Сердце пути. Как видеть в Гуру Будду

Я отчётливо помню, что пил чанг, но не помню не единого слова, сказанного ламой, хотя присутствовал на многих посвящениях, когда лама долго говорил о Дхарме. Это было подобно получению посвящения во сне, когда после пробуждения всё забывается. В моём уме ничего не сохранилось. Конечно, могли остаться отпечатки, но я не запомнил ничего, что принесло бы мне пользу.

Несмотря на то, что в детстве я не принимал решения создать отношения гуру-ученик с ламой Дондупом и не понял ни единого слова из его учений, несколько лет я представлял этого ламу в поле заслуг. Позже, когда Кхуну Лама Ринпоче прибыл в Непал, я отправился к нему, чтобы задать несколько вопросов о практике гуру-йоги. Хотя я годами визуализировал этого ламу в качестве своего гуру, я всё же спросил Ринпоче, стоит ли мне считать его таковым. Ринпоче сказал: «Если ты помнишь, что учение принесло пользу твоему уму, лучше считать его благим другом». Но Ринпоче также сказал, что, поскольку я ничего не запомнил, мне нет нужды признавать его благим другом. Ринпоче добавил, что мне не нужно осуждать этого ламу – следует просто относиться к нему равностно. Тогда я перестал представлять этого ламу в поле заслуг.

Совет Кхуну Ламы Ринпоче заключался в том, что, если мы получили от кого-то учения, нужно проверить, пошли ли они нам на пользу. Даже если мы не слушали учение с намерением создать отношения гуру-ученик, но учение нам помогло, лучше считать этого человека своим благим другом, если мы на это способны. Если же мы не видим никакой пользы для своего ума, можно сохранять равностность, не осуждая этого человека.

Это практичный совет, потому что в любом случае следует быть осторожным. Даже если человек не является нашим гуру, он всё равно может оказаться святым существом, буддой или бодхисаттвой. Если он святой, мы создадим тяжкую неблагую карму, думая о нём плохо или причиняя ему вред. Просто ради осторожности, ради защиты собственного счастья, лучше относиться к нему равностно.

В «Собрании советов отовсюду» Лангри Тхангпа говорит: «Не зная уровень ума других людей, не осуждайте их»[29 - См. The Book of Kadam, p. 594, или The Door of Liberation, p.116.]. Если кто-то нам кажется обладающим большими достижениями, это не означает, что это так. Видимость отличается от реальности.

Далее в тексте говорится: «Если у вас породилась бодхичит-та, постыдно осуждать других». Так как мы приняли обеты бод-хисаттвы, мы не должны никого критиковать. Если же из-за гнева или другой отрицательной эмоции мы осуждаем того, кто получил с нами посвящение от одного ваджрного гуру, мы совершаем коренное падение критики ваджрного брата. Если мы неосторожны, есть риск нарушить третий коренной обет тантры.

Кроме того, в «Большом руководстве к этапам пути пробуждения» и других учениях ламрим сказано, что наши прозрения деградируют, если мы осуждаем полностью посвящённого монаха, даже если у нас нет с ним отношений гуру-ученик.

В целом, в учениях традиции тренировки ума кадам нам советуют считать всех, кто дурно с нами обращается, своими гуру. Это необходимо для обуздания гнева и мыслей о мести, чтобы мы не создали ещё больше неблагой кармы. Любое вредоносное действие по отношению к нам со стороны других явится как учение, если мы будем воспринимать этих людей как гуру. В традиции тренировки ума нам даже советуют рассматривать всех живых существ как наших гуру или как Гуру Будду Шакьямуни. Это в основном направлено на обуздание нашего собственного ума; дело не в том, что сами по себе живые существа в действительности являются буддами. При такой тренировке ума мы начнём естественно уважать других живых существ, а поскольку у нас не будет гнева и других дурных мыслей, это защитит нас от накопления неблагой кармы. Мы приучаем себя считать живых существ драгоценными, думать о них как об источнике всяческого счастья – так же, как и гуру. Это подобно практике чистого восприятия в тантре, когда все живые существа воспринимаются как божество.

Как прекрасно всех считать нашими гуру! Но если это не удаётся, по крайней мере, не нужно кого-то осуждать. Мы не должны никого критиковать, если критика каким-то образом не пойдёт на благо этому человеку.

