Осторожно, двери открываются

– Это армия, а не балет.

– Это жизнь.

В который раз, заглядываясь на город вокруг, Таня сделала оборот колёсами, выехав на красный свет. Юра с ужасом ухватился за ручки её кресла и вернул назад.

– Ты обещала не геройствовать.

Девушка смутилась и пожала плечами. Слишком громко, грубовато прозвучала для её ушей эта фраза, а в глазах парня наблюдался лёгкий испуг.

– Я засмотрелась. По твоей, между прочим, вине.

– Вине? Ну, раз такое дело, тогда…

В руках парня оказались тёплые перчатки. Их он протянул Тане, увидев ещё улиц пять назад, что костяшки её пальцев порядком покраснели от холода. Сам же он ухватился за ручки кресла за её спиной и медленно покатил вперёд. К светлому будущему.

– Ты обещал, что…

– И так, этот дом построили в 1897 году и по приказу…

Таня нахмурила брови и опустила голову. Её сопротивление подавляют. И что удивительно вполне спокойно, приятно. Руки в тёплой ткани отдохнут на собственных коленях смирно, спина придёт в идеально ровное положение, а громкий голос за спиной будет заставлять небольшое количество встречных людей оборачиваться. Иногда на крутых поворотах танцовщица вжималась крепко в кресло и переставала дышать. Вот сейчас, сейчас свалится отсюда в грязь. Но ухватив спокойно взглядом ровную линию, Таня успокаивалась. И за спиной всегда был убедительный голос.

– Я ещё пока не собирался тебя угробить, можешь не напрягаться. И так, "Лебединое озеро", расскажи мне, о чём этот балет.

Два часа скитаний незнакомцев закончились на Театральной площади. Финиш спонтанной прогулки. Юра мельком посмотрел в телефон, изучая стройный ряд гневных сообщений от начальства, где среди прочего светилось одно непривычное – "Стрельников, соскучилась. Очень. Позвони вечером". Ему останутся на остаток дня рюкзак, невыполненная за сегодня работа, а теперь и чей-то милый голос в трубке перед сном. Всё это было там, за пределом, забором, стеной. А здесь, в круговом периметре светлого неба и безлюдной площади, оставалась девушка.

– Хорошо прогулялись, – скромно произнёс парень, оглядываясь по сторонам.

– Да, неплохо. И погода улучшилась, – Таня протараторила не глядя в сторону парня и, достав сигарету из кармана, закурила.

Опять явилось ощущение безразличия. Пустые карие глаза и струйка дыма не специально, может быть, но пущенная прямо в лицо художника.

– Мы встретимся завтра?

– Встретимся? Зачем? – Таня спокойно пожала плечами и опять ткнулась в телефон. Встретимся, отличный план. Для хорошо знакомых людей. Парень Юра не был таковым. Встретиться, чтобы говорить ни о чём, вести лекции на тему искусства и спросить интересное только под конец встречи. Знакомая история, очень редко заканчивается удачей.

– Да просто так. Ещё один день неплохо провести. В компании друг друга. Ты же… Всегда здесь сидишь одна, верно?

Таня усмехнулась. Какая обидная наблюдательность. Она отвела глаза, чтобы спрятать неприязнь в рекламных щитах. Удивится её сегодняшний экскурсовод, но раньше, до него, ей не доводилось волноваться о том, что здесь, в своём мирке она сидит всегда одна. Теперь волнение.

Горе художник поёжился от того, как же быстро стало прохладно. Между ними.

– Вообще люблю общение и знакомства. Я… Парень общительный, так, на будущее. И в этом плане для меня ты необычный человек. В том смысле что… Никогда не был знаком с балериной. Да, вот так всё просто и примитивно.

Необычный. Человек. Таня знала, что скрыто за этой фразой. Необычно, правда, встретить на улице молодую девушку в инвалидном кресле, которая в недавнем прошлом танцевала.

Танцевала. А как ты это делала?

В глазах стоящего рядом строка: "С тобой случилось что-то, не будем об этом, но как ты танцевала, скажи, ты не успела". Обмануться бывает чаще приятно. Почему бы да? Таня смотрела на то, как между пальцев тлеет сигарета, а на неё направлен заинтересованный взгляд. Ты танцевала, да расскажи об этом.

