Битва за ясли господни

Граф Титов молча достал из папки, которую держал под рукой на столе, несколько листов бумаги, скрепленных печатью министерства иностранных дел и подал их князю Меньшикову.

– Это послание отправлено мною десять дней тому назад на имя министра иностранных дел лорда Эбедина, где сделана оценка политики Людовика Наполеона в Азии и описание целей вашего пребывания в Константинополе. По тем сведениям, которые я получил из Лондона, лорд Эбедин уже предпринял некоторые шаги по предупреждению недоброжелательных действий со стороны французского посланника в Константинополе. Это, князь, добрый знак. Не так ли?

И в глазах графа Титова появилась довольная усмешка.

– Я рад это слышать, – ответил князь Меньшиков.

– Однако обольщаться особенно не стоит, – тут же заметил Титов. – В Лондоне новый кабинет. Сами понимаете… Относительно прочих европейских держав – вы уже все знаете. Повторяться не буду. Единственное на что вам надо будет обратить внимание – это на позицию Австрии. Несмотря на то, что Австрия является католической страной, ее правительство не разделяет взглядов Людовика Наполеона и видит в них не религиозный спор, а политический замысел. К тому же австрийские власти никогда не разделяли стремления Франции покровительствовать католикам всей Европы.

Эти слова графа Титова еще больше укрепили надежду князя Меньшикова в том, что не все так безнадежно. И все же он поинтересовался, чтобы рассеять оставшиеся сомнения:

– Вы уверены в позиции Австрии в том, что она поддерживает нас?

– Уверен, князь, – ответил Титов. – На днях Нессельроде получил депешу от венского кабинета с заверением в том, что Австрия не поддерживает стремлений Людовика Наполеона взять на себя роль католического пастыря Европы. Поэтому, если у вас возникнет необходимость, вы можете смело обращаться к уполномоченному венского Двора в Константинополе. И позвольте, князь, дать вам последний совет. Не упускайте из виду одно, но очень важное обстоятельство: существующее пока разногласие между Лондоном и Парижем по отношению к Святым местам, – граф Титов сделал паузу, словно желал подчеркнуть важность того, что он сейчас скажет, затем продолжил: – И Париж, и Лондон всегда стремились покровительствовать в вопросах веры. Париж – католикам, Лондон – протестантам. Но так как подавляющее большинство населения находящегося под покровительством Турции – исповедуют православие, французы и англичане были вынуждены считаться до недавнишнего времени с тем, что ключи от Святых мест находились в руках православных священнослужителей. Я не думаю, что наш государь жажде войны, однако и не стать на защиту прав греко-русской общины, было бы равносильно придать забвению заветы своих предков и чаяния греко-русской православной церкви. И в Париже, и в Лондоне это понимают. Но по-разному. Вот на этом и можно попытаться построить вашу дипломатию, Александр Сергеевич.

Граф Титов закончил говорить и выжидающе посмотрел на князя Меньшикова.

– Благодарю вас, граф, – сказал князь Меньшиков. – Скажу без преувеличения: вы на многие вещи сегодня открыли мне глаза. И я буду надеяться, что все, о чем вы поведали, пойдет на пользу в наших переговорах. Боюсь только одного и буду молиться богу, чтобы у государя нашего хватило терпения и здоровья до конца пройти этот тернистый путь.

Уже прощаясь и подавая руку князю Меньшикову, граф Титов чуть заметно усмехнулся и произнес:

– Я тоже буду просить господа-бога избавить государя от излишних советчиков в этом деле…

– Вроде нашего канцлера? – уточнил князь Меньшиков.

– Вы угадали, Александр Сергеевич. Такие люди вездесущи. И у них постоянная потребность вмешиваться во все. Двор до сих пор не может забыть позора, которому государь был подвергнут в ходе неудачных переговоров выдать замуж великую княгиню Ольгу Николаевну за австрийского принца эрцгерцога Стефана…

– Я это помню, – сказал князь Меньшиков. – Однако причем тут граф Нессельроде? – не без удивления спросил он.