Из Непала я перебрался в Тибет и прожил там несколько лет. После захвата Тибета Китаем я оставался там около девяти месяцев. Я стал монахом в Тибете в монастыре великого йоги-на Домо Геше Ринпоче, гуру ламы Анагарики Говинды, автора книг «Путь белых облаков» и «Основы тибетского мистицизма». В монахи-послушники меня посвятил настоятель монастыря, Тхубтен Джинпа, очень хороший и смиренный геше. Я также не помню ни слова из того, что говорил настоятель во время церемонии моего посвящения. Единственное, что я отчётливо запомнил, – то, что я сидел напротив настоятеля и другие люди подносили мне много хадаков.

Моё первое затворничество, которое я провёл в Тибете перед побегом, было посвящено «Гуру-йоге ламы Цонкапы», но тогда я совершенно не представлял, чем занимаюсь. До этого я не получал никаких учений. Лосанг Гьяцо, монах, который заботился обо мне в Тибете и помог мне получить монашеское посвящение в монастыре Домо Геше, хотя я сейчас считаю его своим гуру, не объяснял мне никакой Дхармы. Он только научил меня начитывать «Хвалу Двадцати одной Таре», которую до этого я не знал наизусть. Когда я спросил об этом монахе у Кирти Ценшаба Ринпоче, он сказал, что мне нужно думать о нём как о гуру, потому что он научил меня чтению молитвы, хотя и не даровал мне особых учений Дхармы или обетов. Лосанг Гьяцо передал мне текст «Гуру-йоги ламы Цонкапы», но в то время я не был способен его понять. Я полагал, что начитал сто тысяч мантр мигцема. Затем я сделал подношение цог, которое прекрасно расставил и украсил Лосанг Гьяцо. Той же ночью мы сбежали из Тибета.

В те времена китайские коммунисты публично пытали руководителей монастырей, народных лидеров и любых так или иначе именитых людей. Когда мы услышали, что они через день-два приедут в монастырь, где мы жили, то есть в Пема Чолинг, филиал основного монастыря Домо Геше, той же ночью мы бежали в Индию через Бутан. Я был с Лосангом Гьяцо, с нами было несколько монахов из Пема Чолинга и другие монахи, которых мы встретили по пути. От Пема Чолинга, который находился рядом с границей Тибета, нам пришлось только пересечь одну гору, чтобы добраться до Бутана. Там мы встретили множество монахов и благотворителей и затем отправились в Букса Дуар в Западном Бенгале.

Букса Дуар был концентрационным лагерем, где ранее находились в заключении Махатма Ганди и премьер-министр Неру, когда Индия была захвачена англичанами. Именно туда отправляли монахов из Лхасы и других мест, желавших продолжать своё обучение. Те, кто не хотел учиться, работали на строительстве дорог в различных частях Индии, особенно, на первых порах, вдоль границы с Тибетом. В Буксе проживало около полутора тысяч монахов. Из-за жары и антисанитарных условий многие монахи заболели туберкулёзом и немало их от этого скончалось.

У нас не было нужды оставаться в Буксе, поскольку Домо Геше Ринпоче основал филиал своего монастыря в Дарджилинге. Этот монастырь был оснащён всем необходимым, и нам было не о чем беспокоиться. Однако, хотя все остальные монахи из монастыря Домо Геше получили разрешение поехать в монастырь Дарджилинга, глава полиции лагеря, Таши Бабу, который был индийцем, но, вероятно, тибетского происхождения, запретил нам с Лосангом Гьяцо туда ехать. Я не знаю, почему. У него не было оснований нас удерживать – ему за это не платили денег. Я подумал, что, возможно, настоятель или служащий монастыря Сера Дже ходил в полицию, но, кажется, всё было не так. Может быть, это были будды или защитники Дхармы, но что-то помешало этому полицейскому разрешить мне покинуть лагерь и вынудило его задержать меня в Буксе. Я думаю, это могло бы деянием особого божества, потому что благодаря этому я смог встретиться с моими безупречными гуру – геше Рабтеном Ринпоче и ламой Еше. Благодаря доброте этого полицейского у меня появилась такая возможность и я немного изучил философию и прослушал учения по ламриму.

