Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

Но все случившееся, похоже, было совсем не сном, о чем свидетельствовали хотя бы все еще кружащие над землей кружева дыма, неизвестно как сюда попавшие…

2

Тем же вечером отец Александр собрал несколько заслуживающих доверия монахов и рассказал им о сегодняшнем происшествии. Как и следовало ожидать, мнения присутствующих разделились.

– А может ты того? – спросил прямодушный Маркелл. – Что называется, увлекся?.. С кем не бывает.

– Ну, знаешь, – отец Александр махнул рукой. – Сам ты увлекся.

– Я-то как раз не увлекаюсь, – сказал Маркелл. – А вот кое-кому следовало бы поостеречься.

На некоторое время в келье воцарилось молчание. Потом отец Ферапонт сказал:

– Надо сообщить прихожанам и игумену… В конце концов, мы изменили текст Литургии. По головке нас за это никто, между прочим, не погладит.

– Еще как не погладят, – подтвердил отец Мануил.

– А я думаю, следует все оставить как есть, – сказал отец Иов. – Зачем лезть в неприятности? Пускай сами приходят, тогда и поговорим.

– Боюсь, что они уже пришли, – сказал отец Александр. И это было правдой.

3

Неизвестно в точности, к какому решению пришли в тот вечер отец Александр с братией, однако прекрасно известно, что на следующее утро, похоже, весь поселок собрался в храме и на церковном дворе в ожидании злосчастных слов о благочестивых и неблагочестивых христианах.

Когда же служащий в этот день отец Маркелл провозгласил «Всех вас и благочестивых христиан да помянет Господь во Царствии Своем», словно одно единое «Ах» вылетело из сотен ртов и устремилось в небеса, чтобы донести туда свою молитву за благочестивых христиан, не желающих делиться своим благочестием с кем бы то ни было еще.

– Говорил же я вам, – шепотом сказал отец Александр стоящему рядом отцу Иову. – Вот теперь идите, расхлебывайте всю эту кашу.

– Может, еще образуется, – отец Иов посмотрел наверх, словно он действительно рассчитывал на помощь Небес.

Однако ничего, кроме хаоса, безобразия и абсурда, почему-то не образовалось.

Уже к полудню широкие православные и трудящиеся массы, не желающие никаких перемен, выдвинули из своей среды предводителя и поклялись идти за ним, куда бы он их ни повел, хоть до самого Кремля. Предводителем оказался всем известный пушкиногорский дебошир, пьяница и вор дед Митрич Маросейкин из Мехова, о котором было известно, что его изгнали когда-то из милиции за то, что он гнал на работе самогон. Еще про него было известно, что самогон, который он гнал, всегда был самого хорошего качества, потому что его рецепт был получен непосредственно из рук святых Николая Мирликийского и Ксении Блаженной, которые, как уверял Митрич, «плохого не дадут».

Напротив, другая масса православных трудящихся, желающих перемен и, при этом, желающих их немедленно, избрали своим предводителем Гриню Недоделанного, который только-только отмотал свой третий срок и теперь собирался баллотироваться на должность председателя поселка, в чем его поддерживало подавляющее большинство избирателей, которым сильно нравился Гринин призыв немедленно все отнять, а потом все по-братски разделить, потому что этого хотят Иисус Христос и Православная русская церковь.

Встретившись возле Святых ворот, два корифея современной местной политики презрительно оглядели друг друга и синхронно сплюнули себе под ноги.

Затем дед Митрич сказал:

– Ты бы, Гриня, не лез бы, куда не надо. Неровен час, Господь о тебе вспомнит, куда тогда денешься?

– А ты меня Господом не стращай, пуганые уже, – отвечал Гриня, широко улыбаясь и сверкая золотой фиксой во рту. – Мы и через таких, как ты, скакали и ничего, живы покамест.

– Это покамест, – сказал дед Митрич и сплюнул еще раз себе под ноги. – Потому что я еретика за сто метров чую, так что не обманешь, не на того напал.

– А вот и посмотрим тогда, на того или нет, – отвечал Гриня, покрываясь красными пятнами, что было верным признаком того, что он, наконец, разозлился. – Или ты думаешь, что вход в Царство Небесное для всякой шантрапы, что ли, открыт?

