Тот, кто придёт за тобой

Ночь спускалась в ожерелье из небывало крупных звёзд. Тонкий месяц пиратской серьгой качался в её чутком ухе. Прозрачным эхом неслось кукование очумевшей кукушки, засевшей где-то в дальней рощице. Даже запах гари словно уменьшился, придавленный вечерней свежестью, – а может, я просто принюхался к нему и перестал замечать? Чуть поодаль пофыркивали кони, топтались по траве, рассёдланные, радовались отдыху. Сучья, сгорая, выстреливали крошечными салютами искр, и плавились угли в голубом угарном ореоле. Ночной мотылёк присел передохнуть на моё колено, но тут же заполошно метнулся прочь. Лесотравье, ворочаясь и шумно вздыхая, укладывалось спать. Нет, что бы там ни говорил Радим, а всё-таки я попал в сказку…

– Ёшкин кот! У нас же сегодня Новый год встречают! – это вырвалось совсем неожиданно, видно, чары Лесотравья дали сбой и снова позволили мне на миг стать прежним.

Стрелок закашлялся, чуть не подавившись гусиной костью.

– Какой ещё Новый год? Где – у вас?

– Ну… У нас, в моём краю. С ёлкой, с шампанским.

Сказав «а», выкладывай и «б», раз уж понесло. А попробуй промолчи, глядя в глаза Стрелка, полные чисто мальчишеского любопытства, глядя на его выжидательно приподнятые брови. Нет, кому-кому, а этому парню довериться можно. Печёнкой чую – он не сдаст меня с рук на руки пособникам Мглы и не обернётся диким котом или другой бестией, чтобы вцепиться в глотку.

Начал рассказывать, негромко, сперва осторожно, подбирая слова, затем увлёкся. В зрачках Стрелка отражался факел костра, и умолк припозднившийся кузнечик, и Белко подошёл ближе, словно тоже решил послушать. И даже ночь притихла заворожённо.

…Города с домами-исполинами, бетон и стекло, зеркальные полотнища витрин, мишура реклам и распаренный июльский асфальт. Яркие автомобили, которым тесно на улицах, мерцающие мониторы компьютеров, микроволновые печи и кондиционеры. Смартфоны, бесчисленные газетные заголовки и пестрота телеэкранов. Студенческие бунты, курортные пляжи, авиакатастрофы, нефтяные вышки, собачьи бега, концертные залы, космодромы, баночное пиво, захваты заложников, горные лыжи и шоу-бизнес. Мой мир был огромным и суматошным, он вертелся колесом, шумел, хохотал, ссорился, мелькал, взрывался, плакал, он сходил с ума, он был таким сложным… И он ничего не мог противопоставить спокойным истинам этого мира.

Странно – Стрелок поверил мне сразу. Поверил во всё, что я говорил, и не стал ехидничать и требовать доказательств. Он слушал без большого удивления, морща лоб, кусая губу по привычке. А я, глядя на него, вспоминал свою встречу с Окраинным Странником. Ёлки-палки, каким же олухом я был, как же я сопротивлялся очевидному в попытке ускользнуть от волшебства оживших легенд! Почему мы так охотно разучились верить в чудо? Отчего мы по доброй воле норовим затянуть душу в чешую цинизма и бессмысленных сомнений?

Я и сам был таким всего два дня назад.

– Значит, вот зачем мы идём к Поющему Камню, – протянул Стрелок, пристально разглядывая меня. – Ты Чужак. Мне знакомо предание. А я-то думал, с чего бы это князь изгнал меня из дружины и отправил к Велесу под мышку? Понять не мог, чем провинился…

Сказал бы раньше – я бы ему объяснил. Теперь понятна стала его недавняя угрюмость. Похоже, парень спал и видел схватку с воинами Мглы, а вместо этого… Разумеется, отправку в глухие леса он счёл за наказание. Только, судя по всему, наш поход может оказаться куда опаснее, чем открытый бой с тенями в широком поле. Не придут на выручку княжеские дружины, и биться придётся вдвоём против всех.

Но с другой стороны – коли мы выживем, песни об этой прогулке на северо-запад будут долго слагать в Лесотравье. За славой я не гнался никогда. Но слава явилась на свет раньше меня, о ней пророчили предания Утренней Поры, и лишь от меня зависит, какого цвета будет эта слава.

– Твой Круг похож на сказку, – промолвил Стрелок. – В сказках должно быть всё хорошо. Да?