– При том, Александр Сергеевич, что за это дело взялся Нессельроде и успешно довел до неслыханного позора. Однако прощайте. Может случиться, что мы с вами уже не свидимся. День вашего убытия в Константинополь будет назначен государем в ближайшее время. И еще. Государь велел передать вам: в случае успешных переговоров и удовлетворения требований конвенции, вы на словах можете передать султану лично, что Россия возьмет на себя обязательство помогать султанату морскими и сухопутными силами в случае враждебных действий против Оттоманской порты со стороны любого европейского государства. И да хранит вас бог.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Из Одессы в Константинополь князь Меньшиков отплыл 14 февраля на военном пароходе «Громоносец». Его сопровождала свита, подобранная канцлером графом Нессельроде, состоящая из военных и светских сановников. Среди всех представившихся ему уже на пароходе, было только двое, которых князь Меньшиков знал: это вице-адмирал Корнилов и генерал-майор Непокойчицкий. И потому Меньшиков попросил командира парохода выделить каюты Корнилову и Непокойчицкому рядом со своей.

Вечером он пригласил их к себе на ужин. Пока князь Меньшиков и вице-адмирал Корнилов вспоминали о времени, когда Меньшиков был начальником главного штаба военно-морского флота России, генерал-майор Непокойчицкий молча слушал. Он оживился лишь когда речь зашла о пребывании Меньшикова в Финляндии, где они и познакомились на одном из светских балов.

О предстоящей миссии в Константинополе заговорили уже в конце ужина.

– …Завтра в полдень, если погода и дальше будет нам благоприятствовать, – сказал вице-адмирал Корнилов, – мы будем в Константинополе… Хотелось бы знать, как нас там встретят.

– Надо полагать не хлебом с солью, – усмехнулся в ответ генерал Непокойчицкий.

– И, тем не менее, мне это тоже не без интересно, – поддержал вице-адмирала Корнилова князь Меньшиков. – Не ведаю как вы, а я в некоторой степени волнуюсь, – признался он и продолжил: – Порой мне кажется, если бы в свое время государь не удалил со Двора Магницкого и Фотия, и не приблизил к себе масона графа Сперанского, и ещё кое-кого из ныне здравствующих, может быть вся эта история развивалась бы по-другому…

И Корнилов, и Непокойчицкий догадались, кого из ныне здравствующих имел ввиду князь Меньшиков.

– Что теперь об этом говорить, Александр Сергеевич, – со вздохом заметил вице-адмирал Корнилов. – Времена нашего великодержавного романтизма прошли, наступило другое время – жестокого абсолютизма. И как результат: на место терпимости и взаимного уважения в Европе с идеями Меттерниха воцарились подозрения, зависть, стремление покровительствовать не только в своих странах, но и в чужих.

Мысль вице-адмирала Корнилова была верна, хотя и не очень понравилась князю Меньшикову. Однако он промолчал. Зато генерал Непокойчицкий не смог сдержать своих эмоций.

– Извините, Владимир Алексеевич, однако я с вами не могу согласиться. Меттерних мне не интересен! Я хочу сказать о другом. Да, наш государь в отличие от Александра, царство ему небесное, не любитель философии. Да, ему нравятся инженеры. И это при нем мы начали строить мосты, дороги, крепости! Государство на одной философии не продержится! Да, Сперанский был масон, однако он был и первый составитель светских и военных законов, собранных им со времен Петра Великого в одно единое издание, что позволило государю внушить обществу и всей России уверенность в том, что мы живем по законам, и Россия управляется на их основании!

Речь генерала Непокойчицкого была настолько взволнованной, что князь Меньшиков, не желая, чтобы разговор перешел в ссору, поспешил успокоить и генерала Непокойчицкого и адмирала Корнилова. Да и нечаянно оброненные слова о Сперанском тоже могли быть истолкованы по-разному.

– Вы, мои друзья, совершенно правы, как один, так и другой! Приходят новые времена, возникают новые идеи, а значит и носители этих идей. Что касается нашего государя, то он делает все, что в его силах для процветания России. А пока же у нас одна забота – добиться успеха в переговорах с турками и постараться обеспечить России мир, а православной вере благоденствие.

