перспективного кавалера, оказавшегося к тому же отпрыском одного из наиболее состоятельных гостей, который был совсем не прочь породниться с семьей Алексея. К обоюдной радости сторон, и с этой свадьбой тянуть не стали. Лиза суетилась, помогала дочери выбрать платье, туфли, прическу и грезила о том, как молодые поселятся вместе с ней, родят деток и отдадут их бабушке на воспитание.

Поселились новобрачные в отдельной большой квартире, подаренной им на свадьбу. В гости к Лизе приезжали крайне редко: пробки, комары, скукотища, – давно знакомые отговорки. Детишек родили сразу двоих, но в помощники взяли филиппинку: престижно, недорого и «английский с пеленок, а бабушка только избалует, и больше ничего».

В общем, в сорок с небольшим осталась Лиза совершенно одна. Нет, кое-чем она все-таки обладала: домом, из которого почему-то впервые захотелось сбежать, садом, за которым внезапно иссякли силы ухаживать, подругой Наташкой, с которой пропало желание общаться, и мыслями о том, с какого моста лучше броситься. Теперь у Лизы оказалось предостаточно времени для прогулок по Москве, только единственным желанием стало повернуть время вспять и никогда не приезжать в этот город, сломавший ее судьбу. Она так и не узнала Москву настолько, чтобы полюбить, а теперь любить ее было не за что. Город легко подарил Лизе любовь и семью и так же легко отнял и то, и другое. Нуждалась ли она в таких подарках, которые потом обернулись потерями?

«Концерт Вивальди» прервался встревоженным голосом тети Нины. Она всегда пугалась незнакомых номеров.

– Это я, – сразу же объявила Лиза. – Просто звоню сказать: покупаю цветы у метро и бегу.

– Поторопись, уже был первый звонок.

– Пять минут, – пообещала Лиза и протянула телефон молодому человеку, смотревшему на нее с немым вопросом. Лиза решила не дожидаться, когда он задаст его вслух: – Простите, Алексей, я передумала. – Она круто повернулась и побежала к другому цветочному магазинчику.

– Но почему? – раздалось ей вслед.

Лиза ничего не ответила. Через несколько минут, как и собиралась, девушка уже подходила к театру.

– Привет, – поздоровалась она с тетей. – На что идем?

– «Сон Гафта…» Говорят, сильная и довольно грустная вещь. Постановка Виктюка, стихи самого Гафта. Я же тебе говорила, он сам играет главную роль, а с ним в паре Филиппенко. Спектакль, конечно, нелегкий. Речь пойдет о фигуре Сталина. Что ты об этом думаешь?

Что Лиза думала? Она думала, что где-то слышала фамилии Гафта, Виктюка и Филиппенко, и, наверное, даже видела их в кино. Она думала, что фамилия Сталина ей, безусловно, знакома, но сама личность представляется бесконечно далекой, а потому мало интересной. А еще она думала о том, что больше никаких грустных снов ей видеть не хочется. Ведь один она только что посмотрела.

– Знаешь, – она протянула тете букет цветов, – иди лучше одна.

– Как? А ты?

– Я пойду погуляю. Встретимся после спектакля.

– Но почему?

Тете, в отличие от Алексея, Лиза не могла не ответить, хотя ответ, так же как и вопрос, был в этом случае одинаковым:

– Хочу познакомиться с Москвой поближе.

– Сейчас? У тебя еще будет полно времени!

Но Лиза лишь отрицательно покачала головой. Она теперь имела все основания в этом сомневаться. Улыбаясь, девушка спустилась по ступенькам и шагнула в серое облако города.

Десятое королевство

У датской королевы Маргрете Александрин было двое детей и одно королевство. У Маргариты Александровой двоих детей пока не имелось, зато было девять королевств. В первом заправляла властная, дородная Зойка с давно свалявшимся от постоянного лежания перманентом. Из-за плотно закрытой двери то и дело раздавались ее басовитые, сердитые команды:

– Окно затвори! Просквозит.

– На шоколад не налягайте!

– Включи свет! Глаза испортишь.

Вновь поступившие обычно уныло отмахивались, начинали возражать:

– Не все ли равно, когда отправиться на тот свет: месяцем раньше, месяцем позже.

– Я здесь уже год, – торжественно объявляла Зойка, и ее тут же начинали уважительно слушаться.