Перед моей встречей с геше Рабтеном Ринпоче Лосанг Гьяцо отвёл меня к другому ламе, которого он откуда-то знал. Я ходил к нему на учения, которые длились час, и всего два или три дня изучал с ним одну строфу из дюйра– основ диспута. Через два-три дня, по какой-то причине – возможно, потому, что я относился к монастырю Сера Дже, а он был из Дрепунга – он сказал: «Я не могу быть твоим учителем. Иди к геше Рабтену, он из Сера Дже». Он сказал, что геше Рабтен Ринпоче – очень хороший учитель и принесёт мне пользу.

Я также справился у Кхуну Ламы Ринпоче, стоит ли мне считать этого ламу своим гуру. Ринпоче сказал, что обычно хорошо считать такого человека гуру, но, поскольку лама признался, что не может быть моим учителем, он как быдал мне разрешение не относиться к нему как к гуру. Поэтому Ринпоче отметил, что мне не нужно вверять себя ему как благому другу. И вновь Кхуну Лама повторил, что я не должен думать о нём плохо. Благодаря совету Ринпоче я не включил этого ламу в число своих учителей.

Когда я спросил об этом у Кьябдже Чодена Ринпоче, он сказал, что учитель также должен признать тебя своим учеником.

Этот лама был очень добр, познакомив меня с геше Рабтеном Ринпоче, великим тайным йогином. Геше Рабтен был большим учёным, хорошим учителем, нравственно чистым, весьма добрым и благожелательным, и о нём знали во всех монастырях. Кроме того, геше Рабтен Ринпоче обладал несравненной преданностью своим благим друзьям. У геше Рабтена было двое коренных гуру: Его Святейшество Триджанг Ринпоче и лама, который очень заботился о нём в его родном монастыре. Геше Ринпоче был невероятно искусен в руководстве учениками, а также в обучении и красноречии. Всё, что он делал и говорил, в точности соответствовало потребностям и способностям каждого ученика.

Тем, что теперь у меня появился небольшой интерес к медитации, я обязан доброте геше Рабтена Ринпоче, поскольку он был первым гуру, объяснившим мне Дхарму. Так как Геше Ринпоче много говорил о безмятежности, первое, чем я заинтересовался, была практика развития безмятежности.

Впервые я отправился получать учения от геше Рабтена Ринпоче вместе с Лосангом Гьяцо. В качестве подношения мы принесли ему чай в термосе и кое-какие другие вещи. Геше

Ринпоче и множество учеников собрались во дворе одного из зданий. Это был длинный тюремный барак со множеством отверстий для оружейных стволов в стенах и зарешёченными дверьми и окнами, покрытыми колючей проволокой. Двор был тоже не особенно приятным местом. Все стены представляли собой колючую проволоку, так что на них было невозможно опереться, не поранившись. И сиденья всех монахов были тесно соединены между собой, а Геше Ринпоче восседал на высоком сиденье.

Лама Еше сидел внизу, под геше Рабтеном, и на его столике лежала большая стопка текстов. Поскольку я был очень мал и считался «перерожденцем», Лама поднял меня и посадил рядом с Геше-ла. Во время учения Лама иногда смотрел на лицо Геше-ла с великой преданностью. Я видел, что он был чрезвычайно предан Геше Рабтену.

Так я получал учения несколько раз, но у геше Рабтена было много учеников, он был очень занят. Поскольку он был должен преподавать различные предметы монахам разного уровня, включая многих старших монахов, у него почти не было времени проводить со мной индивидуальные занятия. Геше-ла отправил меня к одному из своих учеников, Ген Еше, который блестяще дискутировал и был из той же местности в Тибете, что и Геше Ринпоче. От Ген Еше я впервые услышал о доброте матери – одном из положений семи пунктов причинно-след-ственной взаимосвязи Махаяны.[30 - Шесть причин – это признание всех живых существ нашими матерями, памятование об их доброте, желание отблагодарить их за доброту, развитие любви, развитие сострадания и особого подхода, следствием чего является бодхичитта.]

Текстов тогда не было, поэтому Ген Еше объяснял тему устно, а я конспектировал услышанное в своём собственном стиле, так как никто не научил меня грамотно писать. Он также немного обучил меня визуализациям в практике «Гуру-йога ламы Цонкапы».