Вскоре после этого разговора вице-адмирал Корнилов и генерал Непокойчицкий, пожелав князю Меньшикову спокойной ночи, ушли по своим каютам.

…Утром в кают-компании за завтраком князь Меньшиков стал невольным свидетелем разговора двух чиновников из министерства иностранных дел, которые, как ему доложили, были направлены в русское посольство для оказания помощи послу графу Озерову.

Один из них, тучный в накрахмаленном жабо и с лорнетом, который ему, скорее всего, был без надобности, негромко, но с возмущением, говорил своему собеседнику:

– …Этот самодовольный карлик, если не мытьем, так катаньем втянет нас в войну с Европой! Граф Титов перед моим отъездом из столицы сообщил по секрету, что это он посоветовал государю, в случае неудачи нашей миссии, ввести русские войска в Дунайские княжества и тем самым вынудить турок пойти на уступки.

Собеседник тучного господина, полная противоположность ему по внешнему виду – он был худой, высокий, одет во фрак по английскому покрою, равнодушно ответил:

– А что же вы хотели? Граф Нессельроде всегда проповедовал легитимизм, который даже в Европе многим не по душе, – и, снизив голос до шепота, продолжил: – Однако государь поддерживал его даже там, где это было не в наших интересах.

Князь Меньшиков хотел было вмешаться в разговор, в котором по сути дела вместе с графом Нессельроде осуждался и государь, однако сановники прекратили его сами. И хотя Меньшиков не придал особого значения этому разговору, на душе у него остался неприятный осадок.

…В константинопольском порту князя Меньшикова и сопровождающую его свиту приехали встречать все сотрудники русского посольства во главе с поверенным в делах в Константинополе графом Озеровым. Собралась огромная толпа греков, проживающих в городе.

Князь Меньшиков сошел по трапу «Громоносца» и сразу оказался в окружении пестрой толпы. Матросы с «Громоносца» с трудом потеснили греков и сопроводили князя Меньшикова к коляскам.

Когда длинная вереница колясок тронулась с места, толпа греков последовала за ними. Они что-то выкрикивали, и размахивали руками. Стоящие по обеим сторонам улицы, тоже, по всей видимости, греки, или другие христиане посыпали в след коляски князя Меньшикова крестные знамения.

На взволнованных лицах людей князь Меньшиков видел искреннюю неподдельную радость. И от того еще не спокойнее становилось на душе. Только теперь он вдруг отчетливо почувствовал, какой груз лег на его плечи.

«…Господи, – мысленно взмолился князь Меньшиков, – смилуйся надо мной и этими рабами божьими. Помоги мне в святом деле. Не ради корысти прошу… Ради их будущего, будущего их детей и внуков!..»

Тем временем возбужденная толпа, следующая за колясками, все увеличивалась и скоро заполонила всю узкую улицу, ведущую от гавани до дома русского посольства.

С не меньшим трудом князю Меньшикову удалось пройти из коляски к подъезду посольства. Со всех сторон к нему тянулись руки людей. Они, словно надеялись прикосновением к Меньшикову, послу русского царя, приобрести надежду на свое святое право быть православными.

Толпа возле посольства не расходилась даже после того, как за князем Меньшиковым закрылись массивные двери, окованные железом.

Граф Озеров только после этого с облегчением вздохнул.

– Наконец-то!.. – произнес он усталым голосом. – Я думал мое сердце выскочит из груди от волнения. Надо же… Столько народу собралось! Александр Сергеевич, пока будет приготовлен стол к обеду, позвольте, не теряя времени, обговорить наши дела на завтрашний день.

– Давайте, – согласился князь Меньшиков.

Волнение, которое и он испытал по дороге, улеглось и ему не терпелось знать, чем он займется по прибытию в первую очередь. Ибо, как он полагал, в посольстве заранее должны были позаботиться о его визитах и переговорах с необходимыми лицами турецкого правительства.

– Александр Сергеевич, дипломатический церемониал, установленный в Турции, – продолжил граф Озеров, – предписывает в таких случаях первый визит нанести министру иностранных дел…