Второе королевство было в подчинении у тихого, седовласого, иссушенного непроходящей изжогой и последней стадией рака Ивана Трофимыча. Заядлый шахматист, он даже строением своим напоминал фигуру коня и казалось, что ходунки он передвигает по коридору гэобразными прыжками.

– А вам, батенька, предлагаю ничью, – сообщал он Маргарите, покряхтывая в редкие усы, не обращая внимания на смешки вновь прибывших, пока не знающих, что шахматы Трофимыч считает процессом, доступным исключительно для продвинутого мужского ума, и отказываться от своих убеждений не собирается, несмотря на фантастические успехи неожиданной соперницы.

При желании Маргарита могла бы «сделать» Трофимыча за несколько ходов, но никогда себе этого не позволяла. Кто лучше врачей знает: положительные эмоции – залог успешного лечения. А проигрыш даме вряд ли доставит старику радость.

В третьем королевстве главным признавали мужа пока еще упитанной и даже розовощекой Лялечки. Все дружно объясняли этот цвет лица неимоверным количеством поглощаемых мандаринов, которые ежедневно килограммами доставлял «ее зайчик». Зайчик влетал в палату, щеки жены становились еще румянее то ли от радости, то ли от гнева на нескрываемое оживление всех без исключения молоденьких соседок. Даже Маргарита поймала себя на том, что перед входом в палату Лялечки тщательно смотрится в зеркало и, как ни старается, не может сдержать улыбки, когда высокая, широкоплечая, мускулистая смесь Хавьера Бардема и Антонио Бандераса ей рапортует глубоким баритоном:

– Добрый день, Маргарита Владимировна, бойцы к осмотру готовы, настроение боевое.

И от его уверенного голоса казалось Маргарите, что лежащие в палате женщины на самом деле и выглядят лучше, и чувствуют себя если не на все сто, то хотя бы на девяносто девять. Только вот результаты анализов и написанные в картах диагнозы бодрый голос изменить, к сожалению, не мог.

В четвертом и пятом руководство менялось еженедельно. Это были пристанища счастливчиков или везунчиков, которые могли себе позволить отложить поход к нотариусу и составлять планы на лето. Здесь размещались «добряки», которых Маргарита особо запоминать не трудилась. Она знала о каждом то, что должен знать оперирующий хирург: справа у окна – полип… слева – киста… возле двери – лифома. Анестезия, пара часов без сознания, десять дней реабилитации – и вперед в старую жизнь с тем грузом испуга, который непременно со временем сотрется из памяти.

В шестом и седьмом лежали «химики». Посещения этих королевств давались Маргарите тяжелее всего. В них почти полная безнадега тех, кто приезжал на облучение в четвертый или пятый раз, соседствовала с оптимизмом тех, кто проходил эту тяжелую процедуру впервые и свято верил, что с ее окончанием можно навсегда забыть о болезни. Они имели право на это рассчитывать. Более того, только так и должны были думать. Маргарита сама внушала эти мысли всем и каждому, поэтому и невыносимо видеть возвращающихся сюда снова и снова и слушающих с тоскливым немым укором ее слова о грядущей непременной победе, обращенные к новичкам.

Конечно, держать «химиков» и «вялотекущих», как Зойка, в хирургии не полагалось, но что ж поделать, если в государстве только устанавливаются догмы, а о возможности их выполнения никто не задумывается. Решил господин хороший лет эдак тридцать назад построить больницу и особо не мудрствовал: выделил каждому отделению по этажу и счел вопрос решенным. В принципе, был не так уж не прав. Если больница обычная, районная, так и одного этажа для хирургии может оказаться мало. В экстренных случаях часто не обходится без операции. Но когда речь идет о профильном медицинском учреждении, тем более о таком, в котором страшное слово «рак» стало обыденным, каждому нормальному человеку очевидно, что терапия здесь должна господствовать над всем остальным. Оперируют людей несколько часов, а лежат они тут месяцами. Но это касается нормальных людей, а ответственные кричат: «Не положено по санитарным нормам! Не соответствует проекту! Никаких перестановок! По отделению на этаж!»