– Насчет шантрапы, это тебе виднее, конечно, а вот о Царстве Небесном тебе бы лучше помолчать, – сказал Митрич и неожиданно бросился на народного избранника, явно желая выцарапать тому глаза.

4

Этот небольшой инцидент не испортил, однако, настроения большинству присутствующих, переживающих в эти часы нечто вроде эйфории, от которой кружилась голова и все мечты казались вполне достижимыми. Драчунов растащили, и они отправились по своим делам, то есть готовиться к последней и решительной битве со всеми отщепенцами, покусившимися на чистоту и истинность православной веры.

Между тем, наконец, дошло дело и до игумена.

– Что это у нас ходят какие-то странные люди, – сказал он, в упор глядя на отца Александра, словно заранее зная о нем что-то такое, чего тому было бы лучше не демонстрировать. – Нет, ты только посмотри. Собираются, шепчутся, переглядываются… Это что у нас, революция началась? Наместника свергать будем? Так ты им скажи, что это еще никому не удавалось.

Однако стоило отцу Александру ввести наместника в суть дела, как тот прямо на глазах испугался и сник.

– Чего же ты раньше-то не сказал, куриная ты башка, клоп вонючий, – сказал он, опасливо косясь за окно, где как раз собирались сторонники деда Митрича. – Это ж ересь, да еще какая!.. К тому же в литургическом тексте, чтоб тебе пусто было!.. А неровен час – владыка прознает, знаешь, что он со всеми нами сделает?

Что может сделать со всеми ними наехавший вдруг архиерей, это отец Александр мог представить себе с легкостью. Поэтому он немного подумал и сказал:

– Так ведь не ересь это. Недочет… С кем не бывает?

– Ты мне мозги-то не компостируй, – отец Нектарий злобно сверлил эконома прищуренными глазками. – Владыка – он разбираться не станет, ересь это или недочет. Враз подрясник-то сниметда куда-нибудь в глухомань-то и отправит…Первый раз, что ли?

Как раз в это время дверь в апартаменты отворилась, и на пороге возник отец Маркелл, который сообщил, что с игуменом хочет поговорить народ.

– По поводу сами знаете чего, – добавил он, хихикая. – Я сказал, что вы сейчас спуститесь.

– Ну и дурак, – отец Нектарий постучал себе по лбу кулаком. – Надо было сказать, что я сплю или что уехал.

– Я и сказал им, только они мне не поверили, – оправдывался Маркелл, вновь исчезая за дверью. – Сказали, сейчас сами придут – разберутся, что к чему.

Сообщения о желании народа «поговорить» и «разобраться» ввергли наместника в легкую панику.

– Совсем никакой дисциплины не стало, – сказал он отцу Александру, с напряжением глядя на дверь, за которой раздавался невнятный, но весьма тревожный шум. – И о чем мне с ними, по-твоему, говорить?

– О Христе говорите, – ответил отец Александр, понимая всю важность наступающего момента.

– О Христе, – скептическая улыбка покривила губы отца Нектария. – Нешто им Христос нужен?

– А как же? – сказал отец Александр.

– Да так, что ты ему о Христе, а он тебе финский нож в бок, и разбирайся потом… Нет, нашему народу еще до Христа идти и идти.

Впрочем, несмотря на все беспокойства, случившийся вслед за тем разговор с народом был короткий, но при этом весьма содержательный.

– Здорово честной компании, – сказал дед Митрич, остановившись возле двери, но все же дальше идти не решаясь. Вслед за ним зашло еще человек десять. Они неуверенно озирались и с изумлением разглядывали внутреннее убранство игуменского жилья.

– Что же это получается, – продолжал дед Митрич. – еретики у нас по улицам свободно ходят, а мы даже в колокол не хотим ударить, чтобы поднять православных на защиту?… Нехорошо получается, батюшка.

– Какие это еретики еще? – спросил отец Нектарий едва слышным голосом, одновременно озираясь по сторонам, словно ожидая увидеть в своих апартаментах целую толпу еретиков. – Мы тут с еретиками чаи не гоняем.

– Да уж такие попадаются, что у них и Арию есть чему поучиться, – сказал Митрич, знающий кое-что из церковного календаря. – Или ты не слышал, как они издеваются над верой православною да народ смущают своей ересью о неблагочестивых христианах-то?