Маршал

Этот вывод сложен годами. А тогда… А тогда была безответственность, бесшабашность и угода страстям. Хотя Тота считал, что к этому безрассудству его подвела Амёла Ибмас. Ведь она, по его мнению, всё это до определённого момента организовала. Ну а потом… потом всё перешло в руки Тоты и стихии.

… Когда они вышли из отеля, их заведённый лимузин уже стоял на пандусе. И Ибмас хотела сесть за руль, но Тота грубо и почти что силой оттолкнул её, и чтобы окружающие что-либо не заподозрили, Амёла нехотя, но подчинилась, села на место пассажира, а Тота – за руль.

– Вы выпивший, – не раз повторила она.

– Я выкрал вас и увожу, – бахвальство в голосе джигита. Однако тронуться долго не мог – до этого он никогда не управлял иномаркой, тем более с автоматической коробкой передач.

Амёле пришлось на ходу давать уроки вождения. Тота не знал всю мощь двигателя и чуть не въехал в первый попавшийся столб. Амёла от испуга закричала, а потом всё причитала:

– Это – не Россия. Тут за пьяное вождение так накажут… А репутация?!

– Молчи, женщина! Лучше подскажи путь, штурман!

Дождь лил как из ведра. Дворники не успевали очищать лобовое стекло. Видимость была очень плохая, благо дороги хоть пустые.

– Куда ехать? – спрашивал Тота.

– Вон знак. Налево – вокзал.

– А направо что?

– Ещё выше в горы… Горнолыжный курорт.

– Там красиво?

– Очень красиво… Тота, вы куда? Нам налево.

– Налево ходить, а тем более ехать неприлично, – смеялся Тота.

…На следующее утро они очнулись от холода в небольшом высокогорном отеле. За окном тускло, идёт снег. Их первое желание – уехать. Однако, как выяснилось, из-за обильного мокрого снега где-то оборвалась линия электропередач, дорога в нескольких местах завалена упавшими деревьями – закрыта.

Они оказались отрезанными от остального мира. Без света, без тепла, без связи они пребывали в этой почти что пустой гостинице ещё одни сутки.

Вначале они говорили и беспокоились о своих матерях, а потом смирились с обстоятельствами и пытались сохранить тепло – во всех отношениях.

Так прошли ещё одни сутки. И видимо, под стать их отношениям расщедрилась и сама природа. Зима, солнце, снег, голубое небо! И электричество появилось. И как из такого рая можно уехать, хотя бы чуточку не насладившись жизнью?!

К счастью, их совесть не особо страдала, ибо объявили, что дорога ещё не расчищена. Амёла снова повела Тоту в прокатный пункт. Теперь они облачились в лыжные костюмы. Болотаев на лыжах кататься не умел, ну а что на них вытворяла Ибмас! На самом крутом склоне она с головокружительной скоростью летела вниз, скрывалась из вида, а Тота в испуге хватался за голову и думал, что он скажет её матери, что он её насильно в горы увёз, а она с этих вершин на лыжах улетела… Но в Швейцарии всё хорошо, вот она в своём красивом костюме возвращается к нему на подъёмнике: румяная, счастливая, сияющая.

– Амёла, ты больше не пугай меня так! – без иронии говорит он.

– Ещё разок. Это так здорово!

– Не пущу… Мне одному скучно и страшно, – пытается он её обнять, остановить, но здесь она гораздо сильнее и вновь на бешеной скорости летит с вершины, и лишь снежный вихрь вскипает вслед за ней, а Тота с грустью напевает:

Вслед за мной на водных лыжах ты летишь,
За спиной растаял след от водных лыж.
Ты услышь их музыку, услышь.
Как от волшебного смычка – такая музыка!

…На следующее утро погода была ещё прекрасней. Однако проезд на равнину уже был открыт, и они, как обязательная повинность, вновь облачились в свои наряды и поехали в Цюрих. За рулём была Амёла. Им было очень грустно, как будто они с чем-то или кем-то очень дорогим расставались навсегда и должны были окунуться в густой мрак, который напрочь окутал предгорье Альп.

В Санкт-Морице погода была по-прежнему пасмурной, печальной. Теперь этот городок никак не воссоздавал атмосферу отдыха и курорта, наоборот, было очень пустынно и угрюмо, словно здесь уже вовсе нет людей. И они, проезжая его, не проронили ни слова. И лишь потом, уже подъезжая к Цюриху, Тота как бы между прочим сказал:

– Никогда не думал, даже в кошмарном сне, что захочу жениться на девушке, которая уже была замужем.

– Два раза, – подчеркнула Амёла.

– Во-во, – ухмыльнулся Тота и, тяжело вздыхая, добавил: – А мне категорично отказали.

– Тотик, дорогой, не отказала… А просто надо время, чтобы подумать, всё взвесить.

– Любовь не взвешивается!

– Ха-ха! – Теперь она засмеялась. Засмеялся и он, и так получилось, что напряжение, которое господствовало над ними всю эту поездку, рассеялось, как туман.

– Ты предлагаешь мне уехать с тобой в Москву, точнее, даже в Грозный, где, как ты говоришь, война… И я не буду говорить о контракте с банком. А моя мать?

– У меня тоже мать одна. В Грозном.

– И что, бросим их и останемся жить в Альпах?

– Горы Кавказа не хуже.

– При чём тут горы?

– При том… Я на старости лет предложил руку и сердце, а мне…

– Бедный, обиделся, – улыбается она, а потом, став серьёзной: – А по правде, я тебе уже это говорила и ещё раз повторю – у меня не будет детей.

После этого долго молчали, и вдруг Болотаев выдал:

– А знаешь, Амёла, по рассказам твоей матери и особенно по характеру – ты не немка, ты скорее чеченка и твой отец – чеченец.

– Ха-ха-ха, – залилась она смехом. – Я тебе говорила, мой отец немец и живёт в Мюнхене.

– Он тебе помогает?

– Никакого контакта.

– Странно, – задумался Тота. – Не будь наших матерей, и мы с тобой два одиночества.

– Да, – после паузы согласилась она.

– Вот что сделала с нами советская власть… А кто-то по этой власти и Сталину ещё тоскует, мечтает.

– Её уже нет? – задала Ибмас вопрос.