Жернова времени

Жернова времени
Константин Кураленя

Евгений Близнюк – герой романа «Жернова времени» – в пятой книге серии исторических авантюр «Великое кочевье» из 1987 года попадает в пекло Великой Отечественной войны. Морозный декабрь 1941 года, фашисты рвутся к Москве… Красная Армия накануне общего контрнаступления по широкому фронту. Старшина Близнюк в составе 14-й танковой бригады отважно сражается с фашистами. Его командир – политрук Кретов. Да, тот самый Александр Кретов, будущий Герой Советского Союза, чьё имя носит центральная улица села Нижнетамбовского, где комсомолец Женька Близнюк строит с друзьями новый город Бонивур…

ЕВГЕНИЙ, ПРОСТИ МЕНЯ…

Необходимое вступление

Тот, кто внимательно следит за приключениями моего друга, должен помнить о его четырёх путешествиях в прошлое. Людей, впервые взявших в руки книги, где рассказывается об этих весьма удивительных и неправдоподобных событиях, я попрошу лишь об одном – не спешите скептически улыбаться. Я уже проходил через это, не повторяйте чужих ошибок.

В конце четвёртого путешествия мы оставили нашего друга один на один с рыжими псами Угэдэй-хана, на каменной стене крепости Адзи-хурень. Он готовился с честью принять свой последний бой. Хотя с трудом верилось, что этот бой для Женьки станет последним. Не таков был мой товарищ юности, чтобы за здорово живёшь покинуть наш бренный мир.

Я же, вернувшись из похода на Шаман-гору, немедленно отправился в старый чулан искать тетрадь с описанием путешествия Евгения в двухтысячные годы. Не могло того быть, чтобы он не оставил письменного свидетельства своих похождений. И я не ошибся. Я обнаружил даже не одну, а две затерявшиеся тетради. В одной говорилось о путешествии в двухтысячный год, а во второй о том, как он попал в кровавое пекло Великой Отечественной войны. Вот ею я и продолжу свои рассказы о моём друге. Замечу, что провидение не зря укрыло эту тетрадь от моих глаз, потому что на внутренней стороне обложки стояла надпись: «Прошу тебя, хорошенько подумай, прежде чем сделать эти записи достоянием общественности. Мне кажется, что, прочитав их, люди станут думать, что всё, что я писал до этого, выдумка. Уж слишком невероятными оказались мои приключения в тех временах». Почитав написанное, я понял, почему Евгений ни в одной из тетрадей не упоминал об этом путешествии.

Особо нетерпеливый читатель может спросить меня, почему я публикую Женькины истории в час по чайной ложке, если у меня есть все тетради? Никакой тайны в этом нет. Всё до банального просто – в двадцать первом веке в бывшей стране победившего социализма литература стала изгоем. По воле временщиков, перехвативших штурвал управления, самая читающая в мире страна стала самой нечитающей. А во времена, когда ориентиры на вечные ценности поменялись и во главу угла встал золотой телец, сложно рассказывать о добре и зле, не боясь показаться смешным! Литература стала насквозь коммерческой, воспевающей то, что у порядочных людей считалось пошлым и низким. Вот поэтому я выдаю истории мелкими порциями. Но я оптимист и верю, что наш народ мудрее. И навязанные ему ложные ценности займут своё место там, где полагается – на свалке. А пока я, не торопясь, рассказываю вам о любви и ненависти, верности долгу и дружбе и о малоизвестных страницах истории нашей Родины.

Как говорят мудрые люди, Родину и родителей не выбирают. Моя мама выражалась проще – «где родился, там и пригодился». По сути, все мы пришли в этот мир, чтобы когда-нибудь умереть. Что скажем мы на прощание, отправляясь в «страну вечной охоты», тем, кто остаётся на земле вместо нас? Проходя мимо наших могил, вздохнут ли потомки с грустным сожалением или презрительно усмехнутся? На эти вопросы нам отвечать своими делами и поступками.

Глава 1.

ПО ПОЛЮ ТАНКИ ГРОХОТАЛИ

– Куда же ты прёшь, мать твою в растудыт!

Я чувствительно ударился головой о металлическую штуковину и, глядя на блестящие в полутьме зубы матерщинника, тоже захотел выразиться по матушке. И было отчего. Оказаться внутри настоящего ада дело вовсе не радостное.

– Старшина, ты что примёрз? Снаряд! – услышал я тот же голос понял, что это ко мне.

Руки привычно нащупали холодный металл и, прихлопнув ладонью по капсюльной части гильзы, ловко послали её в казённую часть орудия. Лязгнул, запирая ствол, замок.

– Порядок, командир! – крикнул я, радуясь, что всё получилось.

– Короткая! – рявкнул, продолжая сверкать зубами, тот, кого я назвал командиром.

Танк, и ничто иное, теперь я в этом ни капельки не сомневался, резко качнулся вперёд, и, обиженно заскрежетав гусеницами, встал словно вкопанный.

– Выстрел! – прокомментировал свои действия приникший к прицелу командир.

Гулко ухнуло. Преодолевая сопротивление откатника, ствол отъехал назад и, выбросив дымящуюся гильзу, вернулся в исходное положение.