– Хорошо. Я согласна встретиться опять. На Тверском бульваре.

– Отлично. Я как раз знаю хорошее место, где можно перекусить, – парень ответил на одном дыхании, крепко пожимая руку спутницы.

Таня усмирила его нечаянную радость строгим взглядом, слепо бросив бычок в урну. С расстояния три шага попала.

– Не обольщайтесь, молодой человек. Про "перекусить" я ещё подумаю.

Они синхронно улыбнулись, случайно, конечно, и совершенно специально в руках курьера оказался клочок бумаги из блокнота. Быстрым почерком он набросал одиннадцать цифр.

– Напиши мне, если вдруг, передумаешь.

Таня скомкала клочок бумаги в карман куртки и, глядя стёртым взглядом сказала обычное "бывай".

Обещать было нечего.

И в этот раз Юра заметит, как медленно она удаляется. Неподвижные ровные плечи. Гордая осанка Одиллии. Неспешное движение порядком потёртых колёс и заметно, очень чётко видно, как Таня едет вперед, не опуская головы. Совсем. Она порывается обернуться назад, махнуть рукой на прощание, но из воспитанности не делает этого. Юра улыбнулся. Она строгая, очень даже, но когда ей надоедает быть такой, не собой, превращается в ту самую смешную девочку из балетной школы. Которую он не знал.

В машине на стоянке уже ждал Алексей. Он сжимал крепко руль и наблюдал усталым взглядом, как Таня лавирует между оставшимися машинами и людьми. Гордо дождётся её, усадит небрежно на переднее сиденье и не позволит себя поцеловать. Не злой, не уставший, а просто тяжёлое и привычное уже "не надо" прозвучит в душном воздухе.

Пристегнувшись, Таня коснулась щеки своего танцора.

– Я соскучилась.

В ответ он усмехнулся, круто сворачивая на дорогу.

– Пару часов прошло.

– Мне и минуты без тебя очень много. Как ты?

– Хорошо.

– На этот раз балетмейстер заметил твои старания?

– Да.

– Что говорит?

Включив третью скорость, Алексей покрепче сжал руль. Нет, он не беспокоен. Напротив. В такт попсовой песенке весело отбивает бит пальцами по обивке. Наклонив голову на бок дышит так, что этого не видно, не слышно. Покой, каким никто бы никогда не мог похвастать.

И вопросы оставит без ответа.

– Ах да, пока не забыл, сегодня дома не ночую, не жди.

Карие глаза посмотрели в окно. Высокая скорость и всё, что пролетает мимо, прямо сейчас начинает сваливаться в тёмную дыру, а слова, те самые слова, звучат как удар мяча о бетонную стену. Потупив взгляд, Таня прикусит сильно нижнюю губу. Хотела спросить простое "почему?", но этот момент всегда опускала потому как знала – Лёша ничего не скажет. Покрепче зажмёт руль, вдавив ногу в "газ" сделает радио погромче и всё. Теперь ему, правда, хорошо. Сейчас хорошо, когда опять можно помолчать.

Простая фраза "ночевать не буду" дёргала за брови, губы, скулы и физически меняла настрой. Руки искали тепла или тихого места. Если бы только она, она тоже могла работать, Лёша был бы ночами рядом, в постели. Как и должно это быть. Авто уже почти свернуло в район, где жила пара, как в кармане под пальцами Тани зашуршал лист. Неровно вырванный клочок. Синие чернила. Номер. Аккуратно сложен в шесть частей. Лежит точно там же, где и маленький платочек из детства. Открывая изгиб за изгибом стоит подумать – "написать, не написать?". Гадать известной дорожкой. Машина сбавляла скорость. За стеклом виднелся Проспект Мира, белоснежный забор нелюбимой больницы и очень близко окна карикатурной квартиры. Написать? Не написать?

– Завтра не знаю, утром вернусь ли или поеду сразу в театр. Может, поеду к родителям. Может и вернусь. Не знаю, – мимолётно танцор посмотрел как раскрывается клочок бумаги в руках его девушки.