Время Странника. Хроника Гирода

Серые оттенки. Видимо, это был его любимый цвет. На левом ухе висела серебряная серьга, на груди почетно красовались ордена в виде крестов с лентой, а точнее их было три: красный в золотой оправе – за отвагу в боях; серебряный – за преданность государю; синий с золотым якорем по центру – за морские победы. Да и судя по серьге можно было понять, что лорд – капитан одного из кораблей Имперского флота. Выглядел он лет на тридцать, не старше.

– Ганс, – отозвала Роксана своего кавалера по имени, идя с ним под руку. – Твой мундир не смотрится с моим платьем.

– Мне не идет красный, – ухмыльнулся Ганс. – Ты знаешь, что у дочери Императора любимый цвет синий. Все может измениться. Вдруг наш дорогой Император захочет выбрать синий цвет – имперским.

– Я все равно не расстанусь с красным. Это мой цвет, – наигранно улыбнулась ему Рокси, вскоре закатив глаза. – А его дочь молода и глупа, и чертовски самоуверенная в себе девка. Бесят такие, нахальные дуры. Ей всего двадцать, а ведет себя как зрелая тетка, у которой уже климакс начался!

– Рокси, ты старше ее на двенадцать лет, а сама выглядишь на двадцать пять, – рассмеялся Ганс. – Прости, это смешно выглядит. Молодая осуждает молодую за ее молодой нрав.

– Замолкни, кретин, – рявкнула Роксана, ударив локтем ему в бок. – Вы, из рода фон Бюрреров, лишены чувства юмора. Смеешься над глупостью, а настоящий юмор не понимаешь. Кажется, интеллект – это не твое.

– Я стараюсь это исправить, – улыбнулся Ганс, не обращая внимания на агрессию со стороны своей дамы.

– Молчи, впереди царь, – лицемерно заулыбалась она. – Будь серьезней, капитан.

Они подошли к зеленому шатру с золотыми узорами змей, из которого вышел высокий – выше Ганса – человек, смуглый, с длинным острым носом и темной бородкой, завязанной в косичку, с черными глазами словно бездна, а голова обрита налысо. Одетый как всегда в свою любимую царскую рясу, исписанная золотыми узорами. На всех пальцах было по перстню, а на шее висел царский медальон из чистого золота, а в центре его был огромный красный рубин. Вид царя был поистине грозным и величественным.

Ксенофилиант не слишком жаловал имперцев, но им двигал инстинкт самосохранения: его войско все чаще проигрывает битвы, и Империя уже вторглась в его владения с северо-востока страны. Мирный договор был просто необходим.

– Говорить буду я, – шепнула Роксана.

– Конечно, ты! Только маги могут говорить на всех языках, – усмехнулся Ганс.

Они нагнулись, тем самым приветствуя царя и отдавая ему дань уважения.

– Почему не прилетел сам Император? – сразу без лишних формальностей начал Ксенофилиант. Голос царя был грубым и низким.

– Ваше Господство, – перешла Роксана на язык пустынь, отпуская небольшие нотки сарказма в его адрес, – наш могучий Император не прибыл по очень важным обстоятельствам и просто никак не может присутствовать здесь сегодня. Он передает вам свои искренние извинения и просит вас, чтобы….

– Довольно этих официальных любезностей! – перебил Роксану царь. – И вы, и мы знаем, что это все пустые слова. Скорее гули начнут жрать друг друга, чем мы станем искренними друзьями. Лучше скажи мне, чем же Император так занят, что даже мирный договор с Мизрахом для него отходит на второй план?

– Это государственная тайна, Ваше…

– Ваша государственная тайна потопит вашу страну в войне!

– Нет, – не выдержала чародейка с резким характером. – Скорее вашу страну!

– Да как ты смеешь, – вскрикнул царь, возвышаясь над ней. – Дрянная девка!

Ксенофилиант уже готов был ударить Роксану за ее наглость грубить царю – человеку, который правит второй по величине страной. Не успел он и поднять руки как перед ним оказался разъяренный Ганс, у которого глаза горели таким же огнем, как символ Империи, – такое же яркое пламя, которое полыхало внутри, – в душах, в сердцах имперского народа, когда они шли защищать свою землю при угрозе их близким и родным.

– Тронешь ее хоть пальцем, и я вырву тебе позвоночник, мразь! – прошипел Ганс фон Бюррер. – Твое положение сейчас крайне нестабильное, сам же выроешь себе могилу.

