Заговор жрецов

Фредерикс заерзал в кресле.

– Не могу. В Сибирь все равно придется вместе с вами идти, – также вяло ответил он.

В кабинете снова стало тихо. Было слышно только, как раздраженно сопел Грюнвальд да Беккендорф выбивал пальцами нервную дробь по крышке стола.

Напоминание Фредерикса о Сибири усугубило и без того мрачное настроение.

– И все же я предлагаю еще раз встретиться с императрицей Александрой Федоровной, – продолжил Ламсдорф. – Это единственный человек, который может нам помочь вразумить государю, что нельзя терять времени на политическую демагогию. Мы в двух шагах от катастрофы! Государь приказал Сухомлинову срочно подготовить к отправке в Маньчжурию армейские корпуса, расквартированные в Вилюйском, Киевском, Московском и Одесском военных округах. Вы представляете, что это значит? В случае массовых беспорядков одними жандармами не обойтись!..

– При такой скорости передвижения по Восточносибирской железной дороге эти корпуса прибудут в Маньчжурию к шапочному разбору, – заметил Нейгард.

Ламсдорф поморщился и с досадой отметил про себя, что Нейгард не понял, о чем он, Ламсдорф, сказал. В случае массовых беспорядков в этих округах наводить порядок силами одних жандармов будет не реально. И Ламсдорф продолжил:

– Если и на этот раз императрица откажет нам, тогда у нас останется одна и, к сожалению, последняя возможность – повлиять на великого князя Михаила Александровича…

Фредерикс снова открыл глаза, тяжко вздохнул и покачал головой:

– Наверняка придется с вами в Сибирь идти…

– Лучше жить в Сибири, чем болтаться на виселице смутьянов! – не сдержался Грюнвальд и вскочил с места. – У вас, граф, сегодня плохие шутки!..

Ламсдорф с трудом успокоил Грюнвальда. Фредерикс тем временем медленно встал и пошел к выходу из кабинета. У двери остановился и, обернувшись, сказал:

– Пора расходиться, господа заговорщики. Утро вечера мудренее. Так любил говорить покойный император Александр III. Царство ему небесное…

Через полчаса в кабинете осталось двое: Ламсдорф и Грюнвальд.

– Что будем делать? – мрачно спросил Ламсдорф.

– Думать и еще раз думать, – ответил Грюнвальд, с трудом подбирая русские слова. – Его величество страшно боится поражения в войне… – Грюнвальд щелкнул двумя пальцами. – Значит, это поражение надо ускорить!

Мысль Грюнвальда Ламсдорфу явно не понравилась.

– Не думаю, что поражение России будет в нашу пользу, – возразил он. – В первую очередь им воспользуются социалисты и левые. И это будут, как говорят в России – только цветочки. Ягодки будут, когда полумиллионная деморализованная поражением армия через всю Сибирь станет возвращаться в те же Киевские, Московские, Одесские и другие военные округа…

С минуту оба помолчали. Грюнвальд явно нервничал. Он всегда был сторонником быстрых и решительных мер. Как истинный пруссак он и держался по-прусски, вышагивая по царским конюшням ровным, почти строевым шагом и низко опустив на глаза блестящий козырек армейской фуражки.

На этот раз что-то подсказывало Ламсдорфу: надо быть осмотрительнее с Грюнвальдом и вести себя более осмотрительно. Он не собирался приносить себя в жертву, как Грюнвальд. Таких жертв на его глазах было много. Еще в пору своей юности он услышал однажды от прислуги, старого русского солдата, простые слова «Плетью обуха не перебить». И запомнил их на всю жизнь. Они не раз спасали его, заставляя сначала думать, а потом принимать решение.

