Я – мать ваша!

Магазин находился в начале поселка, минут пятнадцать пешком. Дойти туда можно было по Центральному шоссе, асфальтированной дороге с проезжающими изредка машинами, или по параллельному пути: до конца улицы, налево, по тропинке, выход на дальний переулок и пять минут по заброшенному парку. Первый маршрут был интересный: много людей, машины изредка проезжают; второй – спокойный: деревья, птички, редкие велосипедисты.

Лара решила вперед по асфальту пойти, а обратно – через парк.

Она быстро дошла до магазина, встала в очередь пятой. Пока ожидала, рассматривала пустые прилавки, облупившийся серый потолок и давно немытые огромные окна. Первых четырех обслужили.

– Мне «Окского», – попросила Лара.

– Сегодня не привезли. Есть только обычный ржаной и «Дарницкий».

Лара замерла. Что же ей делать? Сбегать у матери уточнить – полчаса выйдет, весь хлеб раскупят за это время. Без продукта вернуться домой нельзя, мамка без того из-за загула бати злится. Остается выбрать наугад. Название «Дарницкий» Лара слышала первый раз…

– Тогда ржаного.

Лара расплатилась, положила буханку в холщовую сумку и поспешно зашагала обратно. Нельзя маму заставлять ждать, она занятая.

09.45 Озноб в жару

Домой Лара пошла через парк. Погода выдалась чудесная, жаркая и солнечная. Радостно чирикали птички, дружно колыхались листья деревьев от легкого теплого ветерка. Душисто пахло растениями и цветами.

Лара вприпрыжку двигалась по широкой вытоптанной тропе, когда в начале пути услышала слева бессвязное бормотание. Посреди травы в двух метрах от тропинки валялся пьяный папа и разговаривал то ли сам с собой, то ли с неведомым собеседником. Штаны его посередине были обмочены.

Лара пошатнулась, казалось, земля закачалась под ней. Быстро оглянулась вокруг – никого. Выдохнула с облегчением. Ее не увидят с напившимся вдрызг отцом. Ох, уже сколько лет Лару дразнят одноклассницы в школе: дочерью пьяницы, алкоголичкой, нищенкой и голодранкой.

Папка лежал на спине и продолжал сюсюкать неведомые слова, Лару он даже не заметил.

Надо бы его по-быстрому доставить домой. Справится ли? Придется! Лара шагнула к родителю и потянулась поднять его, но резко остановилась. Мать ведь грозилась убить отца, обещала утром: «Лично ему голову топором снесу!»

Лара поежилась. Мама явно не шутила, курам вон как лихо верхушки сносит.

Ну нет, разве она может с папой так поступить, людей ведь не убивают. С другой стороны, мать его за человека не считает, козлом и крокодилом называет… да и в ярости она способна на многое. Притащит Лара пьяного папу домой, положит мама его голову на пень как куриную, да и рубанет с плеча. А батя даже защититься не попытается в таком плачевном состоянии.

Лару морозило, озноб пробегал по спине.

Нет, пусть лучше папка спокойно полежит на траве, в себя придет. Погода сегодня жаркая, ничего не случится. Место тут людное, рано или поздно кто-нибудь его найдет, домой приведет. Мать перед чужими скандал закатывать не станет, нельзя ведь сор выносить из избы. Так батя и выживет. Пожалуй, Ларе не следует рассказывать маме, что папу видала.

Лара отошла от отца и широким шагом побежала домой.

10.00 Божий одуванчик

– Где тебя черти носят?! Прибила бы… Не ребенок, а сплошные проблемы, – добродушно приветствовала мать и полезла в сумку.

– Что это? Ржаной? Я тебя «Окского» просила купить, бестолочь! – возмутилась она, вытащив буханку.

Тима громко загоготал.

– Не было, только ржаной и «Дарницкий» привезли, – объяснила Лара.

– Так взяла бы «Дарницкий», тупорылая. Жри эту сырую кислятину теперь. Спасибо сестре скажите! – обратилась мама к братьям – Тима задиристо улыбнулся.

– Ладно, некогда даже наказать тебя. Одевай спортивки, в лес пойдем, черники пособираем.

Родительница оставила остальных детей дома и закрыла их на замок, велев Тимофею смотреть за Касей.

Лара удалялась от дома и нервничала. Что, если папу приведут, а дом закрыт? Куда его денут? Может, догадаются на крыльце оставить. А вдруг – нет?

Мама бежала, летела, парила над дорогой дикой ланью. Лара едва поспевала вослед. Внезапно мать затормозила и окликнула пожилую соседку, выходящую из калитки впереди по улице:

– Баба Маня, день добрый! Пустые ведра у тебя, что ли?

– Пустые, милая.

– Обожди тогда, мы пройдем. Или беду мне решила накликать? – грозно спросила мама.

– Что ты, Людмила?! Идите с Богом. Постою я, спешки нет. – Старушка поправила белый платок на голове.

– Хорошо тебе, а я как савраска проклятая ношусь день-деньской, – пожаловалась мимоходом мать.

– Так у тебя и детей скок? – поддержала ее баба Маня, – А я со взрослым сыном живу.

– И то правда!

– Я своих-то ужо отвоспитывала. Четверо вон по городам разъехались, семьи основали, работают. Последнего вот никак пристроить в руки надежные не получается. Уж каких невест ему сватали, а он не хочет от матери уходить.

– Что сам сын-то, Степаныч, думает? – поинтересовалась мама.

– Ничего он не думает. Пьет окаянный и вещи из дому тащит. Давеча кастрюля новую эмалированную на шесть литров унес, я ее для варений берегла. – Грустно вздохнула баба Маня.

– Руки бы им поотрубать за дела такие, – гневно выпалила мать, – Вместе с моим в прошлую пятницу телевизор пропили.

– Ох, устала я от проделок сына. – Покачала головой мамина собеседница. – Мечтаю, скорее бы в могилу лечь, отдохнуть на том свете.

Мама потерла подбородок и, прищурившись, спросила:

– Много ли самогона Степаныч нагнал последний раз?

– Много, милая, – печально вздохнув, ответила старушка, – Вчерась цельный день бражку перегонял.

– Что же вы ему позволяете? – укоризненно вопросила мама.

– Не могу я его обидеть, дитя ведь мое. Ежели запрещу, в другом месте будут варить, – оправдалась баба Маня.

– Сколько лет сыну-то набежало?

– Так тридцать ужо.

– Всего на три года младше нас с Витькой, – удивилась мать, – А у меня четверо по лавкам…

– То-то и оно, Людочка. Тридцатник, а жениться не желает, бабку внуками порадовать, – посетовала старушка.