Ген Еше был очень сведущим человеком, обладал прекрасным чувством юмора и всегда был радостен. Он также являлся великим учителем, подобным ламе Еше. Однако я провёл с Ген Еше очень мало времени. Он хотел не жить в Буксе, а вести жизнь аскета и совершить паломничество по Индии. Пробыв в Буксе совсем недолго, он отправился бродить по Индии. Через некоторое время он стал мирянином, затем продемонстрировал болезнь и скончался в Индии.

Через некоторое время я отправился за учениями к ламе Еше. Чопел (произносится «Чомби»), староста моего класса и позже повар в монастыре Копан, впервые отвёл меня к ламе Еше за учениями, так как он учился у него уже давно. На самом деле геше Рабтен Ринпоче хотел, чтобы я получал учения у одного из его близких учеников, геше Тхубтена, образованного и очень хорошего монаха, но почему-то моя карма сложилась по-другому. Мой руководитель, Лосанг Гьяцо, тоже думал отдать меня в ученики геше Тхубтену.

Хотя мой руководитель говорил, что мне нужно учиться у геше Тхубтена, Чомби настоял на том, чтобы я получал учения у ламы Еше. Иногда мы вместе гуляли по холмам или ходили на речку купаться, и в один прекрасный день он просто привёл меня к воротам монастыря. Я сказал: «Дальше я идти не хочу. Не хочу учиться у ламы Еше! Хочу домой!». Чомби сказал: «Нет, пошли, пошли, пошли!». Он так сильно настаивал, что я прошёл с ним ещё несколько шагов. Но потом я повторил: «Нет, не хочу я туда идти!». Сделав ещё несколько шагов, я опять сказал: «Не хочу туда. Хочу вернуться». Продолжая в таком духе, я, наконец, оказался у двери комнаты ламы Еше. И снова заявил другу: «Не хочу туда. Хочу вернуться».

Я ждал снаружи, когда Чомби зашёл к Ламе. У меня не было с собой никаких подношений, потому что мы с Чомби просто гуляли. Чомби сам набрал немного риса в миску, поднёс его с хадаком и несколькими рупиями и спросил Ламу, могу ли я у него учиться. Я полагаю, Лама спросил, согласился ли на это геше Рабтен Ринпоче, и Чомби ответил утвердительно, хотя у геше Рабтена на уме было несколько другое. Поскольку Чомби уже сделал подношение, я нехотя вошёл в комнату.

У ламы Еше была крохотная комнатка посреди зарослей кустарников, сзади было окно, где гнездились муравьи. В комнате практически ничего не было – она была почти пустая. В ней были маленькая печка из индийского олова с дыркой внизу для растопки и только два горшка. Там также находились тексты, закрытые пластмассой, и жёсткая бамбуковая кровать, застланная бутанским тканым материалом. И всё. Он жил как аскет.

В тот первый день, поскольку у меня был титул «перерожденец», Лама посадил меня рядом с собой на кровать. Я думаю, то, что Лама с самого начала посадил меня на свою кровать, может быть причиной кармы, из-за которой я теперь сижу на троне.

Я вообще не понял учение, наверное, потому, что у меня не было хорошей мотивации. Лама учил о причине и следствии, но при этом устроил диспут на эту тему. Он говорил так быстро, что я подумал: «Почему он не может давать учение медленно?». На следующий день всё стало лучше, но в тот первый день я вообще ничего не смог понять.

Я думаю, у меня с ламой Еше существовала сильная кармическая связь на протяжении многих жизней, чтобы он мог мной руководить. Я пришёл к нему без намерения получать учения и даже отвергал эту идею, но карма была очень сильна. У меня такое впечатление, что, хотя я не хотел идти к нему в тот первый день, между нами существовала сильная связь из прошлых жизней, и именно она меня к нему привела.

Его Святейшество Серконг Ринпоче Дордже Чанг, воплощение Марпы, который жил и скончался в Непале, а сейчас переродился – ещё один из моих благих друзей. Многие ученики центров ФПМТ встречались с Серконгом Дордже Чангом и получали от него благословения, а одну женщину он посвятил в монахини. Я представляю Серконга Додже Чанга в поле заслуг, хотя никогда не получал от него особых посвящений или формальных учений по определённому тексту.