Так и получилось, что в ведении Маргариты, кроме своих палат, оказались еще и четыре чужие. Руководили ими терапевты, но из-за большой загруженности нередко просили заведующую хирургией заглянуть и проведать своих больных. Маргарита никогда не отказывалась, потому что сама чужими эти палаты не считала и старалась, как могла, относиться с одинаковым вниманием и к прооперированным накануне пациентам хирургии, и к почти прописавшимся на больничной койке терапевтическим. Все-таки королевство не может быть важным или не очень. Королевство есть королевство.

Хотя восьмое она все-таки выделяла.

Восьмое было ее епархией. В строгой, стерильной операционной заведующая хирургическим отделением превращалась из мягкой, ласковой женщины в человека, чуждого всяким сантиментам. В этих стенах уместным было только дело, а волю чувствам Маргарита здесь никогда не давала и подчиненным этого не позволяла. Ежедневно в операционной слушали ее четкие указания и выполняли поручения, не охая и не стеная над почти безнадежными больными, а заряжаясь уверенностью заведующей в том, что «Врачи, хоть и не боги, но тоже кое-что умеют». Маргарита часто произносила эту фразу, успокаивая и обнадеживая больных, хотя сама считала, что врачи – существа гораздо более ценные, чем боги.

«Бог дал – бог взял». А кто, собственно, дал ему такое право? К церкви, как и многие медики, хирург относилась скептически. А как еще может относиться врач к противникам суррогатного материнства и к людям, не признающим эвтаназию? Ей, ежедневно видящей измученные болью взгляды и слышащей недвусмысленные мольбы о скорой смерти, позиция неучастия и молчаливого принятия Божьей воли казалась не только далекой от истинного человеколюбия, но и воспринималась как человеконенавистническая.

Маргарита не признавала дешевой философии и рассуждений в духе «а если…». Она делала конкретное дело и считала, что без уверенности в своей правоте толка не выйдет, поэтому и была неизменно собранной и нацеленной на успех. И только в тех случаях, когда приходилось зашивать пациента сразу после разреза, ассистенты могли заметить проступившую буквально на мгновение хмурую складку на переносице заведующей. И все же, несмотря на ситуации, перед которыми бессильными оказывались даже в восьмом королевстве, Маргарита безоговорочно признавала первенство именно за ним.

Девятое в ее ведомстве королевство Маргарита считала своим просто потому, что от него зависела жизнь в остальных восьми. Это помещение со всеми его дурно пахнущими пробирками и склянками было самым чистым, то ли от нехитрого каждодневного кварцевания, то ли от отсутствия кроватей, то ли оттого, что в этих стенах открывалась правда о состоянии каждого из обитателей хирургического отделения городской онкологической больницы № 3. Властвовала в нем маленькая, востроносенькая, похожая на воробушка женщина лет пятидесяти, которую все называли просто Женечка. Женечку Маргарита любила, а вот ее владения – не слишком. И хотя лаборатория могла считаться местом волшебным и магическим, ибо давала ответы практически на любые вопросы, но было в этом царстве колбочек и мензурок нечто зловещее, постоянно напоминающее о том, что вместе с разгадкой тайны они зачастую объявляют людям неутешительный приговор. Этого единственного места в отделении Маргарита избегала, предпочитая посылать за результатами анализов медсестер, но иногда, в срочных случаях, когда отрывать их от рутинной работы не было возможности, она, преодолевая себя, отправлялась в лабораторию сама.

Сегодняшняя спешка объяснялась сразу двумя желаниями: во-первых, надоело мучиться неизвестностью и думать, так ли хорошо ее профессиональное чутье, как раньше (а это был как раз тот случай, когда очень хотелось, чтобы оно подвело), а во-вторых, уж лучше, если так суждено, испортить себе настроение с самого утра, чтобы потом иметь достаточно времени его исправить.

Утренняя смена – не лучшее время, чтобы нагружать медперсонал дополнительными заданиями. Дел в больнице хватает (анализы возьми, температуру померяй, капельницы поставь, таблетки разнеси), а рук, как обычно, недостает. Так что пришлось Маргарите отправляться в царство маленькой Женечки самой. Заведующая шла по коридору, приветливо улыбаясь и отвечая на ежеминутные пожелания доброго утра. Оставалось недолго гадать, будет ли оно действительно добрым. Хотя, судя по тому, как именно это утро началось, шансов на благополучный исход маловато.