Жернова времени

Благо в руки мне попала самозарядная винтовка Вальтер G-41. Винтовочка так себе, можно сказать, дерьмо, но зато десятизарядная, и затвор передёргивать не надо. А затем, воспользовавшись лёгким замешательством в рядах неприятеля, я рванул к танку.

– Немцы! – закричал я на бегу, а затем плюхнулся в первую попавшуюся на пути воронку.

Почуяв во мне законную добычу, фашисты, забыв об осторожности, дружно выбежали из-за угла и попали под прицельный огонь Миколиного пулемёта. Причём он, стервец, дождался, когда они выскочат все, и длинной очередью укоротил срок их пребывания на грешной земле.

Я выбрался из воронки и, показав своим, что пошёл продолжать разведку, произвёл вторую попытку.

– Метров за пятьсот отсюда в избе спрятался танк, чуть дальше – противотанковая батарея. Пехота залегла, ведёт перестрелку – доложил я, вернувшись назад.

– Ну что, мужики, подмогнём своим? – задорно спросил Кретов, и сам же за всех ответил: – А чего ж не помочь, поможем. Механик, что там с топливом?

– Порядок!

– Боезапас?

– Хватит, – доложил я.

– Для пулемёта хватит, – подхватил Голокопытов.

– Ну, тогда к бою!

Вы, наверное, устали читать про бои и смерть, но так уж случилось, что попал я в самое что ни на есть пекло Второй мировой войны. Пытаюсь как можно правдивее рассказать о событиях тех трагических дней, не со стороны генерала или полководца, а со стороны солдата русской армии. Это на его плечи легли все тяготы и лишения военного лихолетья. Это он, теряя друзей, поднимался в штыковую атаку. Это ему благодарные потомки зажгут вечный огонь в сердце России, у стен древнего Кремля.

– Бронебойный!

– Есть!

– Короткая!

– Есть!

Команды, за восемнадцать дней, что я нахожусь здесь, стали привычны до такой степени, что воспринимаются как сама жизнь. Между нами и вышедшим на прямую наводку Т-3 идёт настоящая дуэль. Немцы тоже ребята не слабого десятка и труса не празднуют. Их механик под стать Серёге, предугадывает каждое наше движение. У политрука от напряжения на лбу выступил пот. Я сам то и дело смахиваю обильно выступающую испарину. Вспотеешь тут! Малейший просчёт командира или механика- водителя приведёт к трагическому финалу.

С каждой минутой «игра» становится всё напряжённей. Кажется, вся передовая замерла, наблюдая за нашим поединком. Мы сблизились на расстояние ста метров. Стало понятно, что наступает развязка. Немец выстрелил раньше. Но в самый последний момент рука наводчика дрогнула, и снаряд, с ужасным скрежетом отрекошетив от башни, ушёл в сторону. Мы затаили дыхание. Саша решил до конца подавить немцев нашим превосходством и не стал командовать остановку, а врезал с гусениц.

В этот самый момент машина немного «клюнула» на одной из выбоин, и выстрел пришёлся в левую гусеницу немецкого танка. Передний каток вместе с гусеницей сорвало напрочь, а сам танк развернуло поперёк движения. Испугавшись, что мы влепим им в борт второй снаряд, немцы в спешке покинули машину. Саша скомандовал:

– Николай, огонь!

Парень не растерялся. Немецкие танкисты попытались укрыться за бронёй своего танка, но Серёга вырулил вплотную к подбитой машине. Немцы бросились прочь и очередью в упор были распластаны на грязном снегу.

– Что, сволочи, хороша русская землица? – выплюнул с ненавистью замполит.

И тут проснулась молчавшая до сих пор противотанковая батарея.

– Недолёт! – прокомментировал первый выстрел механик.

– Осколочно-фугасный!

– Есть!

Грохнул выстрел, танк дёрнулся, а немецкую пушку подбросило на воздух. Серёга тут же переместил танк в сторону. Взметнулась поднятая взрывом земля.

– Повтори!

Я быстро сунул в казённик второй снаряд. И расчёт второй пушки разделил участь первой.

– А ну-ка подъезжай! – приказал Кретов. А сам быстро открыл люк и выскочил наружу. Никто ничего не успел понять. А Саша уже разматывал трос и тащил его к поверженному немецкому танку.

– Ну, командир даёт! – восхитился механик- водитель и, газанув, подъехал ближе.

– Помогу! – Я выбрался из танка.

– Берём гада в плен! – не обращая внимания на свистящие вокруг пули, задорно закричал Саша. Он поймал кураж, и ему было всё нипочём.

– Командир, давай в танк! – крикнул я. – Не дай бог подстрелят.

– Да ни за что! – Чёрное от копоти лицо выражало высшую степень удовлетворения. – Мы ещё на могиле Гитлера спляшем!

Сашка поставил ногу на гусеницу. И уже напряг руки, чтобы взобраться на броню, но вдруг его ноги подкосились, и он сполз на грязный снег прямо под гусеницы своего стального друга.

– Не успел, – прошептали его губы, выбулькивая изо рта кровь. – Прости меня, мама…

– Командир, ты чего? – Я заглянул в его угасающие глаза и увидел, что они уже глядят не на меня. Глаза моего командира и фронтового друга смотрели в вечность.

Едва сдерживая слёзы, я подхватил политрука и, откуда только взялись силы, забросил на броню.

– Серёга! Давай к своим! – яростно крикнул я.

Я уже знал, что Саше ничего не поможет, и, сидя на трясущейся броне, всё пытался поправить то и дело сваливающийся с его головы шлемофон. Рядом грохнул взрыв.

«В спину, гады, бьют», – подумал я, наваливаясь на политрука. И потерял сознание…

Очнулся в госпитале. Узнал, что похоронили Кретова в селе Гридасово. Посмертно представили к званию Героя Советского Союза. Раньше я думал, зачем человеку посмертная награда, ведь ему-то уже всё равно? А теперь понимаю, что посмертное звание – это шаг в бессмертие. Это память о герое для продолжающих жить.

Глава 6.

ЗЕМЛЯКИ

– Ранбольной, вернитесь! – звонкий девичий голос вырвал меня из объятий сна.

Вчера из полевого госпиталя меня перевезли в госпиталь города Мичуринска. Рана оказалась серьёзной, и, несмотря на все мои уговоры, рядом с передовой держать меня не стали и отправили хоть и не в глубокий, но всё же тыл. Осколок немецкого снаряда попал под лопатку, и рана почему-то не заживала. То и дело расходился шов.

– Будете тревожить рану, закую в гипс, – припугнул военврач. – Тогда на передовую попадёте только к китайской пасхе.

Всё это время я вспоминал ставший мне родным экипаж и геройского парня Кретова Сашку.

«А ведь доживи он до конца войны, то на его груди не было бы лишнего места для наград», – думал я. Но такого никогда бы не случилось. Такие отважные люди погибают первыми. Они не от мира сего, их в самую пору причислить к лику святых. Более всего душу Саши Кретова жгла вина перед матерью. Воюй он на другом участке фронта, может быть, всё происходящее воспринималось им не так остро?