Посланник Смерти

Посланник Смерти
Кирилл Кудряшов

Мир исчезнет в чистом и бездымном пламени, будет сожжен солнечным огнем! Сама Смерть придет, чтобы собрать свою безжалостную жатву в день летнего солнцестояния. Если… Если один человек, в одном неожиданном месте, не выполнит весьма неожиданное действие. И пусть он сам не понимает, почему он, почему там, и почему он должен сделать именно это. Это не важно. Важно, что сама Смерть попросила остановить ее. Или это была не Смерть?

Кирилл Кудряшов

Посланник Смерти

Все персонажи вымышлены.

Все легенды – правдивы.

Все права на Обруб, 4 принадлежат Юле.

1.

Те, кто считает, что между мужчиной и женщиной не может существовать дружбы – завидуйте молча! Вы просто не умеете дружить. Не хочу вас огорчать, но, по-моему, у вас и однополой-то дружбы не получится. Потому что дружба – она или есть, или ее нет. А пол в ней так же важен, как цвет шерсти при выборе домашнего питомца.

Да, с Настей я дружил несколько иначе, чем с мужиками. Вектор дружбы от мужчины к женщине по определению параллелен вектору нежности. Потому что если мужчина относится к женщине без нежности – стреляйте ему в голову! Это не только не мужчина, это вообще какой-то инопланетянин.

Если я встречу на улице Борьку, с которым мы до 10-го класса просидели за одной партой, я обниму его до хруста костей, и хлопну по спине так, чтобы межвозвоночная грыжа на место встала. Но при встрече с Настей я обнимаю ее так же, как обнимал своего сына, когда ему было года два, и он только учился ходить, и падать мне в объятья, встречая меня вечером с работы.

Если я знаю, что плохо Толику, моему коллеге и закадычному другу, которого я устроил к нам в офис – я еду к нему с бутылкой. Если я знаю, что плохо Насте – я еду к ней с цветами. Хотя нет, с цветами и бутылкой.

Чувствуете нежность? Она не должна быть запредельной, запредельная – это только для моей женщины. Просто нежность. Потому что Настя – девушка, а я – мужик.

Еще "на берегу", только познакомившись, мы договорились, что секса у нас не будет. Сразу дали друг другу понять, что мы оба не ищем увлечений и приключений на стороне (я на тот момент уже лет 10 как был счастливо женат, а Настя – уже два года как жила со своим мужчиной), но мы не против крепкой, надежной, настоящей дружбы.

Мы познакомились на кулинарном мастер-классе. Мне подарила сертификат на него супруга. Настю, как одного из самых известных в Новосибирске кондитеров, пригласили его вести.

Я готовлю лучший в мире шашлык, способен пожарить селедку так, что ее стрескают даже самые взыскательные хипстеры, и могу приготовить такой борщ, что попробовавшие его украинцы захотят получить российское гражданство. Но у меня очень напряженные отношения с выпечкой и десертами. Вот супруга и отправила меня поучиться готовить ромашковую панна-коту с грушами, йогуртовым сорбетом и цветочной пыльцой. Все это звучало для меня, как зелье из Хогвартса, а не как название блюда. И это было интересно…

Мое место оказалось прямо рядом с ведущей. Настя выбрала меня в помощники. Мы много говорили, много шутили и смеялись, а после мастер-класса я предложил проводить ее до дома… По дороге она делилась со мной тонкостями варки мороженого и смородинового курда. Я рассказывал ей, как впервые в жизни готовил гречку и мыл ее в трехлитровой банке миксером, и о том, как взорвал яйца, бросив их в кипящую воду, логически рассудив, что раз так поступают с пельменями, то и с яйцами такая схема должна сработать.

Странную мы являли собой пару… Тридцатилетний мужчина, для которого кулинария – просто интересное хобби, и двадцатилетняя девушка, для которой кухня – это жизнь. Я радовался тому, что встретил благодарного слушателя, который не смеялся над моим увлечением. А она – что ее провожает до дома мужчина, который не собирается ее клеить.

Так мы и подружились.

Наши вторые половинки какое-то время поворчали, подозревая нашу дружбу в корыстных мотивах, но потом смирились. Настин Никита косо смотрел на меня, когда я колдовал у плиты у них в гостях, но мое жаркое ел с удовольствием. Моя Катя тоже косилась на Настю, недовольно высказывая мне потом, что, мол, ей обидно видеть, как гармонично мы смотримся на кухне вместе. Но Настины кексы тоже уплетала за обе щеки.

Баланс был достигнут. Оба наших возлюбленных поняли, что их семейному счастью ничто не угрожает, и оставили нашу дружбу в покое.

А мы… А нам… А нам было хорошо вместе. Мы могли не видеться несколько месяцев, а могли чуть ли не семь вечеров в неделю проводить вместе, то дегустируя крафтовое пиво в моем любимом баре, то ужиная в недавно открывшемся ресторане, шеф-повара которого Настя считала кулинарным богом.

