Предел погружения

Она помолчала, силясь улыбнуться, и махнула рукой.

– Будет вам лишний повод вспомнить. Правда?

– О, этот поход у нас забудут нескоро, – Гриша засмеялся. – О нём будет говорить вся дивизия, и в итоге матросы начнут друг друга пугать историями о русалке, пробравшейся на лодку под видом журналиста.

– Вот не надо, – сонно донеслось из-за перегородки, и к ним высунулась встрёпанная вихрастая голова Артура. – Русалка – это я, пусть даже мне не пришлось сыграть в замполитовском шедевре.

– Тебе сейчас не русалкой надо быть, – буркнул Гриша, – а спящей красавицей. Лежи себе и помалкивай.

– Не вопрос, – Артур прошёлся по каюте, тёплая рука легла Саше на запястье. – Буду молчать. Но я хочу, чтобы кое-кто молчал вместе со мной.

Улыбка, дрожащая у неё на губах, а может, довольный вид Артура заставили Гришу поморщиться.

– Учтите – я отсюда всё слышу, – он покосился на тонкую перегородку. – Опять начнёшь болтать, Караян – будешь объяснять, почему срываешь лечение, не мне, а командиру.

– Рад, что вы идёте на поправку, Артур Игоревич, – Кочетов задумчиво кивал собственным мыслям. – Давно хотел зайти вас проведать, но сами знаете, при подлёдном переходе не до визитов.

– Да я уже почти здоров, тащ командир, – Артур прочистил горло. – Только вот говорить громко пока не могу. Так что вы с чистой совестью можете приказать мне вернуться в строй.

Кочетов усмехнулся – без досады, по-доброму:

– Ну, уж я сам как-нибудь разберусь, что мне делать. А вам куда же без командного голоса? Никто и не услышит ваших приказов. Так что, Артур Игоревич, придётся вам подлечиться ещё немного. Да и куда вы рвётесь, скажите мне? – он покачал головой. – Соскучились по сну два часа в сутки? Мне сейчас хорошо если столько выпадает.

Артур подался вперёд, усаживаясь на койке:

– Так я потому и рвусь, Роман Кириллович.

Кочетов кивнул, сухие обметанные губы тронула усталая улыбка.

– Знаю. Это всё я знаю. Но дело же не в одном только голосе. Вы были в крайне опасном состоянии, и пока Григорий Алексеевич настаивает на постоянном наблюдении.

– А он всегда так, – Артур пожал плечами. – Если, например, нога болит адски, двинуться не можешь, или голова разламывается, он тебя пошлёт по матушке: живо на службу, хватит симулировать. А из-за пустяка готов неделю в палате мариновать.

Кочетов помолчал, что-то взвешивая в голове.

– Добро. Завтра утром доктор вас ещё раз осмотрит и, если не найдёт ничего критического, вы вернётесь к выполнению служебных обязанностей.

– Спасибо, тащ командир!

– Да не за что, – Кочетов махнул рукой. – Товарищи-то вас не забывают? Заходят?

– О, Гришка их то и дело разгоняет, а они всё равно ко мне пробираются, – Артур заулыбался. – Если бы не ребята, можно было бы свихнуться от молчания. Сегодня вот тоже…

Он невольно покосился на сложенный вчетверо листок с рисунком, лежащий на тумбочке. Командир проследил за его взглядом.

– Александра Дмитриевна заходила? Что ж, на этот счёт, я думаю, нам с доктором можно быть спокойным: она последит, чтобы вы не перенапрягали связки.

Артур кивнул. Покрасневшие от постоянного напряжения, но всё такие же ясные глаза командира внимательно всматривались в его лицо.

– Она хороший человек, – негромко произнёс Кочетов.

– Конечно, – с лёгким удивлением отозвался Артур: зачем это вообще было сказано?

– Хороший человек, – повторил Кочетов, – но непростой.

– Виноват, товарищ командир, – Артур нахмурился, – не понимаю. Вы имеете в виду её дядю-адмирала?

– Нет, я сейчас не о нём. Ты Настю, жену Павла, помнишь?

– Само собой.

– Я к ним присматриваюсь время от времени, и мне иногда кажется, что у них всё хорошо именно потому, что в Павле – вся её жизнь. Когда они рядом, она глаз от него не отводит. Когда он в море, она ждёт. Павел, вон, жалуется иногда на их ссоры, но ведь на следующий же день приходит – сияет.

– Это хорошо, – протянул Артур. – Особенно если от жены тебе нужны покой и внимание, а всё остальное не так важно.

Кочетов кивнул.

– Я знал женщину… она была совсем другой. Она бы ни за что не потеряла себя, не растворилась в ком-то. Она меня… мы были очень дороги друг другу. И мы разошлись. Я ушёл в море. А она очень любила свою яркую, непростую жизнь. И не согласилась бы пропустить её, ожидая меня на берегу.

Артур молчал, бездумно рассматривая собственные пальцы, сложенные в замок на колене, дырчатые носы тапок, клетчатый листок на тумбочке, худощавую фигуру командира, как-то неловко сгорбившуюся, словно игрушка, из которой вытащили твёрдый проволочный каркас. Секунда, другая – и командир выпрямился, тело снова обрело привычную жёсткость, устойчивость.

– Зря я сказал, Артур Игоревич. Понимаю. Меня не касается. Это здесь я за вас всех отвечаю целиком и полностью, а там, в береговой жизни… Извини.

Он коротко наклонил голову, поднялся, шагнул к выходу.

– Выздоравливай.

– Спасибо, тащ командир, – пробормотал Артур.

Кочетов аккуратно прикрыл за собой дверь.

Глава 26

Ветер забирался под куртку, трепал волосы, обжигал лицо и руки холодом. С берега он нёс ликующие раскаты какого-то энергичного марша, пронзительные птичьи вскрики, почти тонущие в низких протяжных гудках буксира. Солнце било прямо в глаза, и, чтобы посмотреть вдаль, надо было прищуриться, приложить руку козырьком ко лбу, но Саша всё равно вглядывалась до зелёных пятен перед глазами. Музыканты в чёрно-золотой форме, выдувающие свой марш, не останавливаясь, несколько человек впереди – наверное, начальство, а чуть поодаль – женщины с цветами, машущие руками дети в разноцветных куртках.

Саша сглотнула. Вот же тропинка от пирса наверх, по сопкам, к серым коробкам домов. Саша спускалась по ней три месяца назад, когда так хотелось развернуться и убежать. А теперь она поднимется по ней, сядет в машину, в автобус, что там у них есть… До Мурманска рукой подать, а там – самолёт до Питера.

Внизу уже суетились матросы, бросали канаты – их ловили на пирсе, привязывали. Сейчас приставят трап, крутой, высокий, с синей надписью «Белуга» по боку. Саша машинально сделала шажок вперёд, и мозолистая рука старпома легла ей на плечо:

– Куда тебе неймётся-то, дурная башка? Сначала командир на берег сходит, докладывает командиру дивизии. Командир дивизии поздравляет экипаж, вернувшийся из похода. А потом уж, как разрешат сход с корабля, можно и идти – и то не всем.

Она испуганно повернулась к нему, и он усмехнулся уголком рта:

– Тебе-то можно. Головой не верти, люди смотрят. Несолидно. И так, прости господи, баба на борту…

Саша тихонько фыркнула, не без труда подавила желание обернуться ещё раз, посмотреть, как ветер ерошит чёрные вихры Артура под пилоткой.

Командир сбежал по сходням ловко, молодцевато. Упруго чеканя шаг, приложив ребро ладони к пилотке, направился к коренастому военному, стоящему чуть впереди остальных.