Отмель

Мы сидим на террасе за накрытым столом, над головами у нас висят гирлянды. Наемные официанты снуют туда-сюда, разнося шампанское и устриц. Кики и Купер играют в прятки где-то в саду, их визг эхом разносится по округе и тонет в шуме моторных лодок и гуле горожан, жарящих барбекю на противоположном берегу. Мы находимся на возвышении и видим отдыхающих, а они нас – нет. Чарльз напоминает об этом Ариэлле и Матео, циркулируя вокруг стола и доливая в бокалы шампанское, которое пузырится и течет через край.

– Лучший вид в Сиднее, – заявляет мой муж.

Матео чокается бокалом с Чарльзом, соглашаясь с тем, что в Бонди слишком много туристов и странствующих хиппи, которым только и нужно, что быстренько потрахаться на местном пляже. Ненормативная лексика нисколько не смущает нашего соседа. Видимо, он из тех, кто спокойно говорит «сука» в присутствии детей.

– Райончик что надо, Чарли. – Он уже перешел на уменьшительное имя. До чего неприятный тип.

Мы с Ариэллой потихоньку встаем из-за стола и уходим в дальнюю часть сада. Дышать сразу становится легче. Я спрашиваю соседку, давно ли они с Матео женаты. Эти двое совсем не похожи друг на друга. Он носит золотые цепи и дизайнерские костюмы, гладко выбрит – словом, олицетворяет все то, что мне кажется непривлекательным в партнере. Она поясняет:

– Мы вместе с шестнадцати лет. Начали встречаться еще в старших классах.

Теперь понятно.

Завидую парам, чья привязанность друг к другу сформировалась еще в юности. Они никогда не расстанутся. Но у их отношений есть и обратная сторона: со временем перестаешь замечать, что партнер ведет себя как свинья.

Я не знаю, как и о чем говорить с Ариэллой, а потому начинаю с популярной темы.

– Погода совсем не зимняя.

Ариэлла отпивает шампанского.

– Как правило, мы не остаемся здесь на зиму.

– Куда уезжаете?

К нам несется Кики; ее красное, как свекла, лицо блестит от пота. Когда она пробегает между нами, Ариэлла ее щекочет.

– Да куда угодно. Родители Матео живут в Ливане – иногда навещаем их.

Купер спускается на лужайку, забыв, что должен искать спрятавшуюся сестру. Залезает на шину, свисающую с толстой ветки, и качается на ней, что-то бормоча себе под нос.

– Значит, вы коуч по здоровому образу жизни, – произносит Ариэлла, и это не вопрос. Соседка говорит таким тоном, словно хочет сказать: «Значит, вы преступница». Как будто моя профессия ее пугает, но в то же время вызывает интерес. Ариэлла делает очередной глоток и пристально смотрит на реку, а я слежу за ее взглядом. Белые яхты, словно парящие над рекой воздушные змеи, скользят по водной глади, в которой отражается розовый закат. Идеальный зимний вечер. Ветра нет. Весь день светило солнце. Местные жители отдыхают на берегу, жаря отбивные из ягненка на гриле и играя в мяч под деревьями. Чарльз прав: у нас действительно один из лучших районов в Австралии.

– Я ни разу не была у коуча, – признается Ариэлла.

– Стоит попробовать.

– С вами?

Я пожимаю плечами. Кажется, соседка ждет, что я сама предложу свои услуги.

– Как правило, ко мне обращаются, если возникла проблема. Я нахожусь посередине между суровым психотерапевтом и тренером личностного роста. И по-моему, у вас и без меня все в порядке. – Я отпиваю шампанского, которое пощипывает язык.

Ариэлла наблюдает за мной, и улыбка исчезает из ее карих глаз. На противоположной стороне дороги, нарушая воцарившуюся тишину, громко кричит ребенок. Так громко, словно поранился. Настроение беседы меняется, когда Ариэлла спрашивает:

– Могу я с вами поговорить, даже если у меня нет проблем?

Конечно. – Я улыбаюсь, надеясь ее успокоить и сохранить непринужденность. Похоже, сработало. Ариэлла спускается по каменным ступеням в нижнюю часть сада. Раньше я не соглашалась консультировать знакомых, тем более соседей, когда те обращались ко мне за помощью. Ни для кого не делала исключений. Это барьер, который не следует переступать. И с этической, и с профессиональной точки зрения я просто не хочу нести ответственность за раздачу советов близким людям. Такое не проходит бесследно. Но Ариэлла – та самая женщина в саду, соседка с идеальной жизнью. Мне необходимо выяснить, какие у нее недостатки, проблемы, переживания.

Тогда собственные беды наверняка покажутся мне не такими уж страшными.