– Откат нормальный! – доложил я сиплым от пороховых газов голосом.

Машина, взревев мотором, дёрнулась и устремилась дальше.

– Ага! – торжествующе закричал командир. – Привет фрицевой матери!

По его реакции я понял, что мы в кого-то или во что- то попали, и, посылая в ствол очередной снаряд, начал осмысливать происходящее. Я вспомнил события, которые привели меня в башню идущего в атаку танка.

«Пора бы уже привыкнуть, – философски заметил внутренний голос. – Вечно тебя тянет чёрт знает куда».

В то время как руки делали привычное солдатское дело, я вспоминал, что после возвращения со сталинских строек коммунизма в своё время я долго находился не в своей тарелке. Ребята воспринимали моё состояние по- разному. Колодяжный Валера, с которым мы сошлись ближе всех, ободряюще хлопал меня по плечу и сочувствующим тоном интересовался:

– Что не высыпаешься? Круги под глазами появились, да и морщины стали видны.

Серёга Нестеренко откровенно усмехался и намекал, что чрезмерная прыть сведёт особо рьяных самцов в могилу. Я же понимал, что начинаю раздваиваться. Во снах я вместе с переселенцами сплавлялся по Амуру и, подняв на руки Луизу, бросался в набегавшие волны Тихого океана. Мчался по пылающему Николаевску-на-Амуре и брёл по осенней тайге к сокровищам чжурчжэней.

Я понимал, что жить по-прежнему уже не смогу, и мой взгляд всё чаще останавливался на продолжавшем шагать в вечность каменном исполине. Моя судьба непостижимым образом связалась с его застывшим величавым равнодушием.

Стройка продолжала благополучно агонизировать и биться в предсмертных муках. И как всегда бывает в таких случаях, беда не приходит одна. Трагически погиб наш товарищ, бригадир Володя Родин. Он уходил в отпуск и перед дорогой в родной Хабаровск, пришёл на разгрузочную площадку попрощаться с бригадой. И надо же было такому случиться, что не сработал стопор на конце крановой стрелы и, сорвавшийся сверху, гак упал на голову бригадира. Смерть была мгновенной.

Я же в этом происшествии увидел некий знак судьбы. Жизнь быстротечна и не всегда зависит от наших желаний. Порой ею слепо управляют непредсказуемые и, как правило, трагичные случайности. А сделать необходимо много! Поэтому не стоит оставлять на завтра то, что можно сделать сегодня. И в предвкушении неизведанного, как только наступили выходные, я отправился по хорошо известному мне маршруту – на Шаман-гору.

Бум!

Танк основательно тряхнуло, да так, что я в который раз приложился лбом о броню и возвратился в окружающую реальность. Если бы не шлемофон, моя голова треснула бы ещё при первом ударе.

– Рикошет, – пояснил командир. – Механик, не спать!

– Из-за крайней избы бьёт! – оправдываясь, ответил тот. – Мёртвая зона.

– Мне плевать, откуда, выводи машину на прямой выстрел! – последовала команда.

Я сидел, скорчившись в металлической коробке, и ориентировался в происходящем по отрывистым командам и переговорам механика-водителя с командиром. Но самое удивительное было в том, что я знал, что мне следует делать в той или иной ситуации. Словом, я был танкистом. Пока мне было неизвестно, как меня зовут и какое за танковой бронёй число. Судя по тому, что командир, а он же по совместительству и наводчик, вручную крутил маховики наведения орудия и поворота башни, танк был времён Великой Отечественной войны. Осталось только узнать: это начало её или окончание?

Надо же, попасть в самое пекло боя, да ещё в железную громадину, то и дело сотрясаемую летящими в неё снарядами и осколками! В такой ситуации сложно определиться со временем.

Я глянул в боковой башенный перископ. За мутным стеклом проглядывался участок занесённой снегом земли. Зима.

– Командир, Т-2[1 - Немецкий лёгкий танк.],– раздался взволнованный голос механика.

И тут же, словно подтверждая сказанное, от башенной брони вновь отрикошетил вражеский снаряд.

– Накось, выкуси! – злорадно усмехнулся командир. – Жорка, бронебойный! – это уже ко мне.

– Есть бронебойный! – прокричал я, поддаваясь всеобщему азарту боя.

Латунный бочонок скользнул в разинутую пасть казённика, а я подумал, что по крайне мере со временем года и моим именем всё понятно. В этой жизни меня будут звать Жоркой, стало быть, Георгием.

– Короткая! – послышалась команда командира.

Секундная остановка, и выстрел.

– Есть! Горит! – послышался ликующий голос четвёртого члена экипажа.

После чего раздалась длинная пулемётная очередь. Это вступил в бой стрелок-радист. Я представил, как он скрупулезно прошёлся огненным веером по выскочившим из горящей машины фигуркам в чёрных комбинезонах.

– Крындец вам, а не Москва! – удовлетворённо прокричал он, когда пулемёт умолк.

Прибавив некоторые уточнения к своим размышлениям: зима сорок первого – сорок второго, битва за Москву, я тут же ругнулся про себя: «Чёрт побери, в тяжёлые времена забросила меня судьба!» «Не судьба, – поправил меня внутренний голос. – А глупость твоя».