Катя была домоседом, и я принимал ее такой, какая она есть. Она любила дом, уют, прогулки по ближайшему парку с сыном. Я любил ее, и мне было хорошо с ней. Но мне хотелось приключений, знакомств с новыми местами и вечерних посиделок в баре.

Никита был вечно занят на работе, и Настя ценила то, что он делает для их семьи, пусть и пока неофициальной. Она тоже любила его и не променяла бы ни на кого другого, но она хотела кулинарных экспериментов, знакомств с новыми ресторанами города (и не только нашего), и новых, неожиданных поездок за тридевять земель.

Так мы и стали друг для друга дополнением к семейному счастью. Если нам хотелось приключений и душевной беседы – мы звонили друг другу и отправлялись искать первое, и творить второе. Потому что нет на свете ничего прекраснее ночных разговоров после долгих прогулок по городу.

Поэтому, когда ко мне пришла Смерть, я не стал рассказывать о ее визите жене. Впрочем, имени своей ночной гостьи я сразу не назвал и Насте. Я позвонил ей и сказал: "Настенок, поехали на выходные в Томск? Спасать мир!"

Она согласилась, не раздумывая. Она решила, что это очередное приключение. Как "Настя, я вычитал, где похоронена правая рука Чингис-Хана! Поехали откапывать?" Или "Настя, я нашел у нас в городе дом, который старше Транссиба! Поехали слушать шепот времени?"

Настя знала, что кроме кулинарии я люблю еще и историю… Настя подумала, что мы просто поедем гулять по Томску. А про спасение мира – это не более чем мой очередной розыгрыш… Как мой квест, ставший подарком на ее день рождения. Квест, в котором Настя должна была ловить приземлившийся в Новосибирске неопознанный летающий объект, оказавшийся любопытным драконом, искавшим следы хана Кучума.

Она не знала, что я серьезно. О миссии, возложенной на меня Смертью, я рассказал ей, пока мы ждали своего водителя, найденного на "Блаблакаре".

Правда, и тогда она решила, что я разыгрываю ее. Поверила она после мексиканца в огромном сомбреро… Как и я. До мексиканца я все-таки сомневался.

5.

Я открываю глаза. Они не хотят открываться, но я все равно разлепляю веки. В глаза бьет электрический свет ртутных ламп, такой яркий после убогого солнца мира сепии.

Я недовольно морщусь, пытаюсь прикрыть глаза рукой, но рука отказывается подниматься. К тому же в сгибе локтя что-то тут же отзывается острой болью.

– Очнулся! – слышу я рядом знакомый голос. – Никита Андреевич, он очнулся! Не шевелись, капельницу вырвешь!

– Где мы? – задаю я любимый вопрос героев голливудских боевиков, с трудом поворачивая голову на звук знакомого голоса.

Две больничные койки стоят рядом друг с другом. Я – на одной, Настя – на другой. Под ее глазами вольготно разлеглись серые тени, в ее глазах – соринки былого страха. Но ее ладонь, легшая на мою руку все также тепла, как там… Там, откуда я только что вырвался. Мы вырвались.

– На Обрубе, 4.

Звучит это также, как "Я на бревне, а ты – на Кипре?" Вот только я уже слышал это слово. Она произносила его там… "На Обрубе сказали…"

– Что такое Обруб?

– Их полное название я все равно не запомнила. Они между собой так это место и зовут. Обруб, 4. Как будто это все объясняет…

– Бюро исследования ноосферы и биосферы, – отвечает мужской голос откуда-то со стороны. Я закрываю глаза, потому что не могу больше держать их открытыми. В голове звенит Бухенвальдский колокол, к горлу подступает тошнота, но я все равно задаю следующий вопрос.

– Это больница?

– Нет, – отвечает мужчина, – но у нас есть своя палата и свой медицинский персонал.

– А Смерть? Гнев?

Они молчат около секунды, и я снова открываю глаза, пытаясь прочесть ответ на лице Никиты Андреевича. Ему лет пятьдесят, в его волосах резвится седина, на лице – несколько глубоких морщин. Его лицо – лицо человека, привыкшего отдавать приказы, но серые глаза – теплые, как Настина рука.

– Гнев, смею надеяться, мертв. А Смерть… Смерть ушла, за что вам с Анастасией огромное спасибо.

– Так это все было…

– По-настоящему. Да.

Семь уродливых версий меня, собравшихся в одно жуткое существо, живое черное облако с подвижными протуберанцами, прикосновение которых высасывало силы… Бескрайняя степь с единственным холмом, на котором я принял казавшийся безнадежным бой… Настя и ее револьвер… Все это было на самом деле?

Впрочем, было бы странно, если бы этого не было.