Как живется вам без СССР?

Анна когда-то интересовалась исламом, и ее поразила воинственность и фанатичность его проповедников. Вот, положим, имам Абу Ханифа из средневековья… Но разве и в те времена надо было быть таким злобным и агрессивным? «…Аллах приказал начинать войну и сказал: “Сражайтесь с ними, пока не исчезнет искушение”, “Убивайте многобожников, где бы их не нашли”». А вот слова ученого ханафитского мазхаба Шейха Абду-ль-Гания аль-Гунайми уже из XIX столетия: «Джихад является общественной обязанностью – если какая-то группа ведет Джихад, то с других эта обязанность снимается, если же никто его не ведет, то грех ложится на всех людей по причине оставления этой обязанности. Сражение с кафирами является ваджибом (обязанностью), даже если они не наступают на нас первыми». «Посланник Аллаха сказал: “Мне было велено сражаться с людьми, пока они не засвидетельствуют, что нет иного божества, кроме Аллаха. Если они засвидетельствуют это, то обезопасят свои жизни и имущество”»…

– Но это же геноцид! Почему надо непременно наступать на другие народы? Это узаконенный религией захват чужих пространств и унижение других жизней. Почему на меня, моих друзей и близких надо непременно наступать, что-то у нас отнимать и даже убивать?

– Да, наступают и заявляют, что «только Халифат может сделать бедность историей». За семьсот лет ничего не сделали, а теперь вдруг сделают…

– Неужели такие невежды?

– Дремучие… Объявили социализм низшей формацией и навязывают «экономику по шариату». Нет экономики по шариату! Беспроцентную ссуду объявляют находкой ислама, но простым гражданам и предприятиям ее давали и при социализме. Распределяют продукты по общинам. При социализме в трудные его годы люди имели талоны на все необходимое. Хотят, чтобы коммунальные объекты стали объектами общественной собственности. При социализме прачечные и многое другое было общественной собственностью. Однако в нашей стране частная собственность, кто отдаст даже прачечную? И почти вся земля в руках феодалов.

Когда-то Анна встретила у Тургенева фразу: как только человечество перестанет бороться за социальную справедливость, книгу жизни можно закрывать. И какое благо, что еще находятся люди, которые в любой, даже в очень трудной для себя житейской ситуации, эту книгу держат открытой и не устают рассказывать о ней другим.

– Да, – согласился Рахман. – Это социал-демократия по-исламски. Она, как евнух в гареме, – охраняет любой гнусный порядок. Вроде хочет помочь жертве, но охраняет и насильника. Это когда много болтовни, и никаких дел. Каков итог? – переспросил он и тут же ответил, что частная собственность при попустительстве социал-демократии рано или поздно почти все у людей отнимает. И никакой шариат, никакие увещевания и призывы к совести и имени Аллаха тут не помогут. Все решает экономика, а не религия. Религия – это власть над душами, чтоб люди подчинялись и боялись что-либо изменить. Религия нужна феодалу, чтобы владеть душой дехканина, как счетом в банке, как собственной мотыгой.

– Что делает Фарук, который учился на философском? Он в Хартуме? – поинтересовалась Анна.

Когда-то студент с философского предал русскую девушку, испугавшись, что Рая не будет ему верной женой, если вдруг он окажется в изгнании. Но идеалам своей юности Фарук, судя по рассказам Рахмана, не изменял, никогда не выходил из компартии, хотя она уже много лет была в подполье и переживала не самые лучшие времена.

– Фарук выступает против утверждений Корана, что «воистину, неверующие являются вашими явными врагами», – рассказывал о своем соотечественнике Рахман. – Он ненавидит такие утверждения, как вот это: «О те, которые уверовали! Не берите неверующих себе в помощники и друзья вместо верующих. Мы приготовили для неверующих унизительные мучения»…

– Почему уготовлены мучения тем, кто далек от мусульманской религии? Как принять такой «добрый» совет?

