Как живется вам без СССР?

Но пока перед Анной – примитивная явь. В которой уже почти не читают газет. Ни в метро, ни в автобусах. Не получают ордеров на бесплатные квартиры. Не летят по улицам высунувшиеся из окон автобусов пионерские горны, радостно трубившие всему миру о том, что дети – есть лучшее на земле. Это и впрямь надежда! У всех поколений. На лучшую мысль. На большую чуткость и справедливость. И на огромные открытия! Не только технологические. Но и в области человеческих отношений… целой цивилизации!

– Надо идти домой! – напомнил о себе Рахман, и сгорбился, будто уходил в склеп.

Конечно, в его душе напрочь теперь поселилась безысходность. В стране, которую он так любил, надругались над дорогой ему идеей, вырвали из него, впрочем, как и из миллионов, стержень, на котором держалась вся его жизнь.

По улице уходил человек, из кармана которого уже торчала… бутылка. И прикладывался он к ней теперь и от баловства, и от настоящего мужского горя, из-за ощущения, что у него уже в судьбе отнято все.

По улице, не торопясь, уходил человек, которому Анна, несмотря на все к нему уважение, ничем не могла помочь, потому что не было между ними… любви, а было только понимание. Очень глубокое, но товарищеское…

А любовь… она как-то иначе, в каких-то иных мирах зарождается, то ли ветерок меж дубами особый нужен, то ли чтоб улыбнулся кто-то рядом иначе. И чтоб звезды ниже опустились, чтоб шепнули они такое… Попробуй тогда догони их намерения и мысль!

– Погоди, Рахман, подожди минутку… – остановила она его и, потупившись, тихо спросила:

– Скажи, как там Хади?

Какое-то время ветви берез привлекали внимание Рахмана.

– Вы что, сговорились? – наконец-то произнес он и, улыбнувшись, внимательно глянул на Анну. – Когда Хади увидел меня в Хартуме, тоже в первую очередь спросил о тебе.

– Вот как…

Дорожка опять начала шириться между ними, вот уже и до саженца около газона дотронулся Рахман.

– Набери в интернете его фамилию на английском, и все узнаешь, – как всегда, дал он разумную подсказку и заторопился: – Скоро свадьба у Кати, я тебя приглашу.

На эту свадьбу они не попали оба. Боясь, что Рахман в день торжества ляпнет что-то неподходящее, съязвит по какому-либо поводу или, что еще хуже, начнет защищать уже умершее государство (с точки зрения жены – наконец-то сдохшее) и не в меру напьется, Лена под предлогом лечения почек через своих родственников устроила супруга в больницу, адрес которой никому не дала. И никто не принес больному в палату его любимых газет, ни одного бутерброда.

Хотя нет… Однажды в больницу пришла жена. Посидела рядом, поговорила, а когда медсестра вызвала пациента на процедуру, обшарила его постель и унесла последние крохи, которые больной заработал своей аналитикой на какой-то арабской радиостанции, где его не забыли, где еще ценили не утраченное им мастерство.

Сама Лена, вернувшись из Хартума в Москву, ни одного дня не работала, считая, что всегда и везде ее должен содержать муж.

Обчищенный карманниками всех типов, от домашних до политических, Рахман вскоре умер. Но зато с какой помпой, будто самая преданная и любящая жена, на деньги, собранные его друзьями, повезла Лена прах мужа в Нубию, в которую ему нельзя было ни на минуту вернуться домой живым.

Интернет – великая деревня, радость для миллионов людей в эпоху, когда неподъемные цены на поезда, самолеты, телефонные звонки и телеграммы кому угодно вывернут карман наизнанку. Интернет – это как тропки по лугу меж деревнями, дороги к неведомым прежде городам и, что когда-то было неслыханно, доступная трасса даже меж континентами.

Интернет сократил расстояния, сблизил эпохи, объяснил чьи-то поступки, помог поговорить мужчине и женщине, не отпустил лишний раз на улицу озорника, рассказал о клеродендруме, подсказал, как найти редкую книгу о древнем Востоке, в один миг отнес, как джинн, к излучине Нила.

На сайте «Анекдоты» кто-то опубликовал утверждение, что Интернет подобен автомобилю, может отвезти в библиотеку, может и в кабак. Однако от человека зависит, куда ляжет его ближайший путь.