Похоже, он надеялся, что в моём мире нет и не может быть Зла. Я покачал головой. Он не представляет, что такое Зло в моём мире, где главные враги себе – мы сами. Жить так, как до недавнего времени жило Лесотравье, мы не умеем. Зато мы хорошо умеем убивать. Мы убиваем чужих, друг друга, сами себя. Убиваем за деньги, за власть, во имя мести, просто так. И, о боги, сколько мы сумели напридумывать, чтоб можно было себя убивать…

Стрелок помолчал, глядя на огонь, и по лицу его бродили тени смутного разочарования. Или то ветер трепал рыжие вихры костра?

– Раз так, – задумчиво сказал он, подперев кулаком подбородок, – не хотел бы я жить в твоём Круге. Думал, хоть где-то есть мир, где нет Зла, совсем нет. Но в твоём мире, видать, его много.

Даже слишком. Он не знает, как много… И сказать по правде, мне тоже не очень нравится тот мир, откуда я пришёл в Лесотравье. Потому что здесь, по крайней мере, всё ясно. А там – там ещё надо отличить Зло от Добра.

Глава 7

Стрелок уснул быстро и легко, как умеют засыпать люди с чистой совестью. А я вертелся с боку на бок, слушал дыхание ночи и всё думал и думал об этом нашем странном разговоре. Тишина разбередила сердце, и я не знал, где прав, где неправ. В мозгу сорняком-пустоцветом засело непонятное беспокойство. Откуда оно взялось, откуда проросло так неожиданно, я не мог уяснить. Кажется, перед тем, как закончить посиделки, что-то сказал или подумал… А что? Нет, не удавалось нащупать ту ниточку, за которую дёргала меня тревога. И вроде бы всё было в порядке, и никакой ошибки я не совершил, и не за что было винить ни себя, ни спутника. А вот поди ж ты – не мог отделаться от мысли, будто что-то пошло не так. Возможно, призраки, укрывшись под подолом ночи, подслушали нашу со Стрелком беседу? Или я что-то пропустил мимо ушей, или, напротив, брякнул не то? Не понять. В конце концов, плюнул, лёг на спину, руки за голову закинул и уставился в чёрное небо. Сон не шёл.

Сон-то не шёл. Зато постепенно мною овладевало странное, ни на что не похожее оцепенение. Намёка в нём не было на тот безмятежный покой, который приходит вместе с дрёмой. Недоброе, как тиски палача, грозное, как нож у горла, оно леденило кожу и делало мускулы безвольными. Я, спохватившись, дёрнулся раз, другой – даже пальцем не шевельнёшь. А потом началась уже полная небывальщина, и происходило всё так быстро, что я даже струхнуть не успел.

Звёзды над моей головой дрогнули и тронулись с места. Они стремительно снижались, становились всё огромнее – не то ночь падала на меня, не то я распухал до размеров этой ночи. Одна из звёзд вспыхнула ярче других, мигнула багровым светом, бешено завертелась, и я ощутил, как втягивает она меня, закручивая водоворотом, в свой до жути алый омут. И было поздно вырываться, звать Стрелка или Радима. Я, задыхаясь, летел в багровую паутину. Нестерпимо звенело, шипело, верещало пространство, расползаясь клочьями, и чьи-то тонкие, как нити, щупальца обжигали своими прикосновениями. Так, наверное, умирают грешники. И я, выходит, грешник… Скрежет. Мрак. Ничего.

Затем… Затем всё кончилось, полёт прервался, и я увидел себя в небольшом зале без мебели, без окон, в зале, сплошь затянутом драпировками. Складки алого шёлка мягко стекали по стенам на пол, укрытый таким же алым ковром. И только потолок скрывался в розоватом тумане, клубами ходившем из угла в угол. Получалось, что умирать по-настоящему время ещё не пришло.

Но я не один оказался в этих чудных покоях. Ладони шёлка раздвинулись, пропуская… Я никогда не видал его раньше – ни в Лесотравье, ни дома, ни в снах. Высокий, с длинными белыми, очень белыми волосами, с открытым лицом – он был молод, приветлив, от него не исходило никакой угрозы. Серо-голубые глаза смотрели на меня весело и испытующе.

– Ну, здравствуй, Чужак, – хрипловато сказал он, протягивая руку. – Тебя ведь здесь кличут Чужаком? Или предпочтёшь своё настоящее имя?

– Без разницы, – я насторожённо разглядывал незнакомца. Родинка на виске, светлые, сросшиеся у переносья брови, чуть заметные морщинки у губ, прямой нос и высокие скулы – да ему бы в Голливуд. Одет по-простецки и явно не в тон драпировкам – просторная белая рубаха с широким воротом, серая ворсистая безрукавка и такие же серые узкие штаны. На ногах добротные сапоги, у пояса ни ножа, ни меча, одна низка каких-то тёмных камушков – чётки, ожерелье или амулет. Кто ж это такой?