Живя в Букса Дуаре, я слышал много историй о том, как Серконг Дордже Чанг являл йогические деяния, немыслимые для обычных людей. Серконг Дордже Чанг иногда просто исчезал, и помощники не могли его найти. Ринпоче пропадал и неожиданно появлялся где-то ещё. Я слышал, что однажды, давно, непальская полиция посадила Серконга Дордже Чанга за решётку за проступок, которого он не совершал. Хотя никто не открывал дверь его камеры, на следующий день Ринпоче уже там не было; он вернулся в свой родной монастырь.

После того как мы с Ламой приехали в Непал, у меня было сильное желание встретиться с Серконгом Дордже Чангом. Однажды я пошёл увидеться с Ринпоче на вершину холма Сваямбхунатх с Ламой, Зиной Рачевской, нашей самой первой западной ученицей, и с Клайвом, из Лондона, другом Зины из Дарджилинга, который обучал Ламу английскому языку. Зине очень хотелось встречаться с ламами из различных традиций. Когда она жила у нас с Ламой, поскольку всегда ходила к разным учителям, Лама составил для неё список вопросов по Дхарме, чтобы она их им задавала.

Добравшись до вершины холма Сваямхунатх, мы стали у всех расспрашивать, где живёт Серконг Дордже Чанг. Мы пришли к двухэтажному дому, куда нас направили, и увидели, что по лестнице спускается монах, очень простой на вид. Я спросил у него, где пребывает Серконг Дордже Чанг, и монах сказал: «А, подождите тут немного». Я полагаю, что монах пошёл справить малую нужду, а затем опять поднялся наверх.

После этого и мы поднялись наверх, чтобы встретиться с руководителем Серконга Дордже Чанга. Когда мы вошли в комнату Серконга Дордже Чанга, монах, сидевший на кровати, оказался тем простым монахом, который ранее спускался по лестнице.

Обычно, если Серконгу Дордже Чангу задают вопросы о Дхарме, он на них не отвечает. Но если момент подходящий и у человека хорошая карма, Ринпоче проявляет мирную форму и может немного поговорить. Иначе Ринпоче часто является в гневной форме.

Наверное, тот день был особо благоприятен, потому что, когда Зина задала вопрос о том, как практиковать преданность гуру, Ринпоче дал краткое, но невероятно глубокое учение. Учение было так глубоко, а мои омрачения столь сильны, что я вообще не смог понять смысл его слов. Его голос был великолепен, но я понял только, что, если гуру сидит на полу, нужно думать, что там сидит Гуру Будда Шакьямуни. Это всё, что мне удалось понять. Я, по идее, выступал в роли переводчика, но учение было настолько богато, что я его не понял.

Чисто в западном стиле Зина затем попросила Ринпоче прочесть что-нибудь из текстов, которые лежали перед ним, но Ринпоче отказался, говоря: «Нет, нет, я полный невежда и ничего не знаю». Но в начале беседы он дал невообразимые наставления.

Ринпоче часто говорил подобное и притворялся, что ничего не знает. Однако, побывав в его присутствии, я совершенно уверился в том, что Ринпоче был Ямантакой. Хотя с виду Ринпоче казался обычным монахом, сидя перед ним можно было убедиться, что он Ямантака. И для этого не требовалось никаких логических доводов или цитат. Каким бы ни являлся Ринпоче с виду, это не изменило мою уверенность в том, что он был Ямантакой.

Как только человек входил в комнату, Ринпоче сразу же знал о нём абсолютно всё: его прошлое, настоящее и будущее. Он мог даже рассказывать мне о снах, которые мне приснились за несколько дней до того. Иногда люди приходили к Ринпоче за гаданием, и перед тем, как бросить кости, Ринпоче сообщал им что-то об их жизни. Один человек из Мустанга, который кого-то убил, пришёл к Ринпоче попросить о гадании, и, ещё не бросив кости, Ринпоче сказал: «О, ты убил человека». Этот человек был потрясён, потому что не хотел, чтобы о нём знали правду.

Люди, которые видели, как Ринпоче делает обходывокруг ступы Сваямбхунатх, скорее всего, считали его простым монахом, знающим лишь мантру ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ. Но в подходящий момент Ринпоче неожиданно говорил кому-нибудь из других людей, делающих обходы, что-то вроде того: «Ты умрёшь через три года. Тебе нужно совершить очищение простираниями перед Тридцатью пятью Буддами».

