Анна – королева франков. Том 2

– Я останусь, – сказал супруг, – и посмотрю, какой аппетит у моего сына.

Анна кивнула головой и, когда они остались втроем, приложила малыша к груди, который жадно ухватился губками за сосок и стал уверенно сосать.

Генрих довольно засмеялся, с любовью глядя на своего сына.

Когда няня забрала Филиппа и положила в колыбель, Анна и Генрих перешли в гостиную, которая находилась рядом с её покоями.

– Ты опять установила новые порядки? – спросил супругу король, борясь с улыбкой, которая так и норовила прогнать привычную угрюмость с его лица.

– Ты имеешь ввиду этот дурацкий обычай срываться от общества после родов в течение шести недель?

– Именно его.

– Знаешь, когда мне сказали об этом, я своим ушам не поверила. Вообще не понимаю, кто такое мог придумать! Женщина вынашивает ребенка, рожает, а у нее после родов его забирают, крестят, а новоиспечённая мать должна оставаться в своей спальне ещё полтора месяца, пока её не благословит и не «очистит» священник. И только после этого я могла вернуться к исполнению королевских обязанностей.

– Но ведь такое «очищение», как говорит церковь, необходимо после такого грязного процесса.

– Грязного?! – возмутилась Анна такому неверному определению того, что считала великим таинством природы. – Да, женщине приходится пройти через боль и кровь, но в результате в божий мир приходит новый человек. Что же в этом грязного? Впрочем, чему я удивляюсь. Латинская церковь своими догмами поставила многое с ног на голову. Грязь она считает святостью, а вшей «жемчужинами святости». Но вот рождение ребенка – грязным процессом. Ну не абсурд ли?

Где это видано, чтобы мать пряталась в отдельной комнате в то время, когда крестят ею рожденного ребенка? Конечно, я буду присутствовать, когда будут крестить Филиппа.

Что ж, Анна действительно присутствовала при таинстве крещения наследного принца вопреки установленному обычаю. И королевские капелланы Госслен и Анскульф, проводившие его в церкви святого Николая, не посмели ей сказать ни одного слова против ее решения.

Глава 28

Рауль де Крепи получил сообщение, что королева благополучно разрешилась от бремени, произведя на свет наследника престола. Он до боли сжал зубы и на мгновение замер, борясь с негодованием, которое красной пеленой отгородило его от мира. Он не желал, чтобы его Анна рожала Генриху детей, и дорого заплатил бы за то, чтобы он стала его женой. Но судьбе было угодно разлучить их и не позволять видеться.

Казалось, король забыл о нем. Собрав в Орлеане всех своих могущественных вассалов, почему-то забыл или не посчитал нужным пригласить одного из самых могущественных из них. Раулю донесли, что Генрих готовит военную кампанию против Вильгельма, чтобы приструнить своевольного вассала и указать, где его место. И при этом присутствует тесть нормандского герцога.

Граф Валуа никогда не доверял Бодуэну, хотя тот и был шурином короля. В прошлом он уже настраивал Вильгельма против него, и сейчас не исключено, что ведет двойную игру. Но разве не приходила такая мысль в голову самому Генриху? По всей видимости, нет, или он слеп также, как и в отношении своего брата, которого пригрел на своей груди, словно змею, ожидавшую удобного момента, чтобы смертельно ужалить.

Рауль не раз думал о том, почему выжидает Роберт Бургундский. У него было много возможностей избавиться от своего старшего брата, когда он еще не женился на Анне и она не родила ему сына, и очистить для себя путь к королевскому трону. А теперь все усложнилось, и между троном и Робертом стоят уже два человека.

В памяти Рауля всплыла битва на равнине Валь-э-Дюн, когда королевские войска сошлись в жестоком бою с мятежниками-нормандцами. Роберт и Генрих бились на равных со своими рыцарями недалеко друг от друга. Чуть поодаль сражался он сам, но ему хорошо были видны оба брата.

В один из моментов боя к ним сумел пробиться Хемо Крюлийский и, подняв меч, поскакал на короля. Роберт находился в выгодной позиции, и ему не стоило никакого труда не только остановить, но и убить нормандца. Однако он не сделал этого, хотя понимал, что тот направил свое оружие против короля, который не видел его, занятый битвой с нормандским рыцарем.

Виконт Крюлийский неумолимо приближался к нему с мечом наперевес, и в какое-то мгновение Генрих резко обернулся, что спасло его. От резкого движения он не удержался в седле и тяжело свалился на землю, оказавшись беззащитным перед разъяренным противником. А Роберт спокойно наблюдал за всем со стороны, не сделав ни единого движения к спасению старшего брата.

В ту минуту Рауль прикинул в уме расстояние и понял, что не успеет спасти короля. Вместо него это сделал королевский оруженосец, вынырнувший непонятно откуда и вонзивший копье в бок коня виконта. Тот рухнул на землю, потянув за собой седока, и придавил ему своей тушей ноги. Оказавшись абсолютно беспомощным, Хемо все же попытался выбраться, но не успел, так как копье все того же оруженосца, красное от конской крови, безжалостно вонзилось ему в шею.

Увидев, чем закончилась попытка знатного нормандца убить короля, Роберт, не в силах срыть досаду, сжал губы и стал остервенело рубить направо и налево уже дрогнувших к тому времени мятежников.

Рауль после того, как закончилось сражение победой королевской армии, хотел поговорить с Генрихом по поводу того, чему стал свидетелем, но в последний момент передумал. Ему и своих проблем хватало, поэтому решил выбросить этот эпизод из своей памяти.