Три месяца назад

Мамаши в детском саду обвиняют тех, кто оставляет мужа ради другого. Мои клиентки, посещающие групповую терапию, критикуют матерей-одиночек. В дружеском кругу осуждают эгоисток, которые бросают отца своих детей. Разведенная мать – женщина, разрушившая семью, – способна разгневать целую толпу женатиков. За ужином собирается меньше мужей, что нарушает соотношение полов за столом. Кому захочется, чтобы рядом с их несчастными мужьями оказалась чья-то бывшая жена. Это золотое правило любой дружбы семейных пар. Появление свежей разведенки запускает цепочку непрошеных мыслей: «Я счастлива? Мы счастливы? Мы счастливы, правда? Трахаемся раз в месяц, но ведь это считается нормальным, да? А кто вообще определяет норму? Газеты? „Секс в большом городе“? Нормально – это то, что приемлемо для нас. Я сделала ему минет на день рождения, куда уж больше, верно? В конце концов, у нас дети. И мы женаты давным-давно. Все знают: после того как произнесены клятвы и на свет появилось чадо, секс отходит на второй план. Он ведь тоже это понимает, не так ли? Хотя в последнее время в его взгляде что-то не заметно вожделения. Точно так же он смотрит и на свою мать, которую мы навещаем по воскресеньям. Неужели он видит во мне только кухарку? Нет, мы счастливы. Ведь так?»

А эти мысли, в свою очередь, запускают карусель вполне осознанной женской травли, постепенно обрастающей мифами: «Она шлюха. Нет, ходят слухи, что он тот еще ханжа. Говорят, в постели она фантазировала о его лучшем друге. Так или иначе, точно шлюха. Бросила мужа ради другого, когда сыну было всего два года. Причем ее новый хахаль богат, из зажиточной семьи, а его мать охренеть как ее ненавидит. Наверняка она охотница за деньгами, аферистка. Шлюха и аферистка. Нельзя подпускать к ней наших мужей. Впрочем, они на нее и не посмотрят. Мы ведь счастливы. Но она же хищница. Наверняка положила глаз на моего благоверного».

Если женщина, вылетевшая из семейного гнезда, страдает, значит, ее настигла карма: надо было оставаться с мужем и просто смириться с неудачным браком. Если она все-таки заводит новые отношения, то наверняка только ради секса, а на самого партнера ей плевать. Его никогда не пригласят на вечеринку, даже под угрозой тендерного перекоса за столом.

Я это понимаю, а потому стараюсь, чтобы со мной ничего подобного не случилось. Вот почему я смирилась со своим браком. Как, впрочем, и большинство людей.

Не каждый союз рождается из любви или желания быть вместе. Наш, можно сказать, был браком по расчету. Я вышла за Чарльза, только чтобы завести ребенка, а то и не одного. Все, чего я хотела от жизни, – полный дом детей, которых я воспитаю совсем не так, как воспитывали меня. Я мечтала заново прожить с малышами детство и заменить свои воспоминания и опыт теми, которые достанутся им. Мы будем вместе смеяться, восхищаться воркованием голубей, ревом мотоцикла, огромными колесами трактора, блестками на пачке балерины. Будем любоваться облаками, находя в них фигуры зверей, и читать книжки, пока нас не свалит сон. Мне хотелось вновь обрести внутреннего ребенка. Забыть о равнодушии собственной матери, стереть его мочалкой, смыть мыльной водой и закрасить цветной краской. А Чарльз был всего лишь инструментом для достижения этой цели. Я использовала его, чтобы родить детей, и, как только они у нас появились, больше в нем не нуждалась.

Мне повезло: мужу тоже было на меня плевать. Он, в свою очередь, хотел создать иллюзию совершенства, иллюзию счастья. Хотел жену, которой сможет хвастаться. Дом, о котором будет с пеной у рта рассказывать знакомым. Он жаждал общественного признания, и я ему в этом помогла. А большего и не требовалось.

Я никогда толком не знала Чарльза. Не знала, какие книги оказали на него влияние в юности, почему он решил стать военным, как научился заменять проколотую шину, где мечтает побывать и когда планирует уйти в отставку. Нет, я знала лишь, что он предпочитает стейк средней прожарки, обязательно с грибным соусом, кофе с двумя ложками сахара, сигарету с утра, и как он складывает носки.

Секс, необходимый для появления детей, оказался быстрым, неуклюжим, неприятным и продлился не более трех минут. Я испытала разочарование – прежде всего потому, что, увидев Чарльза без рубашки, сочла его довольно привлекательным. Но в первую брачную ночь я сразу поняла, что никогда не испытаю удовольствия от секса с мужем и этого не изменить. Чарльз оказался ханжой, потребовал выключить свет и не издал ни звука. В ту самую ночь мы зачали Кики.

