Предел погружения

Рубашка тонкая, под неё неплохо бы утяжку… хотя там и утягивать, считай, нечего, да и не будет никто рассматривать впалую грудь гражданского журналиста. Ну, пусть будет – на всякий случай.

Разгладить воротничок, подвернуть рукав. Можно идти.

– Вот давно замечаю: на третью недели автономки, на крайняк на четвёртую в голову лезть начинает всякая муть, – Паша глотнул, опустил стакан на стол. – Честно: пока я думал про Настюху голую на кровати, или про котлетки с петрушкой, которые она мне жарит – всё зашибись было. Ну, хер стоит, как перископ, слюны полон рот, но к этому я ж давно привык. А вчера сменился с вахты, ложусь – и чего-то припоминаю, как мы с ней в банке очередь стояли. Духота, людей полным-полно, а она меня за локоть тискает тихонько. Глаза такие серьёзные-серьёзные, а уголок рта вверх ползёт. Как девчонка, – Паша вздохнул. – Мне сперва смеяться захотелось, а потом я час ворочался, уснуть не мог. И нахрена мне это, а?

Артур был занят, он допивал свою долю компота из единственной оставшейся банки и не собирался отрываться ради того, чтобы ответить. Доктор тоже не торопился, он меланхолично следил, как из банки в его стакан стекают последние капли.

– Не надо было жениться, – наконец обронил он.

– Да ладно, – Артур поставил стакан, навалился локтем на стол. – Всё ж нормально. Не ты первый.

Паша поморщился.

– Да мы ещё попрощались не по-людски. Разругались: я, вроде как, пылесос доломал. Этому пылесосу ещё до развала Союза срок списания пришёл. Ну, Настюха в крик, а я дверью хлобысь – и на корабль.

– Прям шекспировские страсти, – доктор встряхнул пустую банку. – «Много шума из ничего». Боишься, что заявишься после автономки, а тебя из дома выставят?

Артур понизил голос:

– Вместе с пылесосом.

– Да ну вас, – Паша безнадёжно вздохнул. – Я её на пирсе видел. Она на цыпочки вставала, искала меня.

– Тем более, – Артур пожал плечами, – раз провожала – значит, и встречать прибежит. И про косяк твой не вспомнит. Море – оно быстро стирает из памяти всё лишнее.

– Да соскучился он, – доктор хлопнул Пашу по плечу, – вот и пускает сопли. Это нам с тобой, Артур, хорошо, у нас в каждом порту по пять невест.

– И все недорого берут, – фыркнул Паша.

– Да ладно! – доктор изумлённо покачал головой. – Прекрасные девы согревают усталого моряка теплом своих душ и тел совершенно бескорыстно.

– Без-воз-мез-дно! – Артур поднял палец.

– Истину глаголешь. Учись, Пашка!

– Погоди, – Паша повернулся к Артуру, – у тебя же вроде была фея балетная в Мурманске. Ты говорил, у вас с ней всё серьёзно.

– Что за фея балетная? – доктор поднял брови. – Неужто Эля?

– Ну, Эля, – Артур оперся локтем о стол. – А что? Откуда ты её знаешь?

– Да был случай познакомиться, – доктор криво усмехнулся. – У меня дальше конфет-букетов дело не зашло. А вот ребята из турбинной группы к ней косяками ходили, а потом бегали ко мне. Ты бы поаккуратнее. Триппер – штука неопасная, но мороки много.

– Даже так, – протянул Артур, прищурился. Губы, едва сжавшиеся, разъехались в бесшабашной улыбке. – Вот сюрприз так сюрприз!

Паша досадливо покосился на доктора:

– Ты сам бы поаккуратнее с такими новостями. Если Артуру она действительно нравилась…

– Мне? – иронически протянул Артур. – О да, моё сердце разбито и я сейчас начну горько рыдать тебе в рубашку. А точно – она? – он глянул на доктора. – Полякова?

– Да фамилию я и не спрашивал, – он пожал плечами. – Тоненькая такая брюнеточка, волосы до попы. Она ещё «л» почти как «в» выговаривает.

– Подводная уодка, – у Артура вырвался смешок, губы дрогнули, и он вновь растянул их в улыбке. – Гриша, Гриша, дай мне спирту – залить горе, – он запрокинул голову к подволоку, широко развёл руками, – ты разбил мою мечту о лебединой верности!

Доктор засмеялся, хлопнул Артура по плечу.

– Какие только душевные страдания не готов изобразить подводник, чтобы добыть себе шила, а?

– А то ж! – Артур блеснул глазами. – Всё ради него, ненаглядного.

Паша молча вздохнул.

Так. Кажется, она свернула направо за переборкой – а до этого ещё был трап наверх и перегородка, зеленоватая, проржавелая. За ней кто-то что-то сверлил и приглушённо матерился – Саша не рискнула идти напрямик и отвлекать бедолагу от дел, сделать крюк в тот момент казалось менее опасным для жизни и здоровья вариантом.

Но вот сейчас Саша не была в этом так уверена: она давно уже должна была попасть на торпедную палубу, а оттуда – в жилой отсек. А здесь не было ничего похожего на остроконечные цилиндры торпед, обвитые цепями. Только провода, мигающие лампочки – и потолок всё ниже, ниже. Подволок – так они его здесь называют. И света почти нет.

Где же она? Неужели свернула не в ту сторону? И у кого спросить? Как ни оглянешься, вечно кто-то за плечом торчит, одной ни на минуту не останешься. А тут, как назло, никого.

Это ж надо было умудриться – заблудиться на подводной лодке. Кому скажешь, не поверят.

Серьёзно, где все? Она сейчас обрадовалась бы кому угодно, даже чекисту с сахарной улыбочкой, даже Караяну с его дурацкими шутками и с очередным пыточным приспособлением, которое она должна научиться надевать.

Дверь – широкая, железная. Не открывается. Или надо просто дёрнуть посильнее?

Ой, а разве это не тот самый трюм, куда её не пускал Паша? Он говорил про секретные опыты на людях. Ерунда, конечно. А дверь закрыта просто потому, что нечего посторонним…

Глухой сдавленный хрип отразился от металлических стен шипящим эхом, прокатился по коридору. Сашины руки замерли на ручке двери. Господи, что же это? Может, машина?

Звуки послышались снова – резкие, надрывные. Кашлял, задыхался человек. Саша отпрянула от двери, поспешно оглянулась. Внутри все немело, холодело от испуга, шея слушалась неохотно – и, увидев за спиной другую дверь, с аккуратной надписью «гальюн», Саша коротко хихикнула. Вовсе не в трюме хрипели. Просто, наверное, какой-то матрос решил покурить и поперхнулся.

Ну и поделом, курить в гальюне нельзя, ещё потом от командира влетит…

Дверь лязгнула, подалась наружу, и в коридор вышел командир, прикрывая рот ладонью. По белым щекам, по шее под расстёгнутый ворот кремовой рубашки скатывались струйки, влажные тёмные завитки в беспорядке падали на лоб.

Что-то бормоча в ладонь, он шагнул вперёд – и увидел Сашу, выпрямился, опустил руку.

– Товарищ командир? – она подалась к нему. Сухие губы растянулись в подобии улыбки, грудь с усилием приподнялась.

– Александр… Дмитриевич, – прошелестел сиплый голос. Командир поморщился, поднял ладонь.

Плечи задрожали – он кашлянул ещё раз, другой, третий. Запрокинул голову, втягивая ноздрями воздух.

– Помочь? – Саша машинально оглянулась. – Сбегать за водой?

Ещё бы знать, в каком направлении бежать.

Командир качнул головой, помолчал, сглатывая.