– Я тебя знаю, – говорил он меж тем. На рукопожатие я не ответил, но его это, кажется, не озаботило. Он сложил руки на груди и шагнул ещё ближе, так, что мы чуть не столкнулись нос к носу. – Я тебя знаю, а вот ты меня забыл. Помнишь, как мы с тобой, бывало, зажигали?..

– Не помню.

– Жалко, ёшкин кот! – он выстрелил моей же поговоркой так легко и привычно, что я вздрогнул. – Что же ты, приятель, творишь? Я его ищу, зову на помощь, посылаю за ним, а он, гляди-ка, шастает невесть где, уже и компанию новую себе подобрал. Что это за малый там на дороге?

Его дружелюбный тон неприятно смущал. Хоть убей, среди моих знакомых, тем паче друзей никогда такого субъекта не наблюдалось. К тому же, он не слишком походил на нуждающегося в помощи – во всяком случае, выглядел сильным и довольным жизнью. И что-то уж больно разговорчив. Где это и что, интересно, мы с ним зажигали?

– Слушай-ка, – процедил я, – не мели чепухи. Я тебя впервые вижу. Тут, смотрю, все меня знают, радость-то какая! Зато я никого… Тебя, к примеру, как зовут?

– И этого не помнишь, – искренне огорчился он. Тряхнул дружески меня за плечи и близко-близко заглянул в глаза. – Что, правда, не помнишь? Мстислава не помнишь? Ну? Мы же не разлей вода были! Давай, вспоминай!

Я прикрыл глаза, чтоб не видеть его взгляда – внимательного, сочувственного и такого… такого незнакомого! Он явно хотел помочь мне, тормошил мою память, стремясь прорваться сквозь её бастионы. Спасибо за подмогу, учту на будущее. Но почему я не то, что не могу – совсем не желаю вспоминать его и наше с ним «не разлей вода»?

– Это ты меня сюда затащил, в эту красную табакерку?

– Ну я, конечно, кто ещё! Давай-ка присядем, чего на ногах стоять…

Он кивком указал в угол – так-так, могу поспорить, минуту назад там не было никакого дивана. Сейчас он появился – низкий, уютный, с высокими круглыми подлокотниками, с красной атласной обивкой. Такой мебели уж точно было не место в Лесотравье. Но раз приглашают, можно и присесть. Я удобно расположился, откинулся на мягкую спинку, бросил взгляд туда-сюда. При таком проворстве хозяина здесь запросто и стол с угощением возникнет.

– Это что, твоя гостиная? Пустовато. И к чему такой кровавый цвет?

Мстислав почесал в затылке, вздохнул разочарованно:

– Тебе ж всегда он нравился… Но не хочешь – сменим обстановку.

Щелкнул пальцами – и алый цвет исчез мгновенно, а все вокруг затопило приятным синим, с уходом в лазурь. Ничего не скажешь, знатный он иллюзионист, этот породистый блондин.

Мстислав усмехнулся, глядя, как я скольжу взглядом по синим стенам зала.

– Теперь нравится?.. Ты лучше объясни, почему пришёл сюда со стариком, а не с моими людьми? Я знаю, они тебя нашли раньше. Послушал бы их – и не было б сейчас хлопот.

Ой-ёй-ёй, а вот теперь я начинаю догадываться, кто усадил меня на этот диванчик! Мне надо было идти с его людьми, они настойчиво приглашали… От внезапного прозрения спина стала липкой от пота. Но как же?.. Без боя, без предупреждения, без встречи у Поющего Камня, наконец! А князья-то, наверное, полагают, что разыграли мудрёную партию, отправив меня в обход. Так буднично, так просто, так легко обхитрила всех нас Мгла, наплевала на правила игры и даже не дала возможности обнажить меч. Я схватился за пояс и чуть не взвыл. Ну, ясен перец, оружия нет, не спать же с ним было! Отстегнул и рядом положил. И остался с пустыми руками.

Мстислав моё судорожное движение заметил. И снова усмехнулся – по-доброму как-то усмехнулся и немного сожалеюще, вот только морщинки у губ стали жёстче и рельефнее.

– Чего всполошился? Вижу, вспомнил кое-что. Превосходно, коли так.

– Не вспомнил. Понял.

– Ну, понял, – он покладисто кивнул. – А что понял-то?

– Ты и есть Мгла.

Он весело хлопнул себя по колену.

– Не угадал!.. Мгла – это темнота, мрак, у неё нет тела, нет ни рук, ни ног. Она – ничто и нечто. А я – я живой, дружище, я такой, как есть, сижу рядом с тобой. Не выдумывай.