Грюнвальд вскоре уехал, а Ламсдорф еще долго ходил по душному кабинету, перебирая в памяти все, что было здесь сказано. С тревогой подумал: «А почему не приехал фон Краммер? Он был членом Госсовета и постоянным гостем либерального кружка императрицы Александры Федоровны. Именно фон Краммер настоял на этой встрече…»

Ламсдорф попытался было отогнать от себя эту мысль, однако она снова и снова возвращалась к нему, вселяя в потайные уголки его души непонятный страх. А впрочем, он знал, откуда он исходит. Его страх был порождением ненависти, которую Ламсдорф питал ко всему, что его окружало. Даже свою высокопоставленную должность он называл бесцветной канителью жалкой дипломатии. А упрочение русской государственности – ничтожным предприятием. Ему нравился Шиллер, и он старался смотреть на окружающее себя его глазами. И видел одну тоску и бестолковую суету ничтожнейшего народа, склонного к пьянству, обжорству и бессмысленным по своей жестокости бунтам.

С годами у него выработалось и окрепло брезгливое чувство и к своим коллегам.

Наблюдая за Николаем II, Ламсдорф не раз ловил себя на мысли, что ненавидит его. «Был бы самодержавец, а то так… – думал он. – И я перед ним обязан унижаться… Тысячу раз был прав мой мудрый предшественник Гирс, когда говорил, что Россию надо спасать от самой России…»

9

День 12 декабря в Зимнем дворце начался как обычно. В присутствии Фредерикса помощник начальника Главного Управления по делам местного хозяйства Крыжановский положил на стол государя папку с текстом манифеста. Через час Николай II должен был подписать манифест о даровании свобод.

Вскоре в Зимний прибыли великие князья Николай Николаевич, Владимир Александрович, Алексей Александрович и Михаил Александрович. Последним приехал Витте.

Стрелки на часах показывали 9 утра, а Николая II все не было.

– Да где же он? – первым возмутился великий князь Алексей Александрович.

За ночь он успел побывать на двух балах, потом его повезли еще на какую-то вечеринку, которая закончилась перед рассветом.

Алексей Александрович проснулся утром в чужой постели с какой-то девицей. Наспех собрался и уехал домой. Его с трудом разбудили слуги в восьмом часу утра, вылили на голову графин холодной воды, насухо вытерли, напоили горячим крепким чаем и посадили в теплую карету.

Прошло еще не менее получаса. Наконец появился растерянный министр двора Фредерикс и упавшим голосом объявил:

– Его величества нет в Зимнем…

– Как нет? – великий князь Николай Николаевич вскочил с кресла. – Ты что, шутишь?

Бедный Фредерикс только развел руками.

– А что говорит императрица, Александра Федоровна? – спросил Витте.

– Говорит уехал… Куда не знает…

– О, боже! – воскликнул великий князь Николай Николаевич. – Он что, с ума сошел?

Молчавший до сих пор великий князь Михаил Александрович резонно заметил:

– Скорее всего, он в Петергофе…

– Сбежал! – выдохнул великий князь Николай Николаевич. Схватил великого князя Михаила Александровича за рукав и потащил к двери. – Поехали в Петергоф!..

Михаил Александрович с трудом освободился от цепких пальцев сородича.

– Я только предполагаю, что он там…

– Фредерикс, узнай, где твой государь! – приказал Николай Николаевич. – И быстро! Одна нога здесь, другая там!

Фредерикс поклонился и вышел из приемной Николая II.

– Ну и гусь! – продолжил горячиться великий князь Николай Николаевич. – Надо же, удумал такое!.. Господи, прости душу мою грешную. Чем тебя прогневил Александр? Почему ты не дал ему дожить до того времени, когда дети его наберутся ума?..

Великий князь Алексей Александрович сморщился, словно от зубной боли.

– Ну хватит причитать!.. Я думаю так: коли он уехал и ничего никому не сказал, значит, не будет подписывать этот манифест.

– Как не будет? – у великого князя Николая Николаевича даже глаза округлились. – Он хочет, чтобы всех нас, как во Франции, отправили на гильотину?.. Ну, где этот старый черт?

Фредерикс появился, когда страсти вокруг предположений об отсутствии Николая II закипали до предела.