Анну больше тянуло к заповедникам, неведомым рекам, к горам, по которым будто сама бродила, к океанам, на песках которых будто бы когда-то жила. В далеких снах, в каких-то неведомых жизнях. Как жаль, что наяву такие полеты над земными пространствами мало кому доступны. Но океан мыслей, к счастью, доступен каждому.

Домой или в кабак? Анна спешила к столу, за которым хоть что-то можно узнать о родине Хади. А там… по-прежнему Север презирает Юг, который до сих пор, видите ли, равнодушен к исламу. Юг ненавидит север. Южане напали на Омдурман и Хартум, бомбили города. Людей скашивали пулеметные очереди на улицах и в огородах. Вечером суданское телевидение объявило о полном разгроме боевиков и об убийстве руководившего нападением Мохаммеда Салеха Гарбо и командира разведывательной службы южан-повстанцев.

Налетчики – арабы с севера – в свою очередь захватили в рабство тысячи черных южан народности Динка. Женщин и детей после тяжелой работы в полях заставляли жить в загонах для коз. Продажа рабов, как и в древности, вновь стала прибыльным делом.

На другом сайте Анна увидела страшное зрелище: на центральной площади Хартума, в огороженным глиняным забором закутке, с чахлыми вокруг него кустами, огромные верзилы в тщательно отглаженных голубых униформах с мощными бичами в руках, которыми, как правило, яростно щелкают по хребтам быков, хлестали высокую девушку, одетую в какие-то смертные, черные с головы до пят, одежды.

Как же кричала эта чернокожая девушка, уползая поближе к машине, как отчаянно хваталась за хлыст в надежде, что поймает его и хоть чуточку смягчит свою боль! Но огромные мужичины, похожие скорее на скот, нежели на людей, только смеялись…

За кого, объясните, в этой стране выходить женщинам замуж? Кто может быть таким вот избранником, чтобы девушка искренне ему сказала: «Я тебя люблю! Как ветерок в поле, как цвет на лугу, как жеребенка в пойме! Ты мой самый прекрасный!..»

«Прекрасный»… с бичом в руках… И с животным гоготом из глотки! При виде женского отчаяния и боли…

За что же девушку наказывали, отчего еще девять жертв в этот день перенесли такую же экзекуцию? По Шариату, который приобрел в Судане государственность, девушек истязали лишь за то, что в двадцать первом веке посмели они придти в ресторан в… брюках!

– О, небеса! – схватилась за голову Анна при виде этого мерзкого средневековья. – Как можно целому государству докатиться, опуститься до такого?

«А впрочем, если бы тогда, в далеком 1971 году, в борьбе с мусульманином Нимейри победили бы коммунисты, кто посмел бы нынче истязать этих девочек, праздновал бы Шариат в наши дни свою подлость по отношению к беззащитным? Кто своим давним безучастием, пусть хоть и косвенно, виноват в беде этих девчонок?

Значит, правы все-таки южане, коль не хотят, чтобы их жен и дочерей вот так же прилюдно били огромными бичами, предназначенными для скота…

Но и южане, о чем рассказывал далее Интернет, между собою после победы не ладили. Шесть тысяч воинов племени Нур в Южном Судане напали на город Пибор, где живет враждебное им племя Мерл. Здания подожжены, в том числе и больница.

После трех дней осады войска Северного Судана заняли столицу нефтеносного региона город Абьей. Благотворительная организация «Врачи без границ» обеспокоена судьбой более 130 своих сотрудников в Южном Судане. Потом войска Южного Судана освободили район Абье. Войска Северного Судана опять отбили этот драгоценный район.

Так что война в этой стране гремит не только на компьютерном экране. В итоге поднялась плата за образование, поднялись цены на хлеб и отопление, полиция окружила университеты в Хартуме, Омдурмане, пустила слезоточивый газ и била возмутившихся студентов дубинками.

На официальном экране российского телевидения – ни слова об этих кровавых событиях в центре Африки. С болью в душе откликнулся на происходящее лишь один неведомый поэт с Урала – Сергей Сероухов.

Людская глупость неустанна,
От колыбелей до седин.
Теперь на свете два Судана,
А раньше – был всего один.

И как-то сразу стало жутко
Народам прочих, дальних стран.
Ведь это все-таки не шутка,
Ведь это все-таки Судан

Планета трауром укрылась,
Поналетело воронье.
И курс рубля заметно вырос,
К Суданской, этой… как ее?

Перемешались в общей массе
И детский плач, и женский стон.