– В общем, влез наш философ еще в тот террариум!.. – подтвердил Рахман и рассказал, что, конечно, братья-мусульмане не простили ему того, что он открыто заговорил о средневековой зловредности некоторых религиозных утверждений. Положим, древние авторы не предвидели, что когда-то рабства как нормы не будет на земле, и предлагали обществу правила поведения через ключ лютой несправедливости – покорности обстоятельствам, однако не борьбы за свою жизнь против дурных и глупых общественных явлений. То есть авторы были людьми только своего времени, а вовсе не учителями во всех тысячелетиях для многих поколений.

Работая преподавателем университета, Фарук открыто возмущался тем, что женщина по шариату не может выйти из дома без разрешения мужа, не имеет права работать без такого же разрешения, а молодые люди не могут жениться по любви, и полностью подчинены воле родственников.

– Уже всюду радио, телефон, Интернет, самолеты…Как можно в наши дни проповедовать рабство? – возмущался нынче и Рахман, а вспомнив Фарука, погрустнел и добавил: – Мусульмане выслали ему фетву – предупреждение, что убьют его, если он не прекратит свои выступления на митингах.

– И как же он?

– Скрывается где-то… Вроде в Англии.

Но, кажется, готов был скрыться из этой жизни и Рахман. Жена не подзывала его к телефону, когда звонили друзья, которые остались на прежних позициях. Уничтожала газеты, еще защищавшие советские принципы жизни, они ей, видите ли, давно надоели. Контролировала почту. Все больше и больше ее безработный муж просто болтался на улицах. Но и на огромных московских проспектах ему тоже теперь было тошно. Особенно когда видел юных девочек в мусульманских платках.

– Зачем это им? – спрашивал он свою коллегу. – Они хотят многоженства?

– Как ни странно, уже хотят и этого, – отвечала она ему.

Рахман охотно и долго рассказывал, что в мусульманском обществе «запрещается мужчине смотреть даже на портрет женщины, тем более – с наслаждением». Шариат не признает красоту человеческого тела на фото, в скульптуре и на картине. Врач-мужчина имеет право осматривать больную только через… зеркало. Муж может избавиться от жены, не объяснив ей причин развода. При любом мусульманском браке обязателен выкуп.

– Как будто верблюдицу покупают и проверяют качество шерсти, окрас, способность к плодовитости… О любви речь в нашем обществе не идет.

Анне тут же представилось, каково нынче живется в кишлаке когда-то колхозному бригадиру, шустрой и грамотной Мухтасар, где Сундук теперь открыто и нагло руководит жизнью уже почти на государственном уровне. Выстояла ли она, уехала ли, по-прежнему ли переживает за молодых, а может, как и Рахман, печально глядит в эту минуту на деревья вдоль улицы, на которой уже почти нет прежних лиц, а появились какие-то странные мрачные мумии, по нос закутанные в платки?

– Мы столько сил положили на то, чтобы мусульманские девушки спокойно учились, работали, гордились своими косами и прическами, а они… в Йемене, к примеру, уже проводят конференции, на которых сами женщины высказываются в пользу их же битья и кастрации… Объясни, что это? Мы не знали, что глупость человеческая бесконечна? Почему даже в России, еще недавно в гордой атеистической стране, девушки легко и охотно влезли в хиджабы? Знают ли они, что за этим стоит? – спросил Рахман свою спутницу.

– Что именно?

– Придет время, и их дочерей начнут отдавать замуж в девять лет… А то и в шесть… По шариату совершеннолетними считаются мальчики двенадцати лет и девочки с девяти лет.

– Но ведь в наше время это… – возмутилась Анна. – Это пора… и притом очень жестко – менять. В мечетях должны… Разве государственные установки не имеют значения?

– Государство? В нашем мире оно нужно только для того, чтобы подчинить его религии. И доить. Во все века. Да и женщины не отличают религиозный мираж от реальности и довольны уже тем, что сидят в четырех стенах. Но когда их дочерей начнут бить на площадях плетьми за любовь к другому мужчине, когда им за это будут отрезать носы, как в Афганистане и Пакистане, – продолжал Рахман, – может, и одумаются… Я этим восхищаться не могу. Это за норму я не могу принять.