Но даже если бы мы крепко любили друг друга, возможно ли полноценно узнать другого человека? Мне известно, что Чарльз страдает от посттравматического стрессового расстройства, но никогда не расскажет мне о его причинах. Это недуг, в котором он ни за что не сознается. Еще он очень серьезен, но иногда возвращается домой в четыре утра, пропахший пивом и чужим парфюмом. Только в такие дни он позволяет себе расслабиться. Думаю, он трахает шлюх, и мне плевать. Я слышу, как муж хихикает себе под нос, а на следующий день, когда похмелье проходит, снова становится самим собой, серьезным и мрачным, и сторонится нас с детьми.

Вот так началось неведение, и мы стали избегать друг друга. Старались не встречаться взглядами, не сталкиваться на кухне, наняли Джорджию, чтобы нарушить воцарившуюся в доме тишину, а вечером, по очереди приняв душ, быстро запрыгивали в постель в кромешной тьме. Сон превратился в спектакль: каждый притворялся, будто размеренно дышит и даже бормочет в полудреме, лишь бы избежать разговоров и близости. Я считала, что мне повезло, если Чарльз засыпал раньше меня. Если я засыпала раньше него – тоже.

Но у нас были дети, а остальное не имело значения. Дети стали моим утешением, живительным бальзамом для беспризорной души.

Сейчас

Бывает, неспешно проезжаешь мимо ужасной аварии и ловишь взглядом человеческие останки, чей-то кровоточащий висок, потрясенного водителя, зажатого между рулем и сиденьем. Или в пабе ссорится сидящая рядом парочка, и женщина прямо у тебя на глазах выплескивает спутнику в лицо бокал пива. Но сейчас совсем другое дело. Желание ринуться к соседям, растолкать полицейских и увидеть Ариэллу целой и невредимой почти невыносимо, как зуд подсохшей болячки. Я просто обязана убедиться, что все в порядке. Чутье подсказывает, что моя соседка, клиентка, подруга попала в беду. Эти три типа взаимоотношений связывают нас пуповиной доверия. Я все знаю о ней.

Думала, что знаю.

Джорджия подходит к окну с пульверизатором; от ее волос исходит едва уловимый аромат базилика: домработница только что готовила овощи для рагу, нарезая их идеальными кубиками. Она похожа на уютный поношенный плед – такая же мягкая и теплая. Когда от нее пахнет едой, я будто снова становлюсь маленькой восьмилетней девочкой, помогающей бабушке приготовить ужин. И сейчас мне хочется прижаться к Джорджии, пока я наблюдаю, как к соседнему дому плавно подъезжают очередные полицейские автомобили без опознавательных знаков, из которых выходят мужчины в строгих костюмах, серьезные и сосредоточенные. Боже, дела и впрямь плохи.

– Скорее, Джорджия. Подай мне смартфон, – требую я, щелкая пальцами в сторону кабинета.

Домработница вразвалочку выходит, бормоча, что наверняка речь об ограблении или вроде того, а мое дыхание затуманивает оконное стекло, вырываясь из груди маленькими облачками, которые то испаряются, то проявляются вновь. Я вижу столпившихся на тротуаре зевак, мамаш, толкающих перед собой коляски, прохожих со стаканами кофе. Но ведь тут им не мыльная опера. Так и подмывает постучать в окно и прогнать любопытных прочь. Контраст между этими людьми, которые попивают кофе, сунув свободную руку в карман, и моей соседкой, чей дом буквально нашпигован копами, раздирает душу, выводит из себя.

Джорджия возвращается со смартфоном:

– Вот, миссис Дрей.

Я провожу пальцем по экрану и случайно открываю сообщения вместо контактов. В голове каша, никак не могу сосредоточиться. Добравшись до списка номеров, впадаю в ступор. Словно забыла собрать Купу обед в школу. Или надеть трусы. Забавно, как в момент стресса мозг порой отказывается строить простейшие логические цепочки. По всему телу проносится волна тревоги, ноги наливаются свинцом, готовясь к побегу. Ведь я все знаю. Думала, что знаю.

Джорджия недоуменно моргает и указывает пульверизатором на экран:

– Найдите ее имя в списке, миссис Дрей.

Мозг Джорджии функционирует исправно. Потому что она не напугана. Мы с Ариэллой должны были встретиться в саду через пятнадцать минут. Теперь она все знает, а рассказала ей Трейси. Но о чем? О Матео? Его бизнесе? Или о том, что случилось в ту ночь, когда Трейси исчезла из клуба? Я понятия не имею, что именно подруга хотела мне сообщить, будь оно хорошим или плохим, и горло у меня перехватывает.