В ранние времена в Тибете Серконг Дордже Чанг давал посвящения и учения. Ринпоче получил степень геше одновременно с великим йогином Трехором Кьорпеном Ринпоче, из монастыря Дрепунг. Однажды Серконг Дордже Чанг вознамерился даровать посвящение Калачакры. Об этом уже было объявлено, и многие люди планировали присутствовать на посвящении. Его Святейшество Серконг Ценшаб Ринпоче был очень обеспокоен тем, как Серконг Дордже Чанг сумеет дать людям даже предварительное учение по ламриму.

Его Святейшество Серконг Ценшаб Ринпоче, один из гуру Его Святейшества Далай-ламы, был сыном предыдущей реинкарнации Серконга Дордже Чанга, великого йогина традиции гелугпа, который скончался в Тибете. Йогин тантрической стадии завершения с высокими достижениями, Серконг Дордже Чанг пользовался большим уважением; он был одним из нескольких лам, которому Тринадцатый Далай-лама, известный своим строгим нравом, разрешил иметь супругу мудрости для быстрого завершения тантрического пути.

Серконг Дордже Чанг является воплощением Марпы, гуру Миларепы; Серконг Ценшаб Ринпоче – воплощением сына Марпы, Дармадоди; а Цечок Линг Ринпоче, который в прошлой жизни был гуру Его Святейшества Линга Ринпоче, Его Святейшества Триджанга Ринпоче и многих других высоких лам – воплощением Миларепы. Серконг Дордже Чанг изрёк это прямо своими святыми устами одному из монахов его монастыря. Однажды вечером этот монах сопровождал Ринпоче обратно в монастырь после завершения пуджи в доме благодетеля. По пути Серконг Дордже Чанг ему сказал: «В действительности я – Гуру Марпа, Серконг Ценшаб Ринпоче – сын Марпы, а Цечок Линг Ринпоче – Миларепа. Вот каковы мы на самом деле». Когда Ринпоче являл себя довольным, он обычно рассказывал близким ему монахам истории о своих прошлых жизнях и другие поразительные вещи.

Его Святейшество Серконг Ценшаб Ринпоче бежал из Тибета с перевоплощением своего отца, Серконгом Дордже Чангом. Когда они добрались до места на юге Тибета, где Миларепа в своё время построил девятиэтажную башню, их окружили китайцы, и, казалось, спасения не было. Серконг Дордже Чанг, Серконг Ценшаб Ринпоче и Чангдзо-ла, их помощник, которого поднёс Серконгу Ценшабу Ринпоче его отец, тайком проникли в башню и поднялись наверх, где находились статуи Марпы и тайной супруги Марпы – Дагмемы. У Серконга Ценшаба Ринпоче был дамару, принадлежавший Марпе, и чётки, принадлежавшие супруге мудрости. Ринпоче никогда не расставался с этими предметами. Но в тот момент Ринпоче поднёс дамару статуе Марпы, а чётки – статуе Дагмемы, с молитвой: «Отец и Мать, прошу, войдите в наше положение. Вам решать, что случится в моей жизни». Ситуация была очень сложная, ведь китайская армия окружила беглецов со всех сторон, и выхода не было.

В то время Чангдзо-ла, который услышал, что Ринпоче называет Марпу и Дагмему «Отцом и Матерью», догадался, почему Его Святейшество Серконга Ценшаба Ринпоче называют «тхуг-це», то есть «святой сын сердца». Он сын Марпы. Его Святейшество Далай-лама также обычно обращался к Серконгу Ценшабу Ринпоче как к «тхуг-це».

Также много лет тому назад в Тибете, когда Его Святейшество Далай-ламу пригласили в Китай, Серконг Ценшаб Ринпоче и некоторые другие учёные геше сопровождали Его Святейшество в этой поездке. Когда Его Святейшество и его делегация достигли провинции Кхам, многие люди пришли, чтобы выяснить, кто из них сын Марпы, и получить у него благословение. Чангдзо-ла, не зная, что они имеют в виду Серконга Ценшаба Ринпоче, сказал: «Мы никогда не слышали о сыне Марпы – в нашей делегации нет такого человека». Чангдзо-ла признался мне, что лишь позже выяснил, что многие люди называли Ринпоче таким именем.

Вернёмся к нашей истории. Серконг Ценшаб Ринпоче сказал мне, что накануне посвящения Калачакры, даруемого Серконгом Дордже Чангом, вечером он дал ему наставления о том, как объяснить ламрим в качестве мотивации для посвящения.