Умный и честный человек не может бежать вслед за регрессом. Не может спокойно вернуться на пятьсот или хотя бы на сто лет назад. Тупость признать за ум, подлость, даже после ее вселенской победы, – принять за истину. Рахман не вписывался в грязь нынешнего дня. Идеалы наживы, издевки по отношению к старым друзьям, мгновенная смена масок на собственном лице – не были ни прежней, ни новой его сутью. Этот человек всей своей мятущейся душой расплачивался за политическое предательство советских нуворишей, которые легко, будто птицы, спокойно перелетели в другую реальность. Но оставили за своей спиной кладбища, на которые бездумно уложили не только прежних сторонников, но и истины, во имя которых жили и трудились миллионы людей планеты. Кто бы объяснил, почему у честного человека всегда так много в душе рубцов?

В таком случае каков смысл величин постоянных? Нужны ли они, если на земле умирают даже вулканы. Когда за один только год подходят и отходят друг от друга миллионы мужчин и женщин. Если уходят в небытие вместе с эрой даже секвойи. Зачем тогда при шустрой изменчивости всего живого диковатым пустынным вараном застывать на тропах уже иной эпохи?

– Как по-твоему, что будет с твоей страной? – спросила коллегу Анна.

Сигарета опять мелькнула в руках Рахмана.

– Когда-нибудь кончится война между севером и югом, – объяснил он. – У каждого будет своя победа. Все, как и у вас. Только немного наоборот, – отвечал он неторопливо. – Ваши южане советскую страну обменяли на шариат, а русские говорили, зачем нам эти чурки-турки, когда у нас есть нефть? Страна от всех вас ушла, зачем ей такие придурки? Тем более – всех национальностей. И опереться не на кого.

– А у нас… – продолжал он, – южане останутся в бикини и со своими плясками. Однако с морем нефти под ногами. Президент же арабской части страны, северной, заявляет, что религиозное единство ему дороже территориального. В итоге арабы останутся только с шариатом. Но без нефти.

Столь математически выверенным прогнозом мог бы восхититься любой.

– Однако плясать южане будут недолго, – усмехнулся он. – Так и останутся голенькими. Скоро нефть у них отнимут. Подкупами и договорами. Не получится? Затем войной. Потому и воспользовались нашей распрей. Очень там шустрят израильтяне и настраивают христианскую интеллигенцию против арабского Севера. Я вообще думаю, не было ли создание государства Израиль – величайшей ошибкой человечества? Сколько войн и конфликтов эта страна еще спровоцирует?

Интересы американцев и израильтян понятны: как можно больше отнять у тех, у кого еще можно отнять. Не могла Анна понять другого: почему миллионы людей на советском юге при жесткой системе защиты каждой судьбы вместо реальной добротной жизни в собственной стране предпочли распри? Почему они отказались от страны, в которой для всех были рабочие места, пенсии, поездки в санатории, твердые границы?

– Они решили, что им еще больше достанется, когда уедут турки, русские и прочие… Квартиры ведь с собой не увезешь. Жадность всех подвела.

Боль змеиным клубком давно свернулась в душе Анны. Ее близкие, бывшие одноклассники, учителя, соседи и просто многие земляки стали беженцами. Поезда приходили теперь из Средней Азии, перегруженные узлами и чемоданами так, что уже и пассажиры вываливались из вагонов, будто помятые и растерзанные баулы. Вытащив узлы на перрон, люди испуганно оглядывались, встречают ли их, помогут ли хоть в чем-то? Мечтать о распределении жилья, работы, еды, как это было в войну, когда мать Анны с новорожденным дитем на руках, расположившись вначале под вагоном, через неделю оказалась с крышей над головой, этим беженцам не приходилось. Тогда молодой женщине помог военкомат. Нынче страну рвали на куски не для того, чтобы кому-то помогать. Государство ломали, чтоб вырвать все у других только во имя себя, любимых. Новопредставленные «рубили капусту» быстро, где шумно, где по-тихому. Как получалось. Но все норовили подмять под себя.