– Пусть твоя женщина следит за языком, иначе вы все тут поляжете! – сказал Ксенофилиант на имперском с акцентом.

Люди царя уже держались за рукояти своих кривых клинков, ожидая приказа. Лучники натянули тетиву. Но кровь не пролилась, царь дал понять, что еще не время для сражений.

Ганс покраснел, царь знал имперский язык. Война считается, проиграна, если владыка на своей земле говорит на языке воюющей с ней страны. Но это всего лишь роскозни аристократов. Так, ради шутки.

– Простите ее, она вспыльчива, – извинился за Роксану Ганс и повернулся к ней. – Рокси, милая, ты можешь быть повежливее с царем. Эта грозная бука может обидеться и отрубить нам головы.

Улыбка Ганса раздражала и в то же время радовала Роксану. Что-то в ней было: немного бестолковый вид безнадежного фон Бюррера бесил ее, но его смелость, мягкость и игривость морского капитана все же вытягивала Ганса из недр ее ненависти.

– Может, мы поговорим о деле? – обошла Роксана Ганса и обратилась к царю.

– Да. Но только после игр на Арене.

Из его голоса доносилась мягкость. Лживая мягкость. Видимо, сейчас он понимал, что не в той ситуации, чтобы угрожать имперцам, да и самого Императора не было, а значит покушения, которое так долго планировалось, не будет. Переговорщиков убивать смысла не было – это не изменит исход войны.

Переполненная Арена. Так много сидевших на своих местах вопящих и диких мизшет, готовые посмотреть на то, как проливается чужая кровь в муках и в страдании. Уже прошло три кровавых сражения, и Ловкач ждал своей очереди в темнице, чтобы выйти на песок, пропитанный кровью.

– Ублюдок, готовься. Сейчас твоя очередь, – сказал надзиратель с черной густой бородой и подведенными глазами. – Тебе предстоит биться с Азизом – чемпионом Арены.

На Арене участвовали либо рабы, либо дураки. Кто согласится биться на смерть пока не сдохнешь?

Проворный Кайс не походил на дурака, да и природа наградила его вовсе другой внешностью, не присущей на востоке. Хоть у него и был черный волос, но кожа его была светлой, а глаза были голубыми. В них словно протекала, в прямом смысле слова, живая сила.

– Азиз… хм, он, дурак? – поинтересовался Ловкач.

– Это да, – сказал надзиратель, улыбаясь сообразительности простого раба. – Но зачем ему голова, раз у него есть сила. К тому же, я поставил на него серьезные деньги.

– Поставил бы на меня – не прогадал, – с иронией ответил Кайс.

– Мальчишка, ты слишком самоуверенный. Думаешь, если прожил два года в Велании, значит, выучил язык, наши обычаи и все знаешь, а уверенность появилась после неудачной попытки побега?

– Нет, просто у меня больше причин вырубить всех вас, – животных, убивших мою мать, – проговорил Кайс на своем родном имперском языке.

– Хватит бормотать на своем жалком языке. Я не понимаю тебя, так что выходи! Вперед!

Решетка открылась, и его вывели словно скотину, ведущую на пастбище. Коридор был узкий, сбежать было сложно, проще сказать – невозможно. Надзиратель шел позади, бормоча, что из мальчишки сейчас сделают фарш, и никто скучать по нему не будет, а он получит хороший процент от выигрыша.

Солнце ослепило его. Давно он не видел такого греющего и теплого солнца, лишь темноту, к которой он привык, в которой он жил и ненавидел своих врагов. Ненавидел мизшет.

Темнота – его друг. Его спасение.

Ловкость – его дар. Его орудие.

Крепкий оруженосец обратился к Кайсу:

– Выбирай оружие, раб.

Он выбрал. Но выбрал не то, чем он хорошо владел. Сыну мастера двуручного меча необходим длинный меч, но такового не было. Кайс выбрал оружие, с которым он сможет выиграть это сражение – кинжал средней длины, прочный и легкий. В последние годы он практиковался только с тупым ножом.

Это оружие давало ему шанс на победу.

В центре Арены его ждал Азиз. Высокий, красивый, с накаченным телом как гора, восточный мужчина при виде жилистого парня, в одних шароварах, рассмеялся на месте.

Дурак.