Все прошедшие с того времени годы он действительно не вспоминал об этом, и вдруг все предстало перед глазами, словно произошло только вчера. И ему стало страшно. Не за Генриха – за Анну и ее ребенка. Хорошо все обдумав, он решил действовать, даже если это вызовет гнев короля.

Анна же каждый новый день упивалась своим материнством. Наконец выздоровела Марьяна, которая почти три недели пролежала в лихорадке. Анна не раз порывалась навестить ее, но в последний момент отступала от своего намерения, боясь заразиться и принести вред ребенку. Однако она не забывала о своей наперснице, посылая ей со служанками слова поддержки и всякие лакомства. Но, к ее великому сожалению, сладости приносили обратно, так как Марьяна отказывалась от них.

И вот она явилась в опочивальню своей королевы, которая сидела возле камина и кормила грудью сына. Увидев свою наперсницу, Анна радостно вскрикнула и попыталась встать вместе с ребенком, но Марьяна ей не позволила, придержав за плечо рукой.

– Не прерывай кормления дитяти, моя королева. Ему важно набираться сил с материнским молоком. Закончишь – и у нас будет много времени поговорить.

Анна кивнула головой и опустила глаза на свое маленькое чудо, которое обхватило ее грудь обеими крошечными ручками и с аппетитом выдавливало своими губками молоко из соска, причмокивая от удовольствия.

– Молока хватает? – спросила Марьяна.

– Пока хватает, но поесть Филипп любит.

– Ты назвала его Филиппом? – не скрывая удивления, поинтересовалась женщина.

– Да. В память о моем золотоволосом ярле. Супруг не отверг это незнакомое для него имя, чему я очень рада.

– Король любит тебя, моя Анна, поэтому не хочет ни в чем тебе отказывать и огорчать. Доволен он, что ты родила ему наследника?

– До сих пор не верит, что у него есть сын. По несколько раз в день приходит, чтобы посмотреть на него. И на руки берет его так бережно, что у меня даже слезы в глазах появляются от умиления. Постоянно с ним разговаривает, а малыш так внимательно его слушает, словно понимает, о чем идет речь.

– Здоровеньким растет? Животиком не мается?

– Слава богу, все пока хорошо. И спит крепко. И ест всем на зависть.

– Не говори так больше, моя королева, – испуганно перекрестилась Марьяна. – А то немочь какую-то или беду накличешь. Постучи по дереву да попроси отвести от ребенка болезни и несчастья.

И столько в голосе наперсницы было страха, что Анна вздрогнула и, перекрестившись по-гречески, постучала косточками пальцев по подлокотнику кресла, прочитав при этом «Отче наш». А потом, подумав, снова перекрестилась, но уже так, как того требовала латинская вера.

Пришла нянька и забрала у Анны заснувшего младенца. Положив его в люльку, она села с ней рядом. Анна же тем временем попросила Марьяну помочь ей надеть прогулочное платье и, набросив на плечи синюю бархатную накидку, пошла к двери, кивнув наперснице следовать за ней.

Они спустились вниз и, пройдя через зал, в котором находились все девушки, находящиеся под ее покровительством, направилась к выходу. Те дружно вскочили и бросились вслед королевой. Она остановилась и голосом, не терпящим неповиновения, приказала остаться в зале. Девушки, собравшись в стайку, замерли, не понимая, почему королева отказалась от их общества, но не рискнули выразить свой протест.

Анна же легкой быстрой походкой прошла через весь зал и скрылась за дверью вместе со своей служанкой. Выйдя во двор, она направилась в сад, который радовал взор своими яркими осенними красками.

– Как здесь красиво! – восторженно сказала она, оглядываясь вокруг. – Ты только посмотри, как нарядно деревья оделись в цветную листву! Каких только цветов здесь нет! И красные, и жёлтые, и оранжевые, и зелёные… Всё кругом так и дышит прелестью. Невозможно оторвать глаз от этой прекрасной картины.

– Да, – согласилась с королевой Марьяна. – Птички уже напевают свои прощальные песни, готовясь улететь в тёплые края на всю зиму. Поднимешь глаза, а на тебя смотрят верхушки деревьев, грустно осыпая листьями.

– Я просто обожаю раннюю осень, – делилась с наперсницей своими чувствами Анна. – Видишь, как солнечные лучи пробиваются сквозь поредевшую листву, а по темным стволам деревьев игриво скачут неуловимые солнечные зайчики?

– Конечно, вижу. Но вижу еще и то, как, лаская ветви, легонько дует тихий, свежий ветерок, а жёлтые и багровые листья неспешно падают на землю, выстилая у подножия деревьев пестрый ковёр.

– Ах, Марьяна, я так томилась без тебя! – вдруг сменила тему Анна. – И так устала находиться в окружении своих подопечных девушек и жен вассалов. Они мне надоели хуже горькой редьки. Эти пустые разговоры, глупые хихиканья, постоянные охи да ахи уже просто достали. Не с кем и не о чем поговорить. Это вгоняет в уныние.

Если бы не Эрмесинда Аквитанская, наверное, сошла бы с ума от скуки.

Сажусь читать книги, что привезла с собой, так они хором убеждают меня избавиться от них, так как ими, якобы, испорчу глаза и мозг завяжется узелками. И буду маяться день и ночь от боли в голове. Но самое смешное, что они верят в то, чем меня стращают. Мне так тебя не хватало, Марьяна. Только с тобой я могу говорить обо всем, что у меня в душе и сердце.

– От графа Валуа не было никакой весточки?

Анна от неожиданного вопроса вздрогнула и оглянулась, но, кроме них, в саду больше никого не было.