Это была настоящая война мгновенно выпрыгнувшей, как черт из табакерки, нарождающейся буржуазии со своим еще ни о чем не догадывающимся народом. Коль были миллионы беженцев, значит, была и война. Но простой человек не видел врага, не понимал, не прощупывал его. Враг был невидим, как фантом, но действовал неумолимо, как радиация, все сжирая изнутри. Враг ездил в «Ауди», от него зависела будущая работа, учеба детей. Кто ж тогда догадывался, что олигарх – это просто оккупант, который оккупировал совместно нажитое имущество, а теперь выдавал его, видите ли, за свою собственность, личную, притом уже и… «священную».

Кого только в те дни не вмещала квартира Анны! Умоляющие глаза прежних друзей и знакомых глядели на нее то на кухне, то в комнате: помоги с каким-нибудь жильем, подскажи с работой, пусти в дом хотя бы на ночь…

Аферисты, которые ломали огромное государство, мозгов у них было меньше, чем у промокашки, от всех пострадавших прятались теперь за солидными дверьми своих кабинетов и трусовато выглядывали из окон, не привяжут ли эти прибывшие их к двум березам, не подкинут ли в воздух и вдруг на минуту отойдут?

Но беженцы вели себя на редкость тихо. Никого не подкинули, не привязали виновников своих бед к верхушкам берез, а сложили руки на груди и смиренно просили в разных конторских прихожках помочь им хоть в чем-то. И, конечно, от новой власти получили шиш с маком. Подают лишь профессиональным попрошайкам. Тех, которые и просить толком не умеют, а все что-то тихо и виновато бубнят себе под нос, просто гонят взашей.

Вскоре на вокзалах появились и бывшие хулиганы, кто на юге изгонял и бесчинствовал. Где в погромах, где по соседству втихую, ночью нашептывая по телефону, мол, если не уедешь, то найдешь тут два метра земли. Теперь и эти оказались в полном несчастье.

– Простые люди из местных не догадывались, что все отнимут и у них. Когда остановится производство, и все станут безработными. Социализм ведь ощущался как воздух, необходимый, однако невидимый. А хотелось еще и от капитализма многое прихватить.

Точку в этом прогнозе Рахман еще не поставил и добавил для Анны загадочное:

– Потом все отнимут и у элиты.

– Каким образом? – изумилась она.

– Открою и этот секрет. В вашей печати не пишут о том, что во многих мусульманских странах националисты и религиозные фанатики взялись за создание всемирной империи мусульман – Халифат. За счет России, в том числе. Английская разведка разработала эту схему. Чтобы массовой мусульманизацией людей выдавить на обочину Истории левую идею, чтобы во всех обществах мира тлел постоянный конфликт. Чечня – тому доказательство. Дагестан… Капитал решил прикрыться Кораном. И, как видишь, получается. Миллионы пошли на поводу чужой злобной выдумки. Капитал за свои интересы удачно сражается с помощью Корана. Лучшего оружия, против которого трудно возразить, и не надо. Даже ваш Горбачев ничего не разгадал, и, вернувшись из Англии, на последнем съезде Верховного Совета СССР предложил таджикам создать Мусульманскую партию. И пошло-поехало. Ради идеи создания Халифата во всех южных республиках начался кровожадный процесс выселения славянского населения. Сколько трагедий, смертей! Ты сама это видела.

– Тьма кромешная! – воскликнула Анна. – Халифат… Но это же мираж! Полнейший астрал!

– Мусульмане теперь искренне верят в то, что при Халифате да с помощью Аллаха они непременно будут жить, как никто в мире. Отсюда и растут уши терроризма по всему миру. Любой ценой – мусульманскую умму величиной в земной шар!