Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

– А раз так, почему ваши епископы ездят на «Мерседесах» и покупают виллы в Швейцарии?.. Не знаете, почему?

В зале на мгновение воцарилась мертвая тишина. Потом чей-то скучный голос сказал:

– Вы об этом еще в прошлом разе спрашивали.

– Вот именно, что в «прошлом разе», – сказал Шломо Маркович с раздражением. – Только мне, представьте, никто за весь год на мой вопрос не ответил… Это нормально, по-вашему?

– А потому, что тут и отвечать нечего, – неожиданно вступил в разговор отец Нектарий. – Машина – она для того и существует, чтобы облегчать жизнь человеческую, а «Мерседес» там или что другое, это уже к делу не относится.

– Еще как относится, – не сдавался Шломо Маркович. – Вы же почему-то не ездите на «Жигулях», а все норовите влезть во что-нибудь подороже. Ездили бы вон на «Ладе» или на «Волге», народ бы вас сразу оценил.

Мысль пересадить отца игумена из «Мерседеса» в «Жигули» почему-то вызвала в зале небольшой шум и хихиканье. Даже сам игумен, кажется, слегка усмехнулся, впрочем, быстро в бороде эту усмешку спрятав.

Между тем, события в зале шли своим чередом, то есть бестолково и нелепо.

С одной стороны лысый администратор громко призывал всех немедленно продолжить диспут, тогда как с другой отставной артиллерист Зосима, овладев вниманием народа, рассказывал чудесные истории о последнем владыке, чье бескорыстие и милосердие хорошо помнили все те, кто с ним сталкивался.

– Бывало, захочет дать нищему, а денег-то и нет, так, бывало, с досады-то и заплачет, – и Зосима смахивал со щеки негаданную слезу. – А иной раз было – денег на масло и тех даже не было!

– У владыки? – переспрашивал кто-то с сомнением.

– Истинный крест, – тут Зосима размашисто крестился.

– Ты еще скажи, что он на паперти побирался, потому что у него бензин в машине кончился, – говорил кто-то.

– И скажу, – говорил Зосима и обижено смолкал.

Народ смеялся.

Тут встала со своего места известная всему свету личность хулигана и дебошира Митрича Маросейкина и, обращаясь к залу, закричала:

– Мне вот интересно знать, долго мы еще будем эту ерунду тут слушать?

В ответ зал ответил ему понимающим шумом.

– Кино давай! – закричали со всех сторон. – Две недели уже ничего не привозят!

– Шнейерсона гоните со сцены! Нечего ему тут, – голосила публика.

Видя, куда выруливает этот сомнительный диспут, отец Нектарий поднялся со своего места и направился бочком в сторону выхода. Вслед ему засвистели.

– Без Шнеерсона обойдемся, – кричал какой-то задорный голос.

– Это кто такой смелый, – засучивая рукава, спросил Шломо Маркович, принимая боевую стойку. – Ишь, расквакались, как лягушки перед грозой… Ну? Кто тут против Шнеерсона?

– А хоть бы и я, – сказал вечный оппонент Шнеерсона Митрич с Мехова, выступая вперед и держа перед собой сложенную фигу. – Ты нас не пугай, Шнеерсоныч, мы и без тебя уже пуганые, хоть это не мешает нам насовать тебе в репу столько, сколько ты заслужил.

– Вот будет тебе сейчас репа, накушаешься досыта, – ответил Шломо Маркович, тесня противника к стене. – Уйди от греха, Митрич, пока я еще добрый.

Однако Митрич от греха не ушел, за что и был немедленно наказан метким ударом Шломо Марковича, после чего упал между стульями под чей-то истошный крик «Милиция!», которая, впрочем, уже спешила в сторону разгневанного Шломо Марковича, но подходить ближе пока еще опасалась.

Впрочем, на этом диспут и закончился.

38. Продолжение великого путешествия

Неизвестно, как и куда двинулись наши путешественники, однако доподлинно известно, что в районе одиннадцатого часа их видели идущими от магазина, носящего нежное имя «Шестерочка», к небольшому кафе, тайным завсегдатаем которого с давних пор был отец Фалафель. Обычно он приезжал туда на велосипеде, привязывал его к перилам и поднимался по четырем ступенькам, весело сверкая очками и предвкушая радость от вкусной и здоровой пищи, которую венчали сто пятьдесят заслуженных грамм.

Собственно, не было никаких причин начинать это путешествие как-нибудь по-другому. Именно это – и не без успеха – попытался объяснить сомневающемуся Пасечнику отец Фалафель.

– Организму требуется мясо, в крайнем случае – кура, – сказал он, взяв под локоток Пасечника и поворачивая его в нужном направлении. – А где оно есть? Оно есть в кафе. Вот почему мы туда идем.

– А если поймают? – спросил Пасечник, оглядываясь.

– Не поймают, – сказал Фалафель. – К тому же путь не близкий, будет разумно, если мы подкрепимся.

– Ну, разве что, – сказал Пасечник, продолжая сомневаться.

Впрочем, уютный полумрак кафе и белые фартучки официанток быстро заставили его умерить свое беспокойство.

– Вот видишь, – сказал отец Фалафель, усаживаясь за скрытый от посторонних глаз столик под лампой. – А ты боялся.

– Я проверял возможности отступления, – ответил Сергей-пасечник, ненавязчиво напоминая о своем славном двадцатилетнем чекистском прошлом.

– Ну что, проверил? – отец Фалафель поискал глазами официантку. Впрочем, она уже шла к ним, весело улыбаясь, словно ей доставляло удовольствие видеть наконец отца Фалафеля, да еще с друзьями, так что не было ничего удивительного ни в этом бодром «Здравствуйте», ни в распахнутом блокнотике и готовности уже записать все, что продиктуют монастырские гости.

– Как всегда, Анюта, – сказал Фалафель, улыбаясь своей детской улыбкой. – Две куриные ножки и какой-нибудь салатик для меня и моего товарища.

– Как обычно, – скорее утвердительно, чем вопросительно сказала официантка.

– Ну и… – замялся Фалафель, пытаясь сообщить что-то при помощи незамысловатого жеста.

– По сто пятьдесят, – официантка не переставала улыбаться.

– Это я и имел в виду, – подтвердил Фалафель. – И при этом исключительно в лечебных целях.

– Понятно, – официантка опять улыбнулась.

– Какие фигуры, – с уважением сказал Пасечник, проводив официантку взглядом. – Все-таки женщина становится совсем другой, если на нее надет белоснежный фартучек, а в волосах заколка.

– И больше ничего, – сказал отец Фалафель и засмеялся, закрыв рот ладонью.

Серебристый смех его отозвался в глубине кафе и зазвенел напоследок в стеклянных подвесках люстры.

– И это называется монах, – сказал Пасечник и тоже засмеялся. – Или не учили вас в монастыре, что все несчастья происходят исключительно по вине женщин, потому что большинство из них ведьмы?

– Будет тебе, – сказал отец Фалафель. – Бывают, конечно, и ведьмы, но в целом, я думаю, их не так много.

– Хватает, – Пасечник со значением постучал по столу, словно